Николай Рогаль - На восходе солнца

• Название: На восходе солнца
• Автор: Николай Рогаль
• Издательство: Издательство «Советская Россия»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Роман переносит читателя в 1918 год, делает его свидетелем бурных революционных событий на Дальнем Востоке в период перехода власти в руки большевистских Советов. Широк охват жизни в романе. Читатель знакомится с различными социальными слоями тогдашнего общества, проникает в самую кухню контрреволюционных заговоров, познает суровую силу трудового народа, рожденную в борьбе. В центре повествования находятся большевики-ленинцы Савчук, Логунов, а также юный Саша Левченко, выходец из богатой семьи, сумевший найти дорогу в революцию.

---

Пока Саша изучал расположение поселка, старик деревянной лопаточкой подбирал куриный помет и складывал его в ящик. Он всегда был чем-нибудь занят — мастерил из проволоки самодельные крючки, плел веревки из конопли, шил матерчатые туфли с двойной подошвой из толстого войлока. На нем же лежало домашнее хозяйство.

Питались хозяева скудно — чашечка вареной чумизы или бобов, немного овощей. Иногда кусочек вареной или вяленой рыбы. И неизменный зеленый чай. Сашу кормили отдельно и гораздо лучше (для него старик зарезал петуха и трех куриц), но он постоянно ощущал пустоту в желудке.

Молодой рыбак чуть свет уходил со двора, долбил на реке лунки, ставил снасти. Выкраивался свободный час, и он подбирал плавник на галечниковых косах. Согнувшись под тяжестью ноши, на рогульках тащил дрова в поселок. Ходил он быстро, почти бегом, поражая Сашу и неутомимостью своей и жизнерадостностью.

«Вот жизнь — не позавидуешь. А люди-то хорошие. Душевный народ, ей-богу», — думал Саша. С каждым днем он проникался все большей симпатией к старику и его сыну.

Объяснялись они при помощи жестов и мимики.

Как понял Саша, старик жил на Уссури давно. Прежде у него была большая семья — четверо сыновей и дочь. Лет восемь тому назад двое мальчиков погибли во время большого наводнения, когда река разлилась на десятки ли вокруг. Затем от оспы умерли старший сын и жена. Старик плакал, рассказывая о постигших его несчастьях. Саша так и не понял, куда девалась дочь старика. Ее, видно, не было в поселке: за все время, что Саша провел здесь, женщина ни разу не переступала порог фанзы.

«Притесняют их все, кому не лень. А тоже, гляди, терпение истощится», — думал он, проходя первый раз по узкой и тесной улице.

Со стороны реки слышались крики. Пепельно-черный бычок с белой лысиной тащил одноосную арбу с двумя такими высокими колесами, что их спицы погружались в снег едва на треть своей длины.

Навстречу Саше от околицы, согнувшись, шли вереницей носильщики с грузом в рогожах из рисовой соломы. Шли они, видно, издалека: веревки рогулек глубоко врезались в ватники, а рогожки заиндевели от дыхания. Ступая след в след, носильщики свернули к одной из стоявших на яру лавок.

В поселке было всего полтора десятка фанз, одинаково обмазанных глиной и производящих самое жалкое впечатление. Четыре из них, побольше размером, — купеческие лавки. Они стояли на берегу все в один ряд.

На одной из лавок Саша увидел вывеску на русском языке: «Галантерейно-питейная торговля...» После имени хозяина стоял большой вопросительный знак. Художник, видно, был не силен в синтаксисе. А может, вывеска содержала определенный намек. Самостоятельность торговцев в пограничной линии была чисто номинальной: под их маркой прибыльной контрабандной торговлей занимались крупные харбинские и цицикарские фирмы. А за ними в свою очередь стоял иностранный капитал — лондонские, нью-йоркские, токийские и парижские банки.

В лавках продавались мануфактура, чай, керосин, соль, спички, сигареты и, конечно, спирт в банках и плоских банчках из белой жести. Здесь можно было купить сортовую муку в аккуратно зашитых пудовых мешочках, сахар, арахис и разную мелочь — гуттаперчевые гребни, нитки всевозможных расцветок, подвязки, чулки. При надобности хозяин мог выложить на прилавок отрез первосортного китайского шелка, туфли парижской модели или маузер с патронами в фабричной упаковке. Здесь также принимали пушнину, скупали золото, меняли одну валюту на другую. Общая сумма торговых операций, видимо, была значительной, но не легко поддавалась учету.

Саша сперва подивился тому, что в маленькой нищей деревушке столько торговцев. «Да кто же у них покупатели? Кому здесь нужен такой товар? — думал он, рассматривая полки. Потом сообразил, что все это предназначено для контрабандной торговли. — Вот ведь пристроились, скажи, пожалуйста! Сколько денег таким манером перекачать можно? — Он представил себе число таких незаметных торговых пунктов вдоль всей тысячеверстной границы и ахнул. — Ну, тут крупное дело! И упаковка, видать, специальная... А что-то незаметно, чтобы купцы роскошествовали. Прибыль, наверно, большим тузам в карман идет — в Харбин или подальше», — размышлял он, суммируя свои наблюдения.

