Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

• Название: В обличье вепря
• Автор: Лоуренс Норфолк
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36409-1

Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.

---

Спартанцы естественным образом пытались поместить могилу Ида и Линкея рядом с могилой Кастора и Полидевка.

79

Лабр, Метепон, Эгерт, Евбол, Коракс, Марпс, Ормен (кратер Франсуа, Florence Mus Arch 4209); Левкий, Харон, Горг, Теро (qua 'Theron': динос, Athens Agora Р334), Под (полосная чаша, Munich Antikensamml 2243); Лорай (горловинная амфора, Tarquinia Mus Naz RC5564). Надписи на двух чашах (Malibu 86. АЕ.154, 156) лишены всякого смысла. Ксенофонт рекомендует давать собакам короткие имена, «чтобы легко можно было их подозвать», и прилагает список примеров (Cyn 7.5).

80

Сюжет неясный, причем неясность эта идет от источников. Для Аристофана само имя Меланион — синоним женоненавистничества (Lys 782ff) (В «Лисистрате» Аристофана (Норфолк ошибается на одну строку, в оригинале 781ff, а не 782ff) хор стариков поет о Меланионе как о традиционной фигуре «сопротивляющегося возлюбленного», из нелюбви к женщинам и нежелания общаться с ними ушедшего в эсхата, в леса и холмы, чтобы жить охотой.), тогда как Ксенофонт дает нам образ терпеливого влюбленного, который постепенно завоевывает свою возлюбленную «трудами нежными» (Cyn 1.7), Овидий истолковывает сие как привычку носить за ней снаряжение во время охоты (Ars Amat ii. 185-92). Меланионы других авторов располагаются соответственно по всей шкале — от влюбленности до вражды, ср. сноску 59.

81

Мелеагр «светловолосый» (или «желтоволосый») согласно Гомеру, хотя и мертвый (Il ii.643); его тень рассказывает Гераклу историю о том, как оно так вышло (Bacch v. 79–170; Apollod ii.5.12). Он был сыном Энея, царя Калидона, и Алфеи, дочери Тестия, короля Плеврона (Hom, Il ix.543, xiv.l 15–18; Apollod i.9.16).

82

Судя по всему, Одиссей натягивает лук, из которого он впоследствии убьет женихов Пенелопы, сидя (Hom, Od xxi.243-5). Однако женихи пытаются выполнить то же упражнение стоя (Hom, Od xxi. 143—51), так же как и Пандар (Hom, Il iv. 112—14). По Геродоту, натягивание лука служит упражнением, демонстрирующим силу, как у эфиопов (iii.21—3), так и — что более понятно — у скифов (iv.9—10), хотя последних этому научил Геракл. Платон утверждает обратное (Nic ix.3). Тот самый лук находится сейчас здесь и принадлежит Евриту, который получил его от своего отца, Гиппокоонта. Еврит отдаст его собственному сыну, Ифиту, который, в свою очередь, передаст его Одиссею. Он составной или был таковым (Hom, Od xxi. 12) (Автор, видимо, пользуется не греческим оригиналом «Одиссеи», а английским переводом и поэтому ошибается на одну строку: о том, что лук Одиссея «дважды изогнутый» (παλίντονοϛ), говорится не в 12-м стихе 21-й песни, а в 11-м.); его «гудение» отмечается — или будет отмечено — Одиссеем (Hom, Od xxi.410-12), который пробует его на звук, как лиру.

83

Таргелии праздновались сразу после сбора урожая зерна, во второй половине мая; Таргелом назывался «первый каравай, испеченный после того, как урожай доставили домой», согласно Кратету (cit. ар. Athen iii.52), или, еще того проще, «полный горшок зерна», согласно Гесихию (s.v. 'Thargelos'). Таргелии и Талусии были почти неразличимы между собой (Athen iii.52; Eustathius ad Hom, Il ix.534); и те и другие представляли собой древний ритуал (Aristot, Nic Eth 1160а), при том, что обычные приношения со временем делались все более изощренными и в конце концов, от невежества и страха, превратились в «роскошь плоти» (Porphyr, De abstinentia ii.20). К тому времени, как Нестор принес жертву Афине по возвращении из Трои, приношение зерном воспринималось уже как нарочитое подражание простым древним нравам (Eustathius ad Hom, Od iii440, et vid. Plut, Quaest Gr vi). Приношение разом и растительной и животной жертвы (Eur, Elec 804-5) свидетельствует о позднейшем смешении или даже конфликте (Pind, Ol vii.47 et schol.) между различными группами богов (Ссылка на Афинея — ложная, в указанном месте речь идет об орехах. В 41-м стихе VII Олимпийской оды Пиндара говорится о преимущественном перед остальными богами почитании Зевса и Афины. Прочие ссылки — значимые.). Хтонические божества в силу необходимости были вегетарианцами. Их олимпийские наследники предпочитали мясо.

