Николай Далекий - Не открывая лица

• Название: Не открывая лица
• Автор: Николай Далекий
• Издательство: Книжно-журнальное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1956

---

Гросс досадливо махнул рукой и засопел. Ему не понравился развязный тон фельдфебеля и явное желание подчиненного получить приглашение к столу.

— Кто эта девушка? — спросил он строго. — Зачем ее взял обер-лейтенант? Ей можно что-либо доверять?

— Вполне! Очень надежна. Мы ее проверяли различными путями… И надо сказать, что обер-лейтенант использовал ее как своего тайного осведомителя. В письменном столе вы найдете ее донесения…

Фельдфебель не успел договорить — солдаты втащили в комнату Тараса. По лицу хлопца из полуоткрытых глаз катились обильные слезы, он глухо стонал. Его усадили на стул возле стены

— Где есть спрятаный мина? — вытирая салфеткой губы, спросил Гросс — Ну, рассказыфаль?

— Я шел менять… — Тарас всхлипнул. — Говорю вам… У меня же пропуск…

— Ага! Тепя мало пили. Тепе путет еще.

Полными слез, страдальческими глазами хлопец посмотрел на офицера. Красные опухшие губы его искривились я задрожали.

— Чего зазря мучить-то? Знал бы, что… Убивайте сразу, если уж такое надумали… А то говорю вам по-человечески — не знаю. Шел я, взяли на дороге… Ой, горенько мне, мама моя родная. Ребра ломали, совести нет… А еще культурные люди!

Скажем правду, Эмиль Гросс по своей натуре не был жестоким человеком. Более того, он любил детей и считал себя опытным педагогом. Детские слезы всегда трогали его. Но сейчас перед ним был славянский мальчик — жалкий, несчастный и в то же время загадочно враждебный. Ведь другой такой мальчуган, чуть-чуть постарше этого, на глазах у Гросса убил обер-лейтенанта и начальника полиции. Что-то невероятное! Разве можно в таком случае за что-либо ручаться? Нет, к этому мальчугану следует применить политику не только кнута, но и пряника.

— Уведите, — приказал Гросс.

Тараса увели.

— Господин лейтенант! — сказал фельдфебель, как только дверь закрылась. — Можете не сомневаться — мы обрабатывали этого сопляка так, как надо. Солдаты били прикладами, а у меня до сих пор болят кулаки, хотя я выбирал наиболее нежные и чувствительные места. Он, должно быть, в самом деле ничего не знает. Или уж если знает, то все равно ничего не скажет. Приклады и кулаки тут бесполезны. Его нужно повесить или отпустить. Лучше всего повесить. Это будет вернее.

— Ничего не скажет? — высокомерно произнес лейтенант. — Это мы увидим. Он еще ребенок. Его душа — воск, из этого воска умелыми руками можно вылепить все, что угодно. — Гросс щелкнул пальцами. — Я применю к нему педагогический метод.

— Вы, кажется, из учителей, господин лейтенант? — с едва скрытой иронией спросил Штиллер.

— Да, тридцать лет в школе. Я достаточно повозился с такими мальчуганами. Я знаю их характер. Пройдет несколько дней, может быть, неделя, и эта секретная мина будет лежать здесь, у меня на столе.

13. ПРОДОЛЖЕНИЕ СТРАННОГО РАЗГОВОРА

Когда возвращающаяся домой Оксана вошла в переулок, навстречу ей вынырнула из темноты фигура солдата. Это был Курт Мюллер.

— Ой, испугали вы меня, господин Курт! — сказала девушка, замедляя шаг. — Вы куда идете? Проводили бы меня…..

— Не надо шума, — торопливо и тихо заговорил солдат, беспокойно оглядываясь по сторонам. — Нас никто не должен видеть. Я назначен часовым. Буду стоять у сарая. Необходимо закончить с тобой разговор. Сейчас удобный случай. Этот мальчик. Его можно спасти… Мы ночью уйдем.

— А я вас задерживаю? — усмехнулась Оксана. — По мне, идите на все четыре стороны.

— Он мне не поверит. Нужна твоя помощь — записка, несколько слов.

— Пропустите меня, — с внезапной злобой сказала Оксана. — Слышите! И в последний раз предупреждаю: еще один такой глупый разговор — и я сообщу коменданту.

Курт Мюллер загородил ей дорогу.

— Нужно скорей думать, Оксана. Я ставлю на карту все. Сегодня я получил известие, письмо. Моя жена арестована в Германии. У нее были мои письма, фотографии. Еще несколько дней — и меня может схватить гестапо.

— Ой, какие ужасы! — насмешливо воскликнула девушка. — Почему?

— Я — коммунист… — едва слышно проговорил Курт. Оксана досадливо махнула рукой.

— Вы таки ненормальный псих, господин Курт. Что вы плетете? Разве немцы бывают коммунистами?

— Не бывают? Ты сама знала солдата нашей роты Ганса Эрлиха.

