Мария Васильчикова - Берлинский дневник (1940-1945)

• Название: Берлинский дневник (1940-1945)
• Автор: Мария Васильчикова
• Издательство: Полиграфресурсы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994

Свой «Берлинский дневник 1940–1945» княжна Мария Илларионовна Васильчикова (Мисси), русская аристократка-эмигрантка, вела на английском языке. Волею судеб годы Второй мировой войны она прожила в Германии и была близка кругу заговорщиков, организовавших покушение на Гитлера 20 июля 1944 г. После опубликования в 1984 г. дневник Мисси Васильчиковой стал бестселлером, печатался в США, Англии, ФРГ, Франции, Польше, Японии, других странах. Теперь «Берлинский дневник» впервые издается на русском языке. К публикации во всех странах текст дневника подготовил брат Марии Васильчиковой, историк и писатель Г. И. Васильчиков

---

Высокопоставленный гражданский чиновник и давний участник Сопротивления, граф Йорк фон Вартенберг упоминался в одном из составленных заговорщиками списков будущего правительства.

После обеда меня навестил Перси Фрей. Я повела его в развалины по соседству с нашим домом и сказала, что не должна больше с ним встречаться; за нами у Марии, вероятно, следят, а его новехонький автомобиль со швейцарским номером чересчур бросается в глаза. Сейчас никому из нас не следует афишировать свои знакомства с иностранцами. Мы сошлись на том, что он время от времени будет звонить мне в логово льва, то есть в министерство.

Перед ужином я решила погулять по Груневальду в одиночестве. Я просидела там на скамейке в полном отчаянии почти весь вечер, не обращая внимания на то, что подумают прохожие.

Сегодня вечером по радио снова выступил Геббельс с речью о неудавшемся покушении; он обливал грязью всех, кого только мог. Однако общественное мнение, судя по всему, не на стороне властей. На улицах люди выглядят бледными и упавшими духом; они, похоже, не смеют глядеть друг другу в глаза. Трамвайный кондуктор, громко высказываясь насчет речи Геббельса, сказал мне «Alles ist zum Kotzen!»[192]

На самом деле донесения СД (нацистской внутренней разведки) о настроениях населения (ставшие известными после войны и, как ни странно, весьма объективные) показывают, что покушение не вызвало одобрения ни у человека с улицы, ни у военных на фронте. Официально его осудили даже церкви. Действительно, германское Сопротивление не было массовым движением; оно складывалось из разрозненных действий отдельных лиц или групп, лишь немногие из которых были в контакте друг с другом, причем действия эти были весьма разнородны — от обличения беззакония и гонений и помощи преследуемым вплоть до подготовки государственного переворота и даже покушения на жизнь Гитлера. А этот последний шаг был этически неприемлем даже для многих убежденных антинацистов.

Четверг, 27 июля.

Сегодня Джаджи Рихтер сказал мне, что дело Адама Тротта выглядит скверно. Занимающийся им следователь подтвердил адъютанту д-ра Сикса, что найдены списки. Адама собирались назначить заместителем статс-секретаря по иностранным делам! Сикс, кажется, все еще склонен попытаться его выцарапать. Алекс Верт уговаривает его днем и ночью сделать это. По крайней мере в настоящий момент он, по-видимому, не станет усугублять тяжесть его положения. Кое-кто надеется, что удастся прибегнуть к вмешательству нейтральной иностранной державы, но, по-моему, это еще опаснее.

Готфрид Бисмарк приезжает в город ежедневно, и мы встречаемся в развалинах около нашего дома. Сегодня он был еще полон надежды. Он не думает, что Адама убьют, но Хельдорф, сказал он, обречен: Гитлер особенно в ярости на него, так как он был партийным ветераном и высокопоставленным руководителем СА. Говорят, что покончил с собой генерал-квартирмейстер Вагнер.

Ветеран Сопротивления, генерал Эдуард Вагнер скомпрометировал себя, снабдив Штауфенберга самолетом, на котором тот улетел из Растенбурга. Он застрелился 23 июля.

Завтра Готфрид собирается поехать в Райнфельд, на свою ферму в Померании. Он считает, что теперь, когда всю эту неделю он спокойно просидел дома в доказательство того, что ему нечего бояться, полезнее будет уехать из города. Он хочет, чтобы я и Лоремари Шенбург его сопровождали, но я не могу. Я должна делать вид, что добросовестно работаю, хотя на самом деле я ничего не делаю.

Пятница, 28 июля.

Сегодня утром ходила к парикмахеру делать перманент.

Геббельс объявил «Totaler Krieg»,[193] что означает закрытие всех «излишних» магазинов и всеобщую мобилизацию гражданского населения. Он, очевидно, надеется, что в условиях, когда призваны все взрослые жители, свержение режима в тылу станет практически невозможным. Ersatzheer,[194] которая до сих пор была укомплектована приличными офицерами, но была скомпрометирована последними событиями, ставится теперь под командование Гиммлера. Войска больше не будут отдавать честь, козыряя, как велит традиция, а станут вскидывать руку и рявкать «Хайль Гитлер». Все возмущаются, но эти безумные указы почти что смехотворны.

