Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

• Название: Фатальный Фатали
• Автор: Чингиз Гусейнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

На поклон к Паскевичу явилась и принцесса Мария, да, да, жена сбежавшего грузинского царевича Александра, дочь известного мелика Саака Агамаляна, с сыном Ираклием, назван в честь деда-царя, а царевич собирает новое войско, чтоб сражаться с Паскевичем на сей раз на стороне турок. И Тавриз, столица Аббас-Мирзы, его резиденция.

Первая встреча Паскевича с Аббас-Мирзой - наконец-то! - в деревне Дей-Кархане, но принц еще надеется на победу, слепец! И снова вспыхнула война.

Что ж, падут новые города, и даже набег смельчаков, отрядил их Паскевич, - на Тегеран. Из Ардебиля, захваченного Паскевичем, вывезена спешно, опытные советчики рядом, драгоценная коллекция старых персидских манускриптов, и такая же досталась после покорения турецкого Баязета.

"Тесть мой, - пишет царский посланник Грибоедов Паскевичу, имея в виду генерал-лейтенанта князя Александра Чавчавадзе, - завоевал в Баязете несколько восточных манускриптов; сделайте одолжение, не посылайте их в Императорскую (!) библиотеку, где никто почти грамоте не знает, а в Академию Наук, где профессора Френ и Сеньковский извлекут из сего приобретения возможную пользу для ученого света". Но уже отправлена в Императорскую библиотеку!

И будет бал в Тифлисе, приглашена знать и весь дипломатический корпус, и Паскевич отрастил себе волосы, а к торжественному случаю тщательно завивает их в локоны наподобие куафюры а la Louis XIV, и заготовил речь. И, обратясь к старейшине дипломатов - французскому консулу Гамбе, а через него и ко всем гостям, произносит пылкую речь во славу великих полководцев, начиная с Александра Македонского и кончая Наполеоном, и о себе, конечно. Гамба как истинный дипломат слушает с почтительным вниманием, и лишь один Паскевич, ослепленный собственной славой, не видит, как играет во взоре французского консула - в его лукавых глазах и ямочках у рта - тонкая ирония.

- А Туркманчай? - нетерпеливо спрашивает Фатали.

- Был у Туркманчай, - устало произнес Бакиха-нов, вспомнив село близ Тавриза на пути к Тегерану, где вновь свиделись Паскевич и Аббас-Мирза, чтоб подписать новый договор: окончательный и бесповоротный.

И никаких уступок. Азербайджанскую землю разделили на две части северную и южную. К России отошли все города, села, горы и долины, ручейки и озера, леса и кустарники по эту сторону Аракса, и река стала границей, чтоб войти строкой и мелодией в причитания и плачи: "Ты, Аракс, кинжальный мой..." (и что-то о сердце).

Иран обязался заплатить России контрибуцию за возврат ему Тавриза и других захваченных азербайджанских земель по ту сторону Аракса (Паскевич императору: "...по всей справедливости может остаться за нами!").

"Бремя сие падает единственно на Аббас-Мирзу, ибо шах решительно отказался способствовать на свою долю ко взносу сих денег" (двадцать миллионов рублей серебром): у него ведь такой гарем! шутка ли - двести детей! Аж золотые пуговицы пришлось спарывать Аббас-Мирзе с платьев своих жен.

Как же передать опыт молодому земляку Фатали? А разве опыт передается? Он, семь ступеней пройдя по военно-чиновничьей лесенке, уже полковник, а Фатали - только на первой ступени, прапорщик, - Твое будущее - мое настоящее, Фатали.

"А как же твое будущее, Аббас-Кули?" Из рода ханов, старше Фатали лет на двадцать.

"Мое будущее - в моем движении к прошлому".

Бакиханов уезжает в Мекку. Мекка - как повод, пока еще разрешают паломничества, но скоро и это прикроют. Кто-то сболтнул, Фатали слышал: "Мало ему царских чинов, захотелось еще мусульманского титула Гаджи".

А пока разрешено поездить в пределах империи, замкнутой, как кольцо. Он путешествует по кавказской линии, донской земле, Малороссии, Великороссии, Лифляндии, Литве и Польше. В Варшаве - Паскевич, князь Варшавский. Он бледен, на него было совершено покушение. "Туркманчай!..." Радуется, а улыбка выходит кривая, еще не оправился. "Аллах пощадил!" Стрелок под Брестом плохо целился.

"Ольга Сергеевна? Неужто сестра Пушкина?!"

А Аббас-Кули везет ее письмо в Петербург, родителям.

"Ты можешь, милая Оленька, себе представить удовольствие, которое я имел, получив твое письмо. Аббас обедал у нас. Он так обходителен, так любезен, так полон предупредительности, что мы с ним были как старые друзья", - пишет дочери в Варшаву Сергей Львович.

