Николай Рогаль - На восходе солнца

• Название: На восходе солнца
• Автор: Николай Рогаль
• Издательство: Издательство «Советская Россия»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Роман переносит читателя в 1918 год, делает его свидетелем бурных революционных событий на Дальнем Востоке в период перехода власти в руки большевистских Советов. Широк охват жизни в романе. Читатель знакомится с различными социальными слоями тогдашнего общества, проникает в самую кухню контрреволюционных заговоров, познает суровую силу трудового народа, рожденную в борьбе. В центре повествования находятся большевики-ленинцы Савчук, Логунов, а также юный Саша Левченко, выходец из богатой семьи, сумевший найти дорогу в революцию.

---

Каждый день приносил неожиданности: обнаруживалось вдруг, что в городе иссякают и без того скудные запасы муки, не было топлива, скарлатина косила детишек. Продовольственная управа, обязанная заботиться о снабжении города продуктами, палец о палец не ударила, чтобы доставить в Хабаровск уже погруженный в вагоны хлеб из Амурской области. Из-за холода в больницу нельзя было класть заболевших детей, а в городской думе беспомощно разводили руками. Кажется, чиновники всех учреждений действовали по принципу: «чем хуже, тем лучше». В этом их поддерживал комиссар Временного правительства Русанов.

Потапову приходилось вести нудные и утомительные переговоры с саботирующими чиновниками, уговаривать, требовать, угрожать. Затем надо было поспеть на собрание грузчиков, которые по своей инициативе уезжали в ближнюю к городу хехцирскую лесную дачу для заготовки дров. Оттуда ехать к железнодорожникам и договариваться о вагонах. Потом на солдатском митинге ожесточенно спорить с эсерами и меньшевиками по вопросам войны и мира. К нему приходили с жалобами на самоуправство администрации, рассказывали о том, как хозяева прячут товары, затягивают выплату заработной платы и ставят рабочих прямо-таки в безвыходное положение. Молодые учительницы из Имано-Хабаровского союза народных учителей, забежав в Совет, рассказывали об успехах революционной агитации на селе, восторгались молодежью и жаловались на стариков. Требовали литературы, новых пьес для драмкружков, новых песен. А на смену этим милым, застенчиво краснеющим девушкам с пылающими глазами и неукротимой энергией, глядишь, появится какой-нибудь заскорузлый сухарь из городской гимназии и начнет протестовать против вовлечения малолетних в политику. Да еще от имени своих коллег нагло грозит забастовкой.

В этих вот разговорах, в жалобах, в злых или одобрительных репликах на митингах, в вопросах, которые задавались с галерки в полутемных залах во время собраний, в горячих, взволнованных речах простых людей и их бесхитростных рассказах Потапов чувствовал биение настоящей жизни, видел тот компас, посредством которого можно было проверить правильность взятого курса. И так ли уж важно в конце концов, кто первым додумался до того или иного решения? Революция — есть творчество самих народных масс.

Михаил Юрьевич перевернул желтоватую газетную страницу. В центре полосы броским заголовком выделялась статья Судакова.

— Ага! Так, так, — заинтересованно сказал Потапов и забегал глазами по строчкам. — «Большевики требуют передачи власти на Дальнем Востоке в руки Советов. Но могут ли они удержать власть? Можно ли справиться с разрухой путем новых разрушений?» — К удивлению Алеши, Михаил Юрьевич дочитал статью до конца. — «Рушится последний оплот российской государственности. Неминуема полная катастрофа. Впереди мрак!»

— Со слезой пишут, а? Плачут по отходящему старому миру. — Потапов отбросил газету.

— Я не читаю таких статей и не буду читать, — сказал Алеша с чисто мальчишеским упрямством.

— А между тем это может быть даже полезным, — возразил Потапов.

Он посмотрел затем меньшевистский «Призыв» и эсеровскую «Волю народа». «Последний оплот государственности» фигурировал на всех страницах. Всюду те же мрачные предсказания.

Какая-то неясная, не оформившаяся еще мысль беспокоила Потапова. Он на минуту прикрыл глаза и погладил рукой висок. Алеша бросил на него быстрый, недоумевающий взгляд и раскрыл папку с бумагами. Михаил Юрьевич жестом показал, чтобы он не спешил. «Что же из этого следует?» — думал он, имея в виду однообразие тона и мотивировок в сегодняшних газетах; обычно они лаяли на Советскую власть каждая на свой лад.

— Вот, Алеша, сговорились они между собой! Юнкера, меньшевики, эсеры. Весь синклит. Теперь попробуют нас за горло взять. А вот когда?.. Когда?..

Алеша хотя и не знал длинной цепи рассуждений Потапова, однако сообразил, что тот имел в виду. За эту быстроту соображения Потапов и ценил Дронова, поручая ему трудные и запутанные дела.

