Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

• Название: Фатальный Фатали
• Автор: Чингиз Гусейнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

АЛИФ, ПОХОЖИЙ НА ЗМЕЮ

И он никак не отцепится от крючков. Это был давний детский страх, когда Фатали учили арабскому, - каждая буква цеплялась за одежду, волосы, кололась, жалила, царапала. Чтоб вырваться - оставь клок одежды, а клочья треплются на ветру.

Алиф - лишь одна палочка, но вдруг, будто в отместку, алиф изгибал голову, похожий на змею, - резко выбросит вперед и вцепится ядовитыми зубами в руку.

Да, сколько нелепостей в шрифте, в этом письме, удобном, быть может, для арабского, но не приспособленном к тюркским языкам. Точка выпала или чуть сползла, и тогда "шедший в пути" читается как "умер в пути".

Не трогай это письмо! Не трогай! На нем священный Коран! Тебя забросают камнями, несчастный!

Упростить и облегчить. Но почему именно ты?! Разве армяне посягают? А грузины?! Честолюбие? Выслужиться? Чтоб о тебе как о первом заговорили?!

Эх вы! Но у них нет этого множества написаний! И звук и шрифт как одно! Да и как иначе образовать?! Надо непременно расплавить крючки, отлить их на манер европейцев!

Не трогай!

Нанизывая смысл на смысл крючками-закорючками, сцепляя их, каждый будто соревнуется с другим по длине и витиеватости написания; но если перевести на графику европейских языков, ни один лист не уместит, это ясно, и здесь нужны упрощения, чтоб тяга к выкрутасам словесным не затемняла смысл; выстраивать караван слов, чтоб - пусть бессмыслица! - пощеголять ученоствю. Это пристрастие к длинным и слитным оборотам, доставшееся в наследство от придворных поэтов (халифата?), которые в угоду мелодическому ритму втискивают в строку бессмыслицу. "По голосу его самозабвенному и по глазам его, пылающим любовью, я понял, что он хвалит меня, но смысла не уловил".

Боже, сколько слов:

"Сладострастно светлеющее сияние сокровенных сокровищ (!), сокрытое ставнями страдающего сумрачного созвездия, сияло страстью слова, сожженного светом свечи".

И сколько ночей, понапрасну потерянных, ушло у Фатали на то, чтобы придумать - после тринадцати веков!! - новые штрихи и черточки, приведя к единству звук и его плоть, предложить - и все во имя образования народа знаки восклицания, вопроса, утверждения, сожаления, раздумья, и даже два восклицания или вопрос и восклицание, и другие их комбинации, щедро проставленные в иных сочинениях, когда в душе клокочет ярость или хочется показать тщетность усилий хоть что-то изменить в этом мире деспотии и рабства; знаки незаконченности мысли, когда автор желает не все досказать и что-то оставить на размышление читателя.

И многоточие в начале, если прежде была прервана мысль или предполагалось наличие какого-то начала. И многоточие в конце. Знаки, выражающие законченность мысли, - ведь точка может быть воспринята как спутница черточки, обозначающей букву: поди поищи, откуда она, эта точка, выпала: с Чэ или с эН?

А потом докладная записка Лелли, управляющему дипломатической канцелярией наместника, - как это соседствует, серьезное и смешное, подумал Фатали: ведь это его, милейшего управляющего, предлагал Фатали, когда летели с Александром, изгнать со всякими Жеребцовыми, Шраммами, Значко-Яворскими... - да, просьба послать свой проект "улучшенного арабского алфавита" правительству Ирана и в турецкий диван, - где, как не в этих двух могущественных (?) мусульманских государствах?! И каждому подробно разъяснить о выражении оттенков, о точках, о гласных, которых почти нет, - ускорить непременно процесс образования (?!) народа.

А султан еще не выспался после бурной ночи - такой гарем, успеть бы до каждой!

А шах? О, дерзкий еретик!

И сыновьям - ну и плодовит был! - Фатали-шаха: принцам Алигулу-Мирзе, он же министр просвещения; Фархаду-Мирзе, он правитель Фарсистана; своему будущему - но Фатали о том еще не ведает! - родственнику Бехману-Мирзе, правителю Азербайджанской провинции; самому юному из сыновей Фатали-шаха Джелалэддину-Мирзе, умнейшему из шахского рода, случается такое; новый шах Насреддин им всем внучатый племянник! эти двоюродные деды во как надоели шаху, особенно этот, последний, почти ровесники они с шахом!

Новые люди, новые имена, новые экземпляры.

Письма, прошения, записки - действительному статскому советнику и кавалеру Алексею Федоровичу Крузенштерну, возглавляет гражданское управление, чтоб испросил (так положено) разрешение у наместника - князя Барятинского - выйти на связь с европейскими учеными-востоковедами; влиятельному Аскерханбеку (мало ему "хана", еще и "бек"!), Мирзе Аликберу, переводчику при русском консульстве в Тавризе, гостил у него Фатали. Даже келагайщику - продавцу шелковых платков, Гаджи-Расулу, - маленький человек, но вхож во дворец! И мучтеиду Гаджи-Мирзе-Багиру, - очень тот расспрашивал о беглом главе мусульман-шиитов Фаттахе, а алфавит для просвещения народа лишь повод, чтоб выведать о беглом.

