Юрий Виленский - Доктор Булгаков

• Название: Доктор Булгаков
• Автор: Юрий Виленский
• Издательство: Здоровья
• Жанр: Культурология
• Год: 1991
• ISBN: 5-311-00639-0

Монография посвящена исследованию влияния медицины на творчество выдающегося советского писателя врача Михаила Булгакова, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 1991 году. Автор показывает деонтологическую направленность произведений Булгакова.

В книге представлены интересные иллюстрации, фотодокументы, отражающие медицинскую линию в биографии и творчестве писателя. Для широкого круга медицинской общественности.

---

Увлеченность Персикова наукой, обширность его знаний, весь склад его натуры вызывают симпатию, пожалуй, это один из лучших образов ученых в мировой литературе. Несчастье в Шереметеве, чуть было не погубившее Москву, не произошло бы, если бы не невежественность антипода профессора злосчастного Александра Семеновича Рокка — в прошлом флейтиста в кинотеатре, редактора крупной газеты в Туркестане, члена высшей хозяйственной комиссии по орошению Туркестанского края (и этот прожект звучит современно) а теперь обладателя «красного луча».

По сути, Рокк — своеобразный предшественник академика Т. Д. Лысенко и ему подобных теоретиков и экспериментаторов, сама формулировка работ которого, приводимая в «Энциклопедическом словаре» (1954 г.), — развитие мичуринского учения о наследственности и ее изменчивости, разоблачение и разгром реакционно-идеалистического направления в биологии (вейсманизм — менделизм — морганизм) — воспринимается сегодня как научный нонсенс. Быть может, если бы Рокк не перепутал яйца, то и он бы стал академиком…

Рокк является к Персикову с плотной бумагой на получение аппарата. Владимир Ипатьевич пытается протестовать, однако по телефону с ним говорят, как с малым ребенком, и он вынужден повиноваться.

Выясняется, что Рокк не зоолог и вообще никогда не ставил экспериментов. И все же из института в зимнюю оранжерею в Шереметеве (остатки этой оранжереи Булгаков, очевидно, видел в имении в Высоком. — Ю. В.) увозят три большие камеры, оставив Персикову только первую, маленькую.

«— Эх, выведу я цыпляток! — с энтузиазмом говорил Александр Семенович, заглядывая то сбоку в контрольные прорезы, то сверху, через широкие вентиляционные отверстия. — Вот увидите… Что? Не выведу?» Невиданная величина малиновых яиц, в которых слышался беспрерывный стук, бегство птиц и лягушек, беспричинный собачий лай в округе — все это не заставляет Рокка задуматься. С беспечностью дикаря, в руки которого впервые попал динамит, он способствует появлению страшного поголовья змей-гигантов, и смертоносная армада начинает двигаться на Москву. Лишь неожиданные морозы останавливают ее…

Вещее предвидение автора повести страстно напоминает, сколь важна в науке настоящая школа, сколь необходимы устои и как опасна административная профанация знаний. Но есть и другая сторона. Заметим, что так же, как гиперболоид инженера Гарина, рожденный воображением А. Н. Толстого, можно назвать предшественником лазера, так и «красный луч» профессора Персикова (а «Роковые яйца» написаны раньше, чем «Гиперболоид инженера Гарина») — это фактически предсказание величайших возможностей лучевой энергии в биологии и медицине. Однако это и предостережение о том, что источники подобной энергии, попавшие в распоряжение рокков, могут вызвать грандиозную катастрофу. Научное открытие требует величайшей осторожности в обращении с ним, и, входя в мир неведомых физико-химических и биологических явлений, нужно привносить в эти взаимоотношения и новые этические законы и правила, ибо новая технология может нести не только добро, но и зло — такова пророческая мысль Булгакова. «…Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны… Движения их были стремительны, их ложноножки гораздо длиннее нормальных, и работали они ими, без преувеличения, как спруты щупальцами… Иванов за ножку поднял со стеклянного стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом. На морде ее даже после смерти было злобное выражение. — Ведь это же чудовищно!» {94}.

«Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкапу, и Филипп Филиппович работал, не покладая рук». Мы попадаем в операционную профессора Преображенского в «Собачьем сердце», где вскоре будет поставлен уникальный эксперимент. Шарик станет Шариковым. Но какова научная первооснова знаменитой повести? Можно предположить, что среди специальных источников совершенно особое место занимала книга директора станции экспериментальной хирургии в Коллеж де Франс С. А. Воронова «Омоложение пересадкой половых желез». Выдающийся французский хирург Сергей Абрамович Воронов, работавший в Париже с 1910 г., был русским по происхождению. Он один из пионеров трансплантологии. С 1912 г. он начал пересадку яичников (отметим, что обезьяньи яичники пересаживает и Ф. Ф. Преображенский. — Ю. В.), в 1914 г. пересадил щитовидную железу, а в 1915 г. осуществил пересадку суставов. В 1919 г. хирург приступил к трансплантации мужских половых желез. К октябрю 1923 г. Сергей Воронов 52 раза произвел пересадку человеку мужских половых желез обезьян. В 1923 и 1924 гг. работы С. А. Воронова были опубликованы в Харькове и Ленинграде.