— Так можно узнать, Михаил Юрьевич. Непременно надо, — с готовностью откликнулся Алеша, для которого не существовало принципиальной разницы между понятиями «нужно» и «можно». — Сейчас я соображу, одну минутку, — продолжал он, смешно наморщив лоб и дергая себя левой рукой за мочку уха. — Завтра откроется съезд земств и городов. Там и отколют какой-нибудь номерок.

— Да, да. — Потапов подумал и согласился. — Относительно съезда земств проверь. Да надо выяснить: не затевается ли какой-нибудь сбор офицеров?

— Постойте, постойте, слышал я что-то, — сказал Алеша и начал быстро перелистывать свой блокнот. — Дано разрешение на проведение собрания по поводу предстоящей демобилизации.

— Это они нас демобилизовать хотят, — усмехнулся Михаил Юрьевич. Он быстро связал в одно и тон сегодняшних газет, и предстоящий съезд реакционно настроенных земских деятелей, и это так кстати подвернувшееся собрание офицеров гарнизона.

— Еще просили прислать представителя Бюро большевиков. Вас лично, если будете свободны, — продолжал Алеша.

— Вот как! — воскликнул Потапов. — Это очень важно, Алеша, что ты сообщил... Просят меня?.. А мы пошлем Савчука или Демьянова, — весело заключил он.

2

В то время как Алеша Дронов попытался связаться с Демьяновым, полковник Мавлютин направлялся в канцелярию Русанова.

Сделав нарочно небольшой крюк, он прошел мимо здания Совета, внимательным взглядом окинул подступы к нему, окна, подъезд. Ворота во двор были раскрыты настежь, и там стояла, понурив голову, запряженная в сани исполкомовская коняга. Никаких признаков тревоги он не заметил.

Мавлютин прежде не раз бывал у наместника царя на Дальнем Востоке и теперь с любопытством осмотрел кабинет Русанова, стараясь подметить происшедшие тут изменения.

Над столом, где прежде красовался портрет царствующего Романова, теперь помещалось более скромное изображение А. Ф. Керенского с выпяченной вперед грудью, узкими плечиками, в чужом, английском френче. Напряженное выражение глаз и поджатые тонкие губы придавали Керенскому вид человека, всерьез и навсегда обидевшегося. Подмену портретов легко заметить по видневшимся за рамкой темным полосам, которые выделялись на выцветшей стене.

В простенках между окнами нетронутыми висели портреты приамурских генерал-губернаторов. Галерею открывал сухощавый и энергичный граф Н. Н. Муравьев-Амурский.

Русанов любил смотреть на портреты бывших правителей. Ему нравилась величавая осанка, приданная этим сановникам художниками, и он старался подражать ей. Себя Русанов считал их законным наследником и уже заказал модному живописцу свой портрет. Первый простенок справа оставался незанятым.

Комиссар Временного правительства по делам Дальнего Востока восседал в удобном кресле за широким полированным столом. Перед ним массивный письменный прибор, альбомы с видами края. По гладкой зеркальной поверхности стола, будто в свежий ветер по морю, неслась, надув паруса, легкая резная шхуна с полной оснасткой — прекрасный образец работы искусных косторезов Чукотки.

Двойные окна с приспущенными шторами не пропускали в кабинет уличного шума. Здесь можно было почувствовать себя хоть на миг полновластным правителем края, не зависящим от кипения народных страстей и партийных разногласий.

Хорошо вышколенный адъютант неслышно входил и выходил, мягко ступая по ворсистому ковру.

Мавлютин, правильно уловив дух кабинета и не считаясь с революционными установлениями, почтительно титуловал Русанова «вашим превосходительством».

— Ах, полковник, к чему это теперь! — расслабленным, уставшим голосом сказал правитель и погладил темно-русую бороду. — Так вы утверждаете, что готовы? — продолжал он, переходя к делу и придавая своему лицу приличествующее случаю выражение. — Рад слышать. Однако... Кхм!

— Разрешите доложить, ваше превосходительство! — Мавлютин поднялся, строгий и официальный.

— Садитесь, садитесь, — замахал на него руками Русанов. — Вы в общих чертах, полковник... Имеется риск, как вы думаете?

Мавлютин, все так же стоя, сжато охарактеризовал расстановку сил в городе, как она ему представлялась.

— Я власти, врученной мне законным образом, большевистским совдепам не отдам, — заявил Русанов и даже несколько приосанился.

— Браво, ваше превосходительство! Браво, — Мавлютин беззвучно хлопнул в ладоши, — Итак, выступим сегодня в ночь.

Русанов молча наклонил голову.

— Сегодня, полковник, сегодня, — сказал он самоотречение. — Вы правы: время не терпит. Не будем дожидаться всех приглашенных делегатов. Вечером я официально передам съезду земских и городских самоуправлений всю полноту власти в крае. И с богом, полковник. — Переложив бороду на стол, Русанов решительно махнул рукой. — Остальное вы уж с командующим военным округом...