"Придумал (!) знаки, облегчающие восприятие текста, создал, одним словом, - резюмирует Фатали, - новый алфавит (!!) для арабского, фарси и тюркских языков".

И добавляет, что кое-кому покажется сумасбродством, но "я готов на все оскорбления ради того, чтобы образовались миллионы моих и ваших сограждан", о тупоголовые вожди: шах и султан!!

И академику Дорну. И окрыляющий ответ: "похвальный труд". Но между строк предупреждение - великий риск. Фатали понимает, что предстоит борьба, и он пишет академику Дорну:

"Я чувствовал себя человеком, пылкость и энергия которого уступили место хладнокровному благоразумию, и я спокойно стал думать о своем проекте".

И Бутеневу, управляющему Российскою миссиею в Константинополе, "действительному статскому советнику и кавалеру", Аполлинарию Петровичу, чтобы помог. И еще, и еще письма, экземпляры проекта, "...надеюсь, что мое истинное желание добра народу..."; "...через вашего генерального консула в Тифлисе Мирзу Гусейн-хана".

О! Гусейн-хан! А вы, оказывается, мастер интриг!

- Это политика, а не интриги! - как-то сказал Гусейн-хан Фатали. - И вы не станете отрицать, что моя верность престолу шахиншаха... - И смотрит выжидающе.

- Да, да, а как же? И исламизму. Вы часто это гово рили!

- А раз так... - И снова ждет.

- То дозволены все средства, да?

Фатали пишет и пишет: и в Шахиншахский Меджлис, и в высокий Диван Блистательной Порты: "Единственная моя корысть - грамотность мусульманского народа"; а в Порте этого слова и не знают, а шах впервые слышит!

И новые экземпляры проекта; с помощью Крузенштерна, безотказно подписывает все бумаги в папке, надоела служба в треклятом крае, тянет в Вильно! "Ссылка? Но за что?!" - и письма Фатали с проектом реформы мусульманского алфавита посылаются в институты по изучению восточных языков: в Петербург, Берлин, Вену - господину Титце, в Париж - известному востоковеду де Тассу, Лондон.

Столько писем - в пору б таблицу эпитетов составить, формы всякого рода восточных вежливостей, поразить и султана и шаха: "Выражаю вам искреннее пожелание, да сделается челн моей судьбы, то бишь проект алфавита, украшением пристани счастья, да привлекут паруса моих желаний (просвещение народа!) ваш взор"; может, иначе? "С этим пожеланием осмеливаюсь я окунуть перо в море мыслей и возбудить в нем следующие волны речи"?; "Распустить все паруса и пустить в ход все весла"?...

Да-с, как в глубокий колодец крохотный камушек эти его письма в Диван Блистательной Порты и Шахиншахский Диван или Меджлис.

И зреет идея: поехать самому. Здесь называют город Константинополем, а там Стамбулом... А кто работу Фатали здесь выполнять будет? "Об этом вы подумали?" - спросит тот же Крузенштерн. Уже взрослый брат Тубу Мустафа, и Фатали представляет его, когда знакомит в канцелярии, как двоюродного брата; моложе Фатали на много лет, не напишешь же, как есть на самом деле, по родственной генеалогии, - "двоюродный дядя"; Мустафа знает много языков, может, мол, заменить "в случае моей командировки", - надо непременно поехать в Стамбул!

А между тем Фатали шлет и шлет новые письма.

Мирза Казембек - известный востоковед, с чьим мнением считаются в столице, принял христианство (католицизм!., еще в далекой юности, в Астрахани, - такая радость шотландским миссионерам: поколебали веру Казембека, в чьем имени соединились и пророк и его ближайший друг, соратник и родственник, - Мухаммед-Али, и стал он называться Александром... Был у Фатали о нем разговор - и с Кайтмазовым, и с Никитичем (а не Ладожским?), когда предлагали Фатали полушутя: "Почему бы и вам не принять христианство, а? Нет-нет, упаси боже, - это когда Фатали упомянул про Мирзу Казембека, не католицизм! Наша православная церковь..." - это уже всерьез, о преимуществах православия, долго и путано, Фатали терпеливо и с почтением внимал собеседнику, но не проронил ни слова).

И Мирзе Казембеку сочинил письмо Фатали: "...много слышал о вас; я написал несколько пьес в стиле европейцев о жизни мусульман-земляков, посылаю вам, может, скажете, дерзкая мысль, но ведь кто-то должен начать первым! Посылаю и повесть, на родном еще не публиковалась..."; непременно узнать мнение и об алфавите!