Саша не знал всей сложности существовавших здесь отношений, но понимал, что заинтересованность в контрабандной торговле простирается далеко. Он попытался расспросить об этом лавочников. Они охотно показывали свой товар, но делали вид, что не понимают вопросов.

— Моя так торгуй — покупай, продавай. Убытка нету — ладно. Хо! Убытка есть — пухоу. Шибико плёхо, — на русско-китайском жаргоне сказал владелец лавки со знаком вопроса на вывеске.

Это был плотный пожилой китаец в черном шелковом халате, в круглой черной же шапочке на голове. Ласково-добродушное выражение его лица располагало к разговору. Голос у него был размеренно-журчащий, приятный. В узких щелочках глаз застыла улыбка, в манерах так и сквозила готовность услужить.

Как же удивился Саша, когда, вернувшись в фанзу, застал там этого же лавочника в совсем другом настроении. Неприятным визгливым голосом он бранил хозяев и что-то требовал от них. Лицо у него было жестоким и высокомерным в то же время.

Старик оправдывался и униженно кланялся. Молодой рыбак стоял позади него и смотрел на лавочника таким ненавидящим взглядом, что Саша испугался, как бы дело не дошло до драки.

На кане, заложив ногу за ногу и болтая носком сапога, сидел невысокий скуластый человек с матово-желтым лицом и прищуренными глазами смотрел прямо перед собой. На нем был белый полушубок армейского образца и белая папаха с малиновым верхом.

Когда Саша попал в его поле зрения, он перестал болтать ногой и снисходительно кивнул ему.

— А я вас дожидаюсь, земляк. Какими судьбами сюда!

— Да вот... заболел, — неопределенно сказал Саша.

Лавочник выпалил еще несколько фраз и ушел, хлопнув дверью. Вслед за ним выбежал и старик, сильно расстроенный разговором.

— Что это он кричал на них? — спросил Саша, ничего не поняв в разыгравшейся перед его приходом сцене.

— Обычная тут история — долги, — сказал гость, отвернул полу и вытащил из кармана пачку японских сигарет. Закурив, он стал расспрашивать молодого рыбака. Говорил он по-китайски так бойко, что Саша не мог уловить разницы в произношении одного и другого. — Оказывается, лавочник девку у них отнял, его сестру. Продал ее в другую деревню. А теперь поросенка хочет забрать. У такого из долгов не вывернешься, сколько ни плати, — закончил он равнодушным тоном, считая эту историю делом обычным и заурядным.

Он назвался служащим японо-китайской фирмы, прибывшим сюда по делу из соседнего городка.

— Услышал про вас и счел своим долгом... Вы из Хабаровска, видно?

Саша подтвердил. Он обрадовался приходу русского и в то же время не знал, как следует себя держать с ним. Что это за человек и каковы его намерения? Когда Саша назвал себя, гость вскричал:

— Те-те-те! Вот не ждал. Алексея Никитича сын?.. Ну рад, рад, — и он церемонно пожал Саше руку. — Папаша ваш человек известный. Вели мы с ним дела. Башка!

Говоря это, он извлекал из карманов запечатанную бутылку водки, копченую колбасу и хлеб, завернутые в серую оберточную бумагу. Ловким ударом в донышко бутылки вышиб пробку.

— Эй ты, давай сюда чашки. Живо!

Распоряжался он с бесцеремонностью человека, привыкшего не встречать отказа своим требованиям.

Саша только пригубил, а пить не стал. Гость из-за этого нисколько не огорчился. Под небольшими рыжеватыми усами у него появилась холодная усмешечка, которая в сочетании с настороженно-внимательным взглядом вызывала у Саши недоверие к нему и ответную настороженность.

— А я — Соловейчик, слышали, наверно? — с откровенностью подвыпившего человека похвалился он. — Тут про меня много историй рассказывают, да большей частью — вранье. Однако провести меня трудно. Не за всякое дело я берусь. Мелочишка разная, чулки, пудра — это не мой масштаб. Теперь, брат, такие грандиозные дела предвидятся... Антик, одним словом. Вальпургиева ночь! — Он захохотал, обнажив желтые, прокуренные зубы. Затем совершенно трезвыми глазами посмотрел на Сашу и спросил, кого еще из хабаровских коммерсантов он знает. Саша назвал Чукина.

— Жулик. Но талант, талант! — сказал Соловейчик, совершенно успокоившись. — Революция подрезала ему крылышки, да ведь это не надолго. Тут такая будет акция, — продолжал он доверительно. — Ожидаются большие транспорты оружия. Из Америки. Вот надо наладить переправочные пункты. Через границу, значит. Найти подходящих людей, склады. Дело спешное. А потом — трах, бах! — и нет ваших... Адью, господа большевики! — Он положил руку на Сашино колено и предложил:

— Знаешь, плюнь на свои дела и поедем со мной! Не прогадаешь. На таком деле крупно заработать можно. Ей-богу! По обе стороны границы шуровать будем.