Сергей Роговцев - Сочинение

• Название: Сочинение
• Автор: Сергей Роговцев
• Жанр: Современная проза

Из цикла "Записки влюбленного менестреля"

---

Роговцев Сергей Сочинение

Два вложенных друг в друга двойных листа. На титуле, посередине седьмой строчки сверху:

Экзаменационная работа

по русскому языку и литературе

студента второго курса

струнного отделения

ГМУ им. Гнесиных

Фамилия и имя. В родительном падеже.

И, посередине последней строчки:

Одиннадцатое июня 1998 года

Конец страницы.

Первая строчка — тема, потом, спустя две строчки — эпиграфы и текст…

"Что для Вас значит слово "музыка"?"

"Поговорите со мной о музыке. Прошу вас, поговорите — и тогда я расскажу вам, что это такое. Я не стану говорить красивых слов о том, что музыка начинается там, где кончаются слова, о том, что красота спасет мир, и о том, что мир жив, пока мелодия жива, о нет, я скажу вам совсем другое. Я расскажу вам, как колокольцы растворяются в утреннем воздухе каплями росы, о том, как флейта пронизывает наплывающий туман, о том, как струны гитары серебряными нитями дождя падают с небес. Я расскажу вам, как приходят слова, безмолвно создавая новые строки, о том, как рождается мелодия, когда из тишины возникает звук. Я расскажу вам, как стрелы падают, не в силах достать задеть менестреля, как клинок преломляется в воздухе, напоровшись на сотканную из невидимых нотоносцев сеть. Я расскажу вам, что это такое — выходить на сцену в перекрестье лучей юпитеров, и как это — плыть над костром вместе с дымом собственных песен…

Я расскажу вам, что все начинается просто — однажды, вернувшись домой с чужого концерта, ты возьмешь в руки гитару — ты просто не сможешь не взять в руки гитару — и неуверенно проведешь рукой по струнам. Гитара неожиданно всхлипнет, и ты раз и навсегда поймешь — она живая. И ты будешь писать, даже не понимая, что и зачем, просто выписывая на бумагу единственно верные слова, ты будешь писать, на ощупь находя нужные созвучия на грифе.

Я расскажу вам, что гитара становится единственным другом и возлюбленной, что когда приходит боль, ты берешь в руки гитару — и боль уходит, что счастье, наполняя тебя, брызжет через гитарный гриф как шампанское через горлышко бутылки.

Я расскажу вам, что гитара становится святой, и ты следишь за ней пристальнее, чем за собой.

А если я смогу найти слова, я расскажу, как музыка вокруг захватывает меня, унося с собой, как я становлюсь ее частью — если только я смогу найти слова. А если не смогу, то я возьму гитару и постараюсь показать вам это.

Но только вот я не скажу вам, что у меня уже два месяца как сломан большой палец правой руки и мне тяжело играть.

А может, не надо говорить со мной о музыке? И тогда мне не придется играть, превозмогая боль и нежелание рук работать, не придется вспоминать, что струны я не менял три месяца, потому что нет денег, а дека не чищена со вчерашнего дня и уже залапана чьими-то сальными пальцами.

Но если вы настаиваете, то я расскажу вам, что каждая моя песня — это кусочек моей жизни. Но я не стану вам рассказывать, что когда я пою, я переживаю все заново и потом окружающий четверг больно бьет меня поддых. Я расскажу вам, что, выходя на сцену, я захвачен эйфорией самолюбования, и мне море по колено, горы по плечо, а остального можно и не мерить. Но я не стану вам рассказывать, что когда я на сцене, у меня дрожат колени и руки. Я расскажу вам, что я влюблен в свою гитару, и сильнее я влюблен только в одну девушку на этом свете. Но я не стану говорить вам, что когда я вижу свою гитару в чужих руках — почти в любых я чувствую то же, что чувствует влюбленный, когда его девушку лапает насильник.

Давайте не будем говорить о музыке. И тогда мне не придется рассказывать вам, как из шести лет игры я четыре бездарно пропустил.

Но если вы очень хотите, я расскажу вам, что черное дерево гитарного грифа — это асфальт дороги в небо. Но я не расскажу вам, что струны — как колючая проволока, о которую в кровь режешь руки. Я расскажу вам, что когда я играю, меня бьет сладостная дрожь, и не скажу, что эта дрожь скорее сродни судорогам получившего электрический удар. Я расскажу, что я приношу в музыку то, чего в ней не было и не скажу, что это новое никому не нужно. Я расскажу вам, что полтора года назад моя возлюбленная признавала мое умение играть, и мы собирались работать с ней дуэтом. Но я не стану вам говорить, что сейчас она отмалчивается, когда я спрашиваю, как я сыграл, и говорит, что не может петь под мою игру. Я расскажу вам, что полгода назад мой знакомый, проходивший мимо нас с ней, сказал, что я прекрасно чувствую ее и из нас выйдет прекрасный дуэт — и не скажу, что она так и не согласилась со мной играть.

Прошу вас, не говорите со мной о музыке. И тогда мне не придется говорить, что каждая чужая песня, услышанная мной порождает, во мне зависть и желание превзойти, доказать, что я лучше.

Мне не придется рассказывать о том, что каждая новая песня для меня — это мучения, что каждое слово, которое ложится на бумагу — это боль, каждый звук, сорвавшийся со струны — это часы поисков. Мне не придется говорить, что стихи это не только радость, но и боль, ведь слово, прежде чем лечь на бумагу и звук, прежде сорваться со струны, проходит во мне путь от души до рук. Мне не придется говорить, что это очень больно — писать и играть, заново переживая все то, о чем пишешь. Мне не придется рассказывать, как слово возникает в тебе, грузно ворочаясь, обретая свою форму и размер, как звук, приходя из тишины, оглушительно бьет в уши и мечется внутри, ища свое место и длину, как потом они прорываются наружу, разрывая меня, словно бабочка кокон. Я никогда не рожал, и не могу знать, что это такое, но иногда мне кажется, что я знаю.

Мне не придется рассказывать вам, что я не умею писать музыку и стихи, но пытаюсь это делать — а это сродни попыткам летать, не имея крыльев. Мне не придется говорить, что я устал писать, извлекая из небытия слова, рифмы и рифы, устал петь, не получая отдачи от слушателей — словно стучась грудью о невидимую стену. Мне не придется говорить, что то, что я пишу, уже давно никому не нужно. Мне не придется говорить, что моей возлюбленной не нравятся песни, которые я ей посвящаю.

Мне не придется говорить, что ушедшая с песней боль возвращается потом сторицей, а радость не возвращается совсем. Мне не придется рассказывать, что когда я ухожу со сцены, я с трудом заставляю себя не шататься.

Мне не придется говорить, что у меня постоянно болят руки, что случайный, глупый удар, сломавший мне палец, лишил меня возможности играть так, как я хочу — и я не знаю, смогу ли я когда-либо так играть; что хоть я и не режу пальцы в кровь, но они болят так, что лучше бы я их изрезал.

Мне не придется рассказывать, какой ценой мне даются все эти проклятые песни.

И я смогу промолчать о том, что все, что я пел, написано лишь для одной — а она, наверное, никогда этого не поймет. Вся моя музыка, разодравшая мне душу в клочья, написана только для того, чтобы вернуть ту единственную, которая смогла заменить мне все — а она, наверное, никогда не вернется. Все, что я играл — лишь стук в ее дверь — но она, наверное, никогда не откроет…

Никогда, слышите, никогда не смейте говорить со мной о музыке!"

Дата. Подпись: трижды изломанная линия, перечеркнутая другой так, как иногда горизонт перечеркивает дорогу.

Рецензия "Сплошная чушь и бред сумасшедшего. Тема не раскрыта абсолютно. Пунктуация авторская."

И оценка: 2/5/3. Первая — за содержание, вторая — за орфографию, третья — за грамматику.

Дата. Подпись.

Послесловие

Конечно, в жизни все было не так. Конечно, тема сочинения была чуть-чуть другой. Конечно, сочинение я и этот мальчик, безуспешно пытавшийся казаться юношей, написали по-разному. И оценка в конце стояла, конечно же, другая. Но только что это меняет, если подпись у нас была одна на два сочинения — трижды изломанная линия, перечеркнутая другой так, как иногда горизонт перечеркивает дорогу. Что это меняет, если теперь иногда мне очень хочется переписать свое сочинение так, как это сделал юноша, тщетно пытавшийся быть мальчиком — пусть даже оценка будет такой же, как у него. И иногда, когда я записываю очередные строки, мне видится страшное "Чушь…". И подпись.