…К Филиппу Филипповичу приходит очередной пациент. «Левая нога не сгибалась, ее приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детского щелкуна…

— Хе-хе. Мы одни, профессор? Это неописуемо, — конфузливо заговорил посетитель. — Пароль д'оннер — двадцать пять лет ничего подобного, — субъект взялся за пуговицу брюк, — верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушки стаями. Я положительно очарован. Вы кудесник…

Из кармана брюк вошедший выронил на ковер маленький конвертик, на котором была изображена красавица с распущенными волосами. Субъект подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел.

— Вы, однако, смотрите, — предостерегающе и хмуро сказал Филипп Филиппович, грозя пальцем, — все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!

— Я не зло… — смущенно забормотал субъект, продолжая раздеваться, — я, дорогой профессор, только в виде опыта.

— Ну, и что же? Какие результаты? — строго спросил Филипп Филиппович.

Субъект в экстазе махнул рукой.

— Двадцать пять лет, клянусь богом, профессор, ничего подобного. Последний раз в 1899 году в Париже на рю де ла Пэ» {95}.

А вот документальные выписки из наблюдений С. А. Воронова, приводимые в его книге. «Наблюдение IV. Француз, 64 лет… Операция 16 ноября 1920 г… К нему вернулась та половая способность, которой он обладал лет 15 тому назад. На мои советы экономнее расходовать свои силы, он всегда повторял: «Когда я растрачу весь капитал, который вы мне дали, я попрошу вас повторить операцию, как это вы делали с вашими старыми баранами»» {96}.

«Наблюдение XXVIII. Француз, архитектор, 73 лет. Операция 15 мая 1923 г… Наиболее изумительны изменения со стороны половой сферы, прежде совершенно инактивной. Больной испытывает состояние эротизма, чрезмерного повышения половой деятельности… Теперь прошло уже пять месяцев после операции, и половое возбуждение первых трех месяцев значительно утихло» {97}.

Разве не пациенты Воронова как бы пересажены на московскую почву, где, как знал Булгаков, некоторые хирурги, например А. А. Замков, заинтересовались этим разделом эндокринной хирургии?

Характерно, что С. А. Воронов глубоко изучал физиологию пересаженных клеток, что он был не просто модным хирургом с мировым именем, чьи операции собирали врачей из Лондона, Рима, Шанхая, Барселоны, Женевы, Брюсселя, а крупным ученым-экспериментатором. Ученым примерно такого же уровня является и Преображенский. Показательно, что в 1-м издании Большой медицинской энциклопедии С. А. Воронову посвящена специальная статья и помещен его портрет. Таковы необходимые данные, несколько дополняющие научную предысторию «Собачьего сердца».

«… Филипп Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с какими-то обрывками. Борменталь, совершенно мокрый от усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и извлек из нее другие….. Дробно защелкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место Шариковых…

— Четырнадцать минут делали, — сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и кривой иголкой впился в дряблую кожу…

— Трепан!

… Обнажился купол Шарикового мозга — серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами. Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и их выкроил. Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаз профессору и окропил его колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как тигр, бросился зажимать и зажал… Глаза его метались от рук Филиппа Филипповича к тарелке на столе. Филипп же Филиппович…….ободрал оболочку с мозга и пошел куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши полушария мозга…

— Иду к турецкому седлу…..

На мгновение он скосил глаза на морду Шарика, и Борменталь тотчас сломал вторую ампулу с желтой жидкостью……. Придаток давайте!

Борменталь подал ему склянку, в которой болтался на нитке в жидкости белый комочек. Одной рукой («Не имеет равных в Европе… ей-богу», — смутно подумал Борменталь) он выхватил болтающийся комочек, а другой ножницами выстриг такой же в глубине где-то между распяленными полушариями. Шариков комочек он вышвырнул на тарелку, а новый заложил в мозг вместе с ниткой и своими короткими пальцами, ставшими точно чудом тонкими и гибкими (опять перед нами чисто хирургическое наблюдение. — Ю. В.), ухитрился янтарного нитью его там замотать…