Борис Сапожников - Звезда и шпага

• Название: Звезда и шпага
• Автор: Борис Сапожников
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9942-0641-6

Красные комиссары, коммунисты 1930-х получают важнейшее задание: перенестись в XVIII век и примкнуть к восстанию Емельяна Пугачева. Удастся ли им, используя все свои знания, одолеть самого Суворова, привести пугачевское войско к победе, свергнуть самодержавие, заразить бедноту екатерининской эпохи идеями марксизма-ленинизма и начать строительство «новой жизни»? Никому не известно, чем закончится эта авантюра. Между героической армией Российской империи и огромным войском казаков и крестьян, распевающих «Интернационал», разгорается поистине страшная война. Силы, казалось бы, равны, и у каждой из сторон своя правда…

Этот роман нельзя считать продолжением романа «Наука побеждать». Несмотря на общую тему и схожесть жанров.

---

Омелин же, немного придя в себя от удара, что отправил его, выражаясь боксёрским термином, в knock-down, вновь ринулся в гущу боя. Он намерено искал встречи с побившим его офицером, но так и не увидел его снова. Да и не до того стало. Не было уже времени для таких вот схваток один на один, словно былинные богатыри, пришло время сражения регулярного, по уставам и регламентам. Омелин надрывал глотку, выравнивая шеренги, матюгами загонял солдат в них, заставляя их выступать ровным строем против разрозненного противника. И они штыками погнали врага прочь из ретраншемента. Вот только прежде Омелину и прочим командирам удалось навести порядок, прогремел взрыв — это взлетел на воздух вагенбург левого фланга, с длинными ружьями Пакла, запасами, телегами, фурами и ящиками.

— Чего встали?! — тут же заорал Омелин. — Вперёд! На врага! В шеренги! В шеренги — и вперёд! Арсланова сюда!

Его команды подхватили другие комиссары и комсостав. Солдаты вставали плечом к плечу, теснее сжимали шеренги, шли вперёд. На врага, на врага, на врага! И добровольцы с суворовцами покатились назад, к валу, отчаянно отбиваясь, но ничего противопоставить организованному противнику не могли. Это были спешенные кавалеристы, они хорошо умели драться верхом и ловко управлялись с саблями и палашами, однако когда против них встали ровные шеренги солдат, ощетинившиеся штыками, словно злобный ёж, они невольно попятились. Однако за каждый шаг пугачёвцам приходилось платить кровью. Шеренги буквально по телам в белых или зелёных мундирах и гимнастёрках, не особенно разбираясь, шевелятся они или нет. Пленные никому не нужны, а заботиться о своих раненых времени не было.

— Зачем звал? — подбежал к комиссару бывший башкирский старшина, а теперь комкор и начальник всей нерегулярной кавалерии, Кинзя Арсланов, ближайший друг и сподвижник Салавата Юлаева.

— Седлайте коней, — приказал ему Омелин, открываясь от командования баталией. — Как только они, — он махнул шашкой в сторону пятящихся к валу кавалеристов, — перевалят на ту сторону, наскакивайте на них. И убейте всех! Ни один не должен добраться до лагеря!

— Понял тебя, комиссар! — сейчас, когда он нервничал, в речи башкира особенно сильно чувствовался акцент. — Всех переколем, как баранов!

Пятиться спиной вперёд было сложно и несколько обидно. Нас теснили к валу стеной штыков, мы рубились отчаянно, но отступали. И всё же за каждый шаг врагу приходилось платить. Я наотмашь, как в кавалерийской схватке, бил палашом по штыкам и стволам мушкетов. Но мне было очень далеко до Алексея Орлова. Словно былинный богатырь обрушивался он на нестройные шеренги пугачёвцев, бестрепетно хватал левой рукой стволы мушкетов и штыки, часто из-под пальцев его текла кровь. Выдергивал, бывало, даже солдат из строя, швыряя их под ноги товарищам, а в образовавшуюся брешь тут же обрушивался со своей шпагой. Словно проделав дыру в бронированном панцире Змея Горыныча, он рубил его мягкое брюхо, так что только кровавые ошмётки во все стороны летят. Но Орлов получил уже не одну рану, белый мундир его окрасился кровью, он уже не проделывает своих эскапад, лишь, как все мы, рубится с врагом, отступая вверх по валу. Когда мы оказались на валу, стало легче. Это как будто мы оказались в седле, выше врага, и рубим его по головам, никак не защищённым. Они же кололи нас штыками снизу.

Но вот и вершина вала, многие из нас в прямом смысле скатились с его противоположного склона. Как говориться, на чём — на всём.

— Укрыться за сугробами! — закричал тут же Орлов, одним из первых вскочивший на ноги. — Скорее! Скорее! Они сейчас палить по нам станут!

И мы бросились к наметённым ветром сугробам. Вот ведь как странно, в ретраншементе и ветер был, и вьюга крутила, но только здесь, за его пределами, они накинулись на нас, как будто с новыми силами. Злой ветер так и швырял нам в лица колючие снежники, вонзающиеся в кожу тысячами иголок. Я едва успел укрыться за здоровенным сугробом, когда захлопали выстрелы и в нас полетели пули. Однако попасть в кого-нибудь при такой вьюге, снежинки запорашивают глаза, и таком ветре, который сносит пули, можно было разве что случайно.