"...какой интересный человек, как он прекрасно выражается! Я люблю его манеру держаться, он мне бесконечно нравится! Я благодарю тебя, что ты его прислала к нам. Много рассказывал о тебе, мой милый друг, о твоем желании приехать в Петербург, но когда он мне сказал, что нет дилижанса от Ковно до Риги и обо всех неприятностях, которые ты сможешь иметь во время путешествия, я благодарю бога, зная, что ты в Варшаве", - пишет дочери Надежда Осиповна.

И Пушкин от Аббас-Кули в восторге: занимательный разговор с сыном Востока.

Вез в Петербург еще одно письмо: Паскевича - министру иностранных дел Нессельроде. "В персидскую войну службою Аббас-Кули-ага я был особенно доволен: совершенное знание им персидского языка и неутомимая деятельность принесли много пользы. Через него шла почти вся переписка с Персидским двором, и таким образом сделались ему известны все отношения наши в Персии и весь ход нашей персидской политики. Чтобы удержать на службе Аббас-Кули-ага и вместе с тем показать нашим закавказским мусульманам, что правительство не оставляет без внимания людей, усердно ему служивших, настаиваю, чтоб он находился в распоряжении Министерства иностранных дел". Но - устал, устал наш друг! и в такие секреты получил доступ!! отпустить? а вдруг во вред? нет-нет, не боязнь, и не таких ломали! ну а все же: нельзя ли испросить у императора разрешения освободить на время, сохранив почести и выплачивая жалованье? И ценят его, и не верят ему!!

"Фамилия Бакихановых не замечена в измене и неблагонамеренных поступках против Российского правительства, но (?!) чтобы утверждать, что она искренне предана нам, этого нельзя допустить, как точно и о всяком другом мусульманине. Почем знать, что сия же самая фамилия, при перемене обстоятельств, не сделает того же, что теперь сделали его противники". Это пишет на запрос из Петербурга - совершенно секретно! - главноуправляющий барон Розен, "...вызван был мною в Тифлис, дабы дать ему особенное поручение ("шесть месяцев в Тифлисе и - ни одного задания"!), чего, однако, не мог исполнить, ибо он, приехав сюда, обнаруживал беспрестанно столь сильное против меня неудовольствие, что я не мог уже иметь к нему никакой доверенности".

Вспыхнуло восстание в Кубе - изолировать Бакиханова, отозвать! пусть сидит в Тифлисе, держать его в Кубе опасно. Износился! иссяк! тяжко, душит мундир! подозрительность друг к другу, недоверие к самим себе! сгниет, иссохнет, рухнет! не видеть, не слышать барона! отставка! бессрочная! в село, в глушь!

"Ты еще юн, Фатали! Твое будущее - мое настоящее!"

"А они и своим не верят!"

"Ты о ком?"

В Петербурге - Александр Сергеевич (неужто через три года?!), брат его Лев-Леон, Софья Карамзина, князь Вяземский, Сергей Львович, Мирза Джафар Топчибашев, хитер! принял христианство, чтоб... а иначе как же?

"И здесь ты спешишь, Аббас-Кули-ага!"

"Ты о ком?"

"Вспомни о Пушкине!"

"При мне он ругал большой петербургский свет слишком зло, горячая африканская кровь, а на замечание отца рассердился: "Тем лучше, пусть знает - русский или иностранец, все равно, что этот свет - притон низких интриганов, завистников, сплетников и прочих негодяев! Здесь, в северном Стамбуле, надеюсь, никто не подслушивает? не донесет?"

Пушкин - жене: "Я перо в руки взять не в силе! Мысль, что кто-нибудь нас с тобою подслушивает, приводит меня в бешенство"; лезть в спальню!! или этого требует государственная безопасность?

Нет, не уйти от себя! всюду преследуют, даже в его глуши! Но сдержан Бакиханов. Молчит.

В Мекку!

Но дороги опасные: чума! холера!

Убьют того, кто во мне.

Но и тот - это ты!

- С кем ты разговариваешь, Фатали?

- А разве я разговариваю?

- Ну да, ты сказал: "Как мне тебя понять?"

- С Аббас-Кули-агой.

- С Бакихановым?! - изумленье в глазах жены, хоть и привычна к неожиданностям мужа. - Но он же, бедняга, умер!

- Да, да, умер. Между Меккой и Мединой, шел по стопам пророка Мухаммеда.

- Пожелал, говорят, умереть на священной земле.

- Мало ли что болтают?!

В дамасском караване, к которому примкнул Аббас-Кули, было двадцать тысяч паломников, чума никого не пощадила. "Гаджи (за паломничество) Аббас-Кули-ага (раб пророка Аббаса) - хан (из рода бакинских ханов)". Сбросить мундир, отбросить титулы, выкинуть ордена. И даже последний, "Льва и Солнца", так и не покрасовался на мундире.

- Знал о чуме, но не повернул обратно, нарушив заповедь Мухаммеда.

- Какую? - удивилась Тубу.

- Стыдно дочери Ахунд-Алескера не знать, - упрекнул жену. - Вот, запомни, кстати, твой отец обучил меня: "Пока где-то свирепствует болезнь, вы туда не ходите, ибо можете там заразиться, если же болезнь свирепствует у вас, не ходите никуда, ибо вы можете заразить других".