84

«Такое впечатление, что животные в древности были более страшными для людей», — замечает Павсаний (i.27.9). Аталанта сама переносит трупы убитых ею кентавров (q.v. n. 75), Тесей свою свинью (Apollod, Ер 1.1; Bacch xvii.23ff; Diod Sic iv.59.4; Plut, Thes 9ff; Paus ii. 1.3; Hyg, Fab xxxviii) и Минотавра (Diod Sic iv.77.1–5; Plut, Thes 15ff et Eur cit. ap. ibid.; Hyg, Fab xl; Apollod iii. 1.4; Schol. (Lact, Plac) ad Statius, Acill 192; Schol. ad Eur, Hipp 887), Ясон своих быков с бронзовыми копытами (Apollod i.9.24) и дракона с плодородящими зубами (Apollod iii. 13.3).

85

Так у Аполлодора (iii.9.2). Феогнид склонен скорее дать ей сбежать из дома уже как женщине, нежели оставить ее младенцем в диких местах (Theog 1287—94). Сам факт отлучения от дома и вкус к медвежьему молоку объединяют ее с Парисом (Apollod iii.12.5).

86

Каллисто, дочь Ликаона Аркадского и мать Арка, к которому аркадяне возводили свое родство, была одной из дев-охотниц, спутниц Артемиды, до тех пор, пока не забеременела от Зевса (Apollod iii.8.2; Hes, Ast fr. 3 ap. Eratosthenes Catast. fr. 1; Eur, Hel 375-80; Ov, Met ii.401–530, Fas ii. 155-92; Serv ad Virg, Georg i. 138; Hyg, Fab clxxvii); после чего была превращена в медведицу либо самим Зевсом, опасавшимся гнева Геры, либо Артемидой, разгневавшейся на измену спутницы — причем разгневавшейся настолько, что, по некоторым версиям, едва успев превратить Каллисто в медведицу, она тут же убивает ее из лука. Метаморфоза имела место в Нонакрии, в Северной Аркадии (Агаеthus cit. ар. Hyg, Ast ii.1). По другим версиям, Зевс вслед за этим превращает ее еще раз, уже в созвездие (Hyg, Fab 155, 176; Schol. ad Lyc, Alex 481; Schol. ad Statius, Theb iii.685). Сохранившиеся фрагменты Асия (PEG fr. 14), Ферекида(FrGrHist III fr. 157), «Эпименида» (FrVk III fr. B16), Амфия (cit. ap. Hyg, Astron ii.) et vid. Schol. ad Arat, Phaen xxxviii aut CAF fr. 47), аллюзия у Евмела (PEG fr. 14) и сколий к Еврипиду (ad Or 1646) ничего не добавляют, а только запутывают дело. По Каллимаху (fr. 623 ар. schol. ad Callim fr. 487 ap. Choerob ad Theod, Can iv.l), Гера отдает Артемиде приказ застрелить Каллисто; той же версии придерживается и Павсаний (i.25.1, viii.3.6). Палефат не доверяет никому из вышеперечисленных (De Incred fr. xiii). Последующие превращения ее сына Арка и ее отца Ликаона в волков также каким-то образом связаны с этими событиями. Обычай надевать медвежьи шкуры был отмечен у аркадян в более поздние времена (Paus iv.l 1.3). Бравронский культ Артемиды объединяет разрозненные элементы мифа о Каллисто. Девочки, одетые в медвежьи шкуры, танцевали в честь богини (Aristoph, Lys 645 et schol.), приношения которой включали кровь из горла мужчины и одежды женщины, умершей родами (Eur, Iph Taur 1458-67). Считалось, что кумир богини был принесен сюда Ифигенией, спасшейся от жертвоприношения в Авлиде (Paus i.33.1, iii.16.7), а впоследствии был захвачен Ксерксом в качестве трофея (Paus viii.46.3). Роль Зевса как-то раз, судя по всему, сами не отдавая себе в том отчета, выполнили лемносские пеласги, которые «хорошо знали, когда афиняне справляют празднества, и, снарядив пятидесятивесельные корабли, устроили засаду афинским женщинам во время празднества Артемиды в Бравроне. Похитив отсюда много женщин, они отплыли с ними на Лемнос и там сделали своими наложницами» (Hdt vi. 138.1, iv. 142.2) (Вторая ссылка на Геродота является избыточной (Hdt iv. 142.2), поскольку речь в ней идет не о заявленном эпизоде, а о той оценке, которую скифы дают ионийцам, находившимся на службе у персидского царя Дария. Связующим звеном между двумя этими эпизодами может служить разве что упоминание о рабском статусе ионийцев — в первом случае афинских женщин (т. е. также иониянок) на Лемносе, во втором — самих ионийцев, которым, с точки зрения скифов, свойственна рабская преданность хозяину.). Включение отца Каллисто в число героев нынешней экспедиции являет собой отдельную проблему: Каллисто была прапрапрапрабабкой Аталанты.

87

Симон, Антандр, Кимон.

88

Сады античной древности начинаются именно с этого сада (Hom, Il ix.534, хii.312—15) (Из двух ссылок на «Илиаду» к калидонскому саду Энея относится только первая. Вторая никакