Дин Кунц - Логово

• Название: Логово
• Автор: Дин Кунц
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0819-7

«Логово» – одно из самых значительных и глубоких произведений знаменитого автора научно-фантастических триллеров Дина Кунца. В этом романе ужасов с потрясающей достоверностью раскрывается психология и описываются леденящие кровь деяния маньяка-убийцы, возомнившего себя Князем Тьмы Вассаго, якобы попавшего на землю из ада, и, для того чтобы снова вернуться и преисподнюю, собирающего чудовищную коллекцию мертвецов.

---

У медсестер на пятом этаже он выяснил, что Харрисона поместили в палату 518. Это была не одноместная палата, но обилие пустых коек в больнице делало возможным превратить ее в отдельную на все время, которое понадобится для полного выздоровления Харрисона.

Когда Джоунас вошел туда, Хелга и Джина уже заканчивали устраивать пациента, которого они поместили подальше от двери, у забрызганного дождем окна. Они облачили его в больничную пижаму и подключили к нему датчики электрокардиографа с дистанционной телеметрической функцией, способной воспроизводить ритмы его сердца на мониторе, установленном в комнате у медсестер. На стойке у кровати висела капельница, наполненная прозрачной жидкостью, поступавшей в левую руку пациента, на которой явственно проступили следы от уколов, сделанных в вертолете санитарными врачами; прозрачная жидкость содержала обогащенную антибиотиками глюкозу, чтобы предотвратить обезвоживание организма и обеспечить защиту от многочисленных случайных инфекций, которые могут свести на нет все, что было достигнуто в реанимационной. Хелга причесала волосы Харрисона расческой, которую как раз в момент прихода Джоунаса прятала в ящик тумбочки. Джина осторожно накладывала на его веки специальную мазь, чтобы они не прилипали друг к другу, – опасность, которая грозит коматозным пациентам, долгое время пролежавшим с закрытыми глазами, в результате чего у них постепенно затухает деятельность слезных желез.

– Сердце работает как мотор, – сказала Джина, увидев входящего Джоунаса. – Мне кажется, не пройдет и недели, как этот парень снова будет играть в гольф, танцевать и вообще делать все, что ему заблагорассудится. – Она откинула со лба слишком низко нависавшую челку. – Повезло человеку.

– Не будем торопиться с выводами, – охладил ее пыл Джоунас, зная повадки Смерти, способной притвориться, что отступила навсегда, а потом нежданно-негаданно нагрянуть и в самый последний момент вырвать из их рук победу.

Когда Джина и Хелга ушли, Джоунас полностью выключил свет в палате. Освещенная только чуть флюоресцирующим светом из коридора и зеленоватым свечением кардиомонитора комната наполнилась тенями.

Было очень тихо. У ЭКГ отключили звуковой сигнал, и, лишь бесконечной чередой пробегая по экрану, ритмично пульсировали светящиеся линии. Тишину нарушали только отдаленные завывания ветра за окном да редкая, приглушенная барабанная дробь дождя о стекло.

Джоунас стоял в ногах постели и смотрел на Харрисона. Что знал он о человеке, которому спас жизнь? Единственное, что тому тридцать восемь лет. Рост – выше пяти футов, вес – сто шестьдесят фунтов, шатен, глаза карие. В отличной физической форме.

А что кроется внутри него? Хатчфорд Бенджамин Харрисон. Какой он человек? Честный? Можно ли на него положиться? Верен ли он своей жене? Завистлив ли, жаден ли, отзывчив ли к горю других, умеет ли отличать хорошее от плохого?

Доброе ли у него сердце?

Умеет ли он любить по-настоящему?

В горячке реанимационных процедур, когда дорога каждая секунда и требуется сделать слишком много, а времени на это отпущено слишком мало, Джоунас не позволял себе думать о самой главной этической проблеме, с которой сталкивается любой врач, ибо, задумайся он об этом, и все его усилия окончатся крахом. Сомневаться и гадать он будет позже, много позже… Мораль предписывает любому врачу стремиться сделать все от него зависящее, чтобы спасти жизнь пациенту, но всех ли надо спасать? Ведь если умирает злой человек, разве не будет более правильным – и этически оправданным – оставить его в когтях Смерти?

Если Харрисон был плохим человеком, то вина за содеянное им зло по выходе из больницы частично ляжет и на плечи Джоунаса Нейберна. Боль, которую Харрисон причинит другим людям, в какой-то мере запятнает и его, Джоунаса, честь.

Но на этот раз особой проблемы вроде бы не было. Харрисон был известен как благонадежный гражданин и порядочный человек, уважаемый всеми владелец антикварного магазина, женатый на художнице – говорят, неплохой, – во всяком случае, Джоунас слышал ее имя. А хорошая художница, будучи более тонкой и восприимчивой по натуре, чем обыкновенный человек, гораздо острее и нагляднее чувствует действительность. Ведь так? И если бы она по ошибке вышла замуж за плохого человека, то наверняка уже давно оставила бы его. Нет, на этот раз можно было совершенно определенно сказать, что они спасли жизнь, достойную быть спасенной.