Дождавшись, когда выстрелы стихнут, я со всех ног бросился к лагерю. Не заплутать бы в этакой-то пурге.

Я пробежал несколько десятков саженей, прежде чем услышал свист. Страшный и отлично знакомый свист, с таким скакали в бой всадники диких народов, пугачёвские иррегуляры, башкиры, калмыки, татары, казахи. Их не пустили в бой, когда мы обстреливали вагенбург, предпочтя пожертвовать несколькими эскадронами рабочей кавалерии, а теперь, мы бежим разрозненными группами, и по нашему следу пустили иррегуляров, словно гончих псов за беглыми крепостными. Хорошо хоть ветер и пурга не дадут им пускать нам в спину стрелы, ну да им хватит и сабель. Похоже, все мы обречены.

Один такой промчался мимо меня, не заметив в пурге, а вот товарищ его, огибавший большой сугроб, выскочил точно мне наперерез. И был он поистине страшен, это дикое дитя степи. Узкие глаза, смуглое лицо, губы сложены для оглушительного свиста. В меховой шапке, странно смотрящейся с серой шинелью. Он засвистал, как соловей-разбойник, вскинул кривую саблю, готовясь рассечь меня едва ли не надвое. Но я успел рухнуть навзничь и схватился за рукоять пистолета, который так и остался заряженным лежать в моей ольстре. Не до стрельбы было во вражеском ретраншементе. Кривой клинок сабли сверкнул надо мной, распоров епанчу и мундир, обжог кожу холодом стали. Раздосадованный иррегуляр взмахнул ей снова, ещё сильнее свесившись в седле, чтобы достать меня лежачего. Конь его так и плясал, грозя затоптать меня копытами. Всадник уже занёс над головой саблю для второго удара, когда я выдернул из ольстры пистолет и выстрелил в иррегуляра. Пуля попала крайне удачно — во лбу всадника появилось круглое отверстие, а затылок лопнул, будто по нему изнутри черепа молотом врезали. Иррегуляр откинулся в седле, выронил саблю и свалился с коня. Тот тут же вскинулся на дыбы и умчался прочь. Я даже на ноги подняться не успел, а он уже скрылся в снежной круговерти. Очень жаль, верхом бы у меня было больше шансов добраться до лагеря.

Поднявшись на ноги, я побежал дальше. Несколько раз где-то вдали слышались крики, едва пробивавшиеся через завывания пурги. Это те, кому не повезло так, как мне. Одну схватку я видел, всадник налетел на бегущего, не понять солдата или офицера, добровольца или суворовца. Взмах, другой, бегущий человек падает ничком, а всадник топчет его копытами коня. А потом разворачивает его ко мне, бьёт пятками, направляя заупрямившегося скакуна, не желающего скакать сквозь пургу. Пистолет мой разряжен, придётся драться пешим против конного, что было мне весьма непривычно. Иррегуляр опустил руку, собирая силы для удара, отразить такой палашом практически невозможно. И всё же я поднял оружия для защиты, не особенно надеясь пережить этот удар врага. Но тут из пурги вылетел ещё один всадник — не в серой шинели и меховой шапке, а в гусарском мундире. Он конём сбил пугачёвца, чей скакун пошёл боком. Они обменялись несколькими ударами, гусар наступал, тесня противника, не ожидавшего такого напора. И тут где-то вдали, хотя на самом деле было это не так и далеко, запели трубы. Гусар, спасший меня, был всадником передового отряда. За ним мчались несколько эскадронов лёгкой кавалерии. Гусары, пикинеры, даже несколько драгунских. Они схватились с пугачёвцами, спасая нас. Без свиста и гика, только под пение труб из нашего лагеря.

Я побежал туда со всех ног, спотыкаясь, утопая в сугробах, несколько раз падал, но вставал и продолжал свой бег. А надо мной схватывались гусары с калмыками, пикинеры с башкирами, драгуны с казахами. Последние не изменили своей одежде, оставшись в длиннополых тёплых халатах и меховых шапках. Ведь казахи Младшего и Среднего жузов были союзниками самозванца, а не обычными солдатами его Красной армии.

Я едва не повалился на рогатки нашего лагеря, искать вход в него не было сил. Мне помогли, перетащили через рогатки, едва не на руках отнесли в костру, сунули в левую ладонь, правой я всё ещё мёртвой хваткой сжимал палаш, чарку с обжигающей водкой. Я проглотил её одним глотком, даже не поморщившись, и мне тут же дали вторую. Она пошла также легко. Голову заволокло туманом, пальцы сами разжались, на снег упали чарка и палаш, а следом и сам я рухнул бы, если б не подхватили меня товарищи. Дальнейшего уже не помню.

От слов комиссара лицо Кутасова в прямом смысле заледенело, став похожим на вырезанный из мрамора лик, как в Петергофе или Пушкине.

— Это невозможно, — ответил он безапелляционным тоном. — Как ты мог додуматься до такого, Андрей?

— Очень просто, Владислав, очень просто, — сказал комиссар. — Все мы тут, в ретраншементе обречены, спорить с этим глупо. Но ты, командующий Красной армии, должен жить. Именно поэтому тебя сегодня ночью вывезут в Москву. И спорить с этим не смей, Владислав, если надо я прикажу привязать тебя к носилкам…