Никто ничего не знает о генерале Фромме, бывшем командующем Армии Резерва. Готфрид Бисмарк говорит, что заговорщики ему не доверяли, поскольку он не дал прямого согласия участвовать; поэтому они арестовали его в самом начале переворота и заперли его в собственном кабинете на Бендлерштрассе, а командование перенял генерал Ольбрихт.

Фромма освободил некий майор Ремер, командир Гроссдой-чланд-вахтбатальона, части, охраняющей все правительственные учреждения. Этого Ремера следовало, конечно, устранить еще до начала восстания. Говорят, Хельдорф предлагал это сделать, но военные не послушались его. Будто вначале Ремер готов был примкнуть, но когда он пошел арестовывать Геббельса, тот наладил ему разговор по телефону с самим Адольфом.

Трусость генерала Фромма в день переворота не помогла ему. Он был арестован на следующий же день, провел в тюрьме много месяцев, подвергался жестоким пыткам и был в конце концов казнен в марте 1945 года.

После обеда заехали проститься Готфрид и Лоремари Шенбург. Они собираются вернуться через неделю. Они снова стали уговаривать меня поехать с ними. Оба в большой опасности, но выглядят ничуть не озабоченными. Тони Заурма отправился к себе домой в Силезию. Все мои приятели разъехались. Я одна остаюсь. Но я просто должна тут остаться.

Янсфельде. Суббота, 29 июля.

В положении Адама Тротта никаких перемен. Приложены большие усилия; теперь надо ждать. На уикэнд собралась к Пфулям.

Сегодня утром на работе зазвонил телефон. Это была Лоремари Шенбург. «Откуда?» — «Из «Адлона». Я здесь с Мелани (Бисмарк). Никому не говори. Это секрет. Прелестно, а?» Это означало только одно: Готфрид Бисмарк все-таки арестован. Я сказала, что приеду в обеденное время. Прибыв в «Адлон», я нашла их там в обществе Отто, старшего брата Готфрида, который, видимо, приехал ночью из Фридрихсру. Они собирались в Потсдам. Мелани, бледная, но спокойная, намерена пойти на все, лишь бы вызволить Готфрида. Она сказала, что будет обращаться ко всем. А Отто пойдет к Герингу. Лоремари рассказала мне, что произошло. Вчера по выезде машина Готфрида сломалась, и они поехали дальше на поезде. В Райнфельде (имение Бисмарков) они едва кончили ужинать в три часа утра, как явились трое гестаповцев и арестовали Готфрида. Они также обыскали дом. Они дали ему время поговорить с Мелани, а затем увезли его в Берлин. Мелани сказала мне, что ее предупредили, что за домом Герсдорфов следят и наш телефон прослушивается. Она умоляла меня не встречаться с Перси Фреем. Я пообещала по крайней мере не приводить его больше в дом.

После обеда в министерстве появилась Лоре Вольф, только что приехавшая из Лиссабона. Она ждет ребенка и вернулась в Германию рожать. Она выглядит так, словно прибыла с другой планеты — во всем новом, отдохнувшая и подтянутая. Произошедшие у нас перемены ее потрясли. До замужества она работала у Джаджи Рихтера. Татьяна и Луиза Вельчек были обе еще не замужем, и здесь был Йозиас Ранцау. Как давно все это было!.. Встретила Перси Фрея и Тино Солдати на станции Цоо, и они отвезли меня к Пфулям, где мы застали Ату Фюрстенберг и Джорджи Паппенхайма.

Воскресенье, 30 июля.

Говоря о 20-м июля, Ц.-Ц. Пфуль подчеркнуто осторожен. Я упоминаю какую-нибудь подробность, он выглядит изумленным; я перехожу на другую тему. Интересно, знал ли он что-либо заранее. Я была бы удивлена, если нет, поскольку он служит в Абвере, а там многие участвовали в заговоре; но ведь сейчас все так осторожны…

После обеда приехал Перси Фрей и увез нескольких человек в Бухов, к Хорстманам, но я осталась. Не хочу никого видеть.

Берлин. Понедельник, 31 июля.

В министерстве полный кавардак. Провозглашение «тотальной войны» Геббельсом вселило ужас во всех и каждого. Наш отдел информации обязан освободить 60 процентов персонала: мужчины пойдут на фронт, женщины на военные заводы. Эдит Перфал, Уш фон дер Гребен и Лоремари Шенбург уволены. Меня оставляют. Непонятно почему, так как последние техники, фотографы и т. п. из моего фотоархива тоже уходят.

Вообще-то я заметила, что со дня ареста Адама Тротта д-р Сикс обращается ко мне с необычной уважительностью, настолько, что я даже подумала поговорить с ним об Адаме, но Джаджи Рихтер уговорил меня не делать этого, поскольку на самом деле он, как утверждают, в бешенстве. Он говорит, что арест Адама скомпрометировал весь отдел. В то же время он ни разу не произнес имя Адама публично, исключая одно-единственное собрание, где он объявил: «Wir haben zwei Schweinehunde unter uns gehabt».,[195] подразумевая Адама и Хафтена. Видимо, он счел необходимым хотя бы раз публично высказать свою позицию. Но больше он о них не упоминает. Более того, карточка с фамилией Адама все еще красуется на двери его кабинета, так же, как у всех. Это утешает меня, как если бы это был единственный признак того, что он еще существует. Но если карточку снимут, то тогда…