Единственное, чего желал Джоунас, – это чтобы дело всегда оборачивалось таким образом.

Он отошел от кровати и подошел к окну. Пятью этажами ниже, со всех сторон освещаемая фонарями на столбах, находилась почти опустевшая к этому времени автостоянка. От проливного дождя лужи на ней пузырились, и казалось, что вода в них кипит, словно под асфальтом стоянки был разложен огромный костер.

Долгим взглядом Джоунас задержался на том месте, где еще недавно стояла машина Кари Доуэлл. Он искренне восхищался ею и находил ее весьма привлекательной. Временами она ему даже снилась по ночам. И после этих снов он чувствовал себя удивительно хорошо. Он не стеснялся сам себе признаться, что иногда ему очень хотелось быть с ней, и радовался мысли, что это желание было, скорее всего, взаимным. Но она ему была не нужна. Ему нужна была только его работа, нужна для того, чтобы хоть изредка насладиться своей победой над Смертью и…

– Там… что-то… движется…

Начало фразы вклинилось и перебило мысли Джоунаса, но голос был таким тихим и слабым, что он не сразу понял, откуда он донесся. Он обернулся и поглядел в сторону открытой в коридор двери, предположив, что голос доносится оттуда, и только на третьем слове сообразил, что это говорил Харрисон.

Его голова была повернута к Джоунасу, но взгляд прикован к окну.

Моментально очутившись подле кровати, Джоунас взглянул на электрокардиограф и увидел, что сердце Харрисона билось очень быстро, но, слава богу, ритмично.

– Там… что-то движется, – повторил Харрисон.

Глаза его следили не столько за окном, сколько за какой-то точкой вне его, скрытой мраком дождливой ночи.

– Это просто капли дождя.

– Нет.

– Обыкновенный зимний дождь.

– Что-то очень нехорошее, – прошептал Харрисон.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в палату почти вбежала молоденькая медицинская сестра. Ее звали Рамона Перез, и Джоунас знал, что она всей душой предана делу и прекрасно справляется со своими обязанностями.

– Ой, как хорошо, что вы здесь, доктор Нейберн. На телеметрической установке его сердце…

– Знаю: забилось очень быстро. Он только что пришел в себя.

Рамона подошла к постели больного и включила висевшее над его головой бра.

Словно не замечая присутствия Джоунаса и медсестры, Харрисон все еще пристально всматривался во что-то, только ему одному видимое. Голосом еще более тихим, чем в прежние разы, в котором чувствовалась непреодолимая усталость, он снова повторил:

– Там что-то движется.

Затем веки его сонно заморгали и закрылись.

– Мистер Харрисон, вы меня слышите? – спросил Джоунас.

Но пациент молчал.

Ритм сердца на мониторе ЭКГ быстро упал со ста сорока до ста двадцати, а затем и до ста ударов в минуту.

– Мистер Харрисон?

Девяносто ударов в минуту. Восемьдесят.

– Он опять заснул, – прошептала Рамона.

– Вроде бы, да.

– Просто заснул, – добавила она. – О коме, думаю, и речи быть не может.

– Да, на кому, пожалуй, не похоже, – согласился с ней Джоунас.

– А ведь он что-то сказал. Что-нибудь осмысленное?

– Похоже, что да. Но что он имел в виду, не совсем понятно, – сказал Джоунас, склонившись над пациентом и внимательно всматриваясь в его веки, под которыми ясно угадывались быстрые движения глаз. Харрисону снова что-то снилось.

Снаружи дождь внезапно превратился в ливень. Усилившийся за окном ветер завыл громче.

– Я ясно слышала слова, он их довольно четко произнес, – проговорила Рамона.

– Да, вполне. А фактически он говорил законченными предложениями.

– Значит, у него нет афазии, – сказала она. – Вот здорово!

Афазия – невозможность говорить или понимать устную и письменную речь – представляет собой одно из наиболее тяжких последствий болезни или тяжелой травмы. Пораженный афазией пациент может общаться только с помощью жестов, но ограниченные возможности языка жестов вскоре начинают его удручать, и он впадает в глубокую депрессию, откуда иногда так и не возвращается.

Харрисону, очевидно, это не грозило. Не грозил ему и паралич, и если в его памяти было не слишком много провалов, то в ближайшем будущем, выписавшись из больницы, он сможет вести нормальный образ жизни.

– Не будем спешить с выводами, – заметил Джоунас. – И не будем строить воздушных замков. Ему предстоит еще долгая дорога. Но в историю его болезни необходимо обязательно вписать, что впервые он пришел в сознание в одиннадцать часов тридцать минут вечера, спустя два часа после возвращения к жизни.