— Вот вы и помешались на этом Гансе, — голос Оксаны звучал раздраженно. — Вы сами, своей башкой рассудите. Вы говорите: Ганс коммунист и вы коммунист, — она невольно усмехнулась такому предположению. — А я, по-вашему, была связана с Гансом, вроде как сообщница. Так, что ли?

— Да, — тихо обронил Курт.

— Гайки у вас в голове не хватает, — засмеялась девушка. — Почему же Ганс или, как его там, — Эрлих сам не познакомил меня с вами? Ну? Ага, проглотили язык. Пропустите-ка лучше. Дайте уйти от греха. Я ведь жалею вас…

— Я не знал, кто есть Эрлих. Я потерял связь с группой. Возможно, он был не коммунист, а просто антифашист, честный человек. Мы в глубокой конспирации. Полмиллиона, — запомни эту цифру, полмиллиона немецких коммунистов, антифашистов расстреляны, уничтожены гитлеровцами. Нас мало, но мы боремся, будем бороться и победим. Будущее Германии принадлежит таким, как я и Эрлих.

Наклонив голову, Оксана слушала горячий, гневный шепот солдата. Она вздохнула и сказала:

— Это какие-то непонятные мне фантазии, политика… Ой, я замерзла. Проводите немножко.

Они пошли рядом, наклоняя головы против ветра, хлеставшего по лицу снежной крупкой. По обеим сторонам дороги тянулись плетни, а за ними чернели голые ветви деревьев. Солдат шел медленно.

— Плохой вы кавалер, — засмеялась Оксана. — Даже под ручку не возьмете.

Курт поправил на плече ремень автомата и взял девушку под руку.

— Рассказали бы что-нибудь, — сказала девушка.

Курт остановился, удерживая Оксану.

— Я видел, как погиб первый мальчик.

— Ого, мальчик! — возразила Оксана. — Лет семнадцати.

— Юноша, — грустно кивнул головой Курт. — Он умирал и сказал мне… Кровью своей сказал: “Смотри, немецкий рабочий Курт Мюллер, как умирают те, кто ненавидит фашизм. Разве ты ненавидишь, если носишь эту позорную форму?” И этот мальчик… Он погибнет.

— Ну, разберутся… — Оксана высвободила свою руку, опасливо косясь на ведущего такие речи солдата. — Отпустят, если не виноват. А повесят… Не он первый, не он последний. На то война. Всех не пережалеешь. Вы просто на нервы слабый… Как по-вашему “до свиданья”? Гут морген?

— Да, гут морген, — невесело усмехнулся Курт и добавил по-немецки: — Думай быстрее, Оксана. Моя жизнь и жизнь мальчика в твоих руках. Помни — я жду твоего решения.

— Что вы белькочете? Заморозили меня своими разговорами, — сказала девушка, отступая шаг назад. — Гут морген, господин Курт! Спокойной ночи!

Приветственно взмахнув рукой, Оксана побежала по дороге. Не двинувшийся с места Курт проводил взглядом девушку, пока ее фигура не скрылась в темноте.

Ночная темень плотно окутала село. Низкие, невидимые тучи проносились над ним, и лишь изредка в разрывы проглядывали далекие дрожащие звезды. Ветер шумел в голых ветвях деревьев, заметал снегом дороги.

Мария Бойченко, преодолевая порывы бившего ей в грудь ветра, с трудом пробиралась по темной улице к центру села. Она хорошо знала, что таким, как ей, выходить ночью из хаты запрещено и встреча с полицаем сулит ей большую опасность, и все же не смогла усидеть дома. Сердце женщины тревожно билось, но боль и гнев толкали ее вперед. В засунутой в кармане руке она сжимала сложенную вчетверо листовку.

Вечером, после того как тело Васи Коваля было повешено на столбе у школы, Мария отыскала в дупле вербы перевязанный ниточкой сверток и зарыла его в снегу у стены хаты, как ей и советовал Сынок. Улегшись на печке рядом с детьми, она начала обдумывать, кому завтра утром следует подбросить первую листовку. Ей представились лица односельчан, читающих радостное сообщение. Неужели найдется среди них хоть один человек, который, прочтя листовку, испугается и разорвет этот дорогой листок бумаги? Нет, те, кому подбросит она, не разорвут, а спрячут и сумеют затем передать другим. И пойдет листовка по рукам, согревая сердца советских людей, вселяя в их души мужество и надежды.

Скорей бы заснуть, скорей бы утро… Но заснуть Мария не могла. Перед ее глазами стояла одна и та же картина: сани, брошенное на них обезображенное тело юного партизана, его одинокий раскрытый черный глаз, глядящий в небо. С дедом Ильком она тащит эти сани по дороге, и выглядывающая из оборванного рукава рука партизана волочится по снегу Люди стоят у дороги и смотрят…

Мария сорвала с себя одеяло. Нет, не может она ждать утра. Ей нужно сделать что-нибудь сейчас же, этой ночью, чтобы утром люди узнали, зачем приходил в их село партизан, какую радостную новость принес он им.