Мехти Гусейн - Утро

• Название: Утро
• Автор: Мехти Гусейн
• Жанр: Русская классическая проза

---

И полицмейстер и пристав, в добротных мундирах с начищенными пуговицами, на сытых конях, с десятками стражников, ждущих команды, показались вдруг жалкими и беспомощными Аслану - молодому рабочему парню в полинялой рубахе и чустах.

Процессия растянулась на пять километров. Люди, заполнив всю ширь улицы, шли тесными шеренгами. Их мерная и спокойная поступь напоминала шаг армии, уверенной в своей непобедимости.

Когда первые ряды шествия достигли кладбища, конец колонны еще терялся где-то вдали. Тревожная перекличка гудков не прекращалась. Высыпавшие с промыслов, заводов и Баиловской электростанции рабочие бежали извилистыми тропками к дороге, спеша присоединиться к траурной гигантской процессии.

Вместе с другими руководителями бакинских большевиков Коба остановился на крутом пригорке, в стороне от дороги, и следил за нескончаемым потоком людей.

Весь Биби-Эйбат был виден, как на ладони. Окаймленный с трех сторон цепью сероватых холмов и с четвертой стороны голубой бухтой, этот старый рабочий поселок никогда еще не видел такого огромного скопления людей. Рабочие, спешащие на зов гудков, пробегали мимо приземистых хибарок и перепрыгивали через горевшие на солнце жирные мазутные лужи. Они, вливаясь в колонну, приближались к кладбищу. Ряды людей густели и раздавались вширь.

В нескольких шагах от Кобы стоял Азизбеков. То и дело обращался он со словами утешения к старику, присевшему на камень.

Это был дядя Гасан, отец Ханлара, первым пришедший на кладбище.

- Дядюшка Гасан, - мягко говорил Азизбеков, - знай, кровь нашего Ханлара не останется неотомщенной. Пройдет еще немного, и настанут те светлые дни, в которые верил Ханлар...

- С той минуты, как я увидел открытые раны моего сына, у меня в груди тяжелый камень... Ханлар! Единственный сын! Моя отрада и утешение... У меня нет больше опоры в жизни...

Старик поднял голову. Худые и бледные щеки были покрыты морщинами. Воспаленные и глубоко запавшие глаза дяди Гасана горели сухим огнем. Он выплакал все свои слезы.

Внезапно к нему шагнул Коба.

- Подними голову выше, добрый старик. Ты был отцом благородного сына. Вот все эти люди, - и он широким жестом указал на похоронную прецессию, друзья Ханлара!

Убитый нуждой и горем, старый крестьянин как будто только сейчас увидел, что тысячи людей пришли отдать Последний долг его сыну. Значит, Ханлар прожил свою короткую жизнь не зря, если завоевал такую любовь!

- Да благословит тебя Аллах за твои слова! - сказал старик.

Тяжело вздыхая, Гасан молча смотрел на траурное шествие, на открытую могилу, выдолбленную в каменистой желтой земле, на желтые голые холмы, лишь кое-где тронутые зелеными пятнами растительности, такие же суровые и печальные, как вся его жизнь.

Взявшись за руки, рабочие образовали цепь вокруг могилы. Ни один из полицейских не смог проникнуть за эту несокрушимую живую ограду.

Стоя у края разверстой могилы, друзья Ханлара клеймили позором тех, кто поднял руку на самоотверженного сына рабочего класса.

И снова тихие слезы заструились по лицу старика. Он не только скорбел о своем молодом, красивом, веселом сыне, который не оставил ему даже внуков. Он гордился сыном, его близостью ко всем этим людям с суровыми лицами, которые пришли сюда, не испугавшись жандармов, не побоявшись ни пристава, ни самого господина полицмейстера.

Вперед вышел Коба. Он стоял без шапки, и вольный апшеронский ветер шевелил его густые черные волосы.

- Нашего дорогого товарища убили презренные наемники капитала. Стреляя в Ханлара, они стреляли в передовых рабочих, которые стараются превратить фабрику, завод, промысел из арены угнетения в арену освобождения... Ханлар нал смертью героя...

- Кто он, этот человек, так любивший Ханлара? - тихо спросил дядюшка Гасан у Азизбекова.

- Это-учитель твоего сына, - шопотом ответил Азизбеков.

- Он хороший человек. Его слова воспламеняют сердце.

Все теснее смыкалось кольцо людей, окружавших могилу. Люди боялись проронить хоть слово из того, что говорил Сталин. Тот продолжал:

- Мы должны сказать народу во всеуслышание, что в России нет возможности мирным путем добиться освобождения народа, что единственный путь к свободе - это путь всенародной борьбы против царской власти...

Коба говорил все громче, вдохновеннее, все пламеннее призывал бакинских пролетариев бороться за торжество революции, так же самоотверженно, как боролся Ханлар.

Когда гроб с телом Ханлара опускали в могилу, рабочие снова запели траурный марш. Торжественная и суровая мелодия звучала над холмами и летела далеко над спокойными водами Каспия.

Глава двадцать восьмая.

Тюрьма все теснее сближала Байрама с Василием Орловым, и дружба между товарищами по камере крепла, казалось, не по дням, а по часам. Не только однообразное и тусклое прозябание в каменных недрах тюрьмы, соединяло их, а глубокая и сердечная взаимная привязанность. В первые дни совместной жизни Василий Орлов настороженно наблюдал за Байрамом и замечал в нем как будто безотчетную робость и страх за свое будущее. По ночам он слышал тихие вскрики бредившего Байрама и не раз задумывался: а хватит ли у Байрама выдержки, чтобы перенести предстоящие испытания и не выдать товарищей? Но, после того как Байрам так славно отделал наглого тюремщика, Орлов понял, что ошибся в своих опасениях. Теперь он верил Байраму, как самому себе.

Тюремная жизнь между тем текла своим чередом, н обоим им казалось, что они погружены в тусклую, однообразную, серую муть. Минуты тянулись, как часы, короткие осенние дни казались нескончаемо долгими. И эту тягость и однообразие жизни в неволе не скрадывали ни бесконечные поверки, ни частые вызовы к следователю, ни кратковременные утренние прогулки в каменном мешке тюремного двора.

Василий Орлов попросил было у тюремного начальства книги. Не дали.

- Не останется у тебя тогда времени подумать и одуматься! - сказали ему насмешливо.

Тогда он потребовал карандаш и бумагу. Опять отказали.

- Никаких льгот и поблажек! - таков был короткий ответ.

От нечего делать, Василий Орлов принялся, как и Байрам, катать бесконечные шарики из хлебного мякиша.

- Зря растрачиваем золотое время, Байрам. А что, если примемся за дело, а?

- За какое?

- Хочу научить тебя грамоте. Что ты на это скажешь?

И обрадованный этой внезапно возникшей у него мыслью, Василий хлопнул Байрама по плечу.

- Но ведь нам не дали ни карандаша, ни бумаги?

- А это что? - и Василий показал Байраму черный лоснящийся шарик, скатанный из хлебного мякиша.

- Это? Знаю. По-русски называют "хлеб".

- Нет, брат, не в том дело; Я надумал из этой штуковины вылепить буквы. Как в типографии. Годится? Здорово, а? Работает голова у Васьки Орлова?

И Орлов весело засмеялся. Энергичный, деятельный от природы, он больше всего тяготился вынужденным бездельем. А тут жизнь приобретала определенный смысл. Тюремщики надеются, что он в темнице станет ручным, "одумается", а он между тем готовит еще одного борца революции.

Это здорово! Смех у него был жизнерадостный, звонкий. Казалось даже, что он нарочно смеется так громко, чтобы обрадовать арестантов из соседних камер, а заодно разозлить и удивить часовых, бесстрастно шагавших взад и вперед по гулкому тюремному коридору. Насмеявшись вдоволь, Орлов утер рукавом выступившие от смеха слезы и посмотрел на друга веселыми глазами.

- Байрам, - произнес он по складам. - Раньше всего я научу тебя читать свое имя. Байрам. Ох, и хорошее у тебя имечко! Золото, а не имя.

Но выражение лица Байрама оставалось почему-то замкнутым и пасмурным. Глаза были опущены. Он молчал и никак не откликнулся на предложение товарища.

Не догадываясь о причине внезапно нахлынувшей на Байрама грусти, Орлов ухватил его за локоть.

- Что? Не хочешь учиться? Эх, ты... - произнес Василий и осуждающе покачал головой.

- Отчего же, очень хочу. Я и маленький был, хотел... - печально произнес Байрам. - Не позволяла нужда.

- Ну, так сейчас почему не рад?

- Я рад. Только не надо сначала Байрам. Раньше надо Бахадур. - Голос Байрама задрожал.

- А кто это Бахадур?

- Сынок мой...

Только теперь Орлов догадался, что угнетало Байрама, понял, как тяжела для товарища разлука с семьей.

Он не догадывался об этом раньше, потому что Байрам никогда не жаловался. Бедняга думал, что так ему легче будет заглушить тоску.

- Ну что ж, - отозвался после некоторого раздумья Орлов. - Бахадур, так Бахадур. Прекрасное имя. Начнем с него. - Ловкими пальцами мастерового он отщипнул кусок мякиша и начал его раскатывать. - Вот она, буква "Б", наконец сказал он, вылепив букву и положив ее на пол перед Байрамом. - Вот, ощупай ее пальцами и вылепи точно такую же.

Так начался первый урок. Ученик оказался способным. Довольный Орлов с большим рвением принялся за дело. Прошло всего несколько дней, а Байрам уже свободно лепил буквы, из которых составлял имя сына. Уже много букв он знал твердо. Еще одна-две недели, и Байрам выучил бы весь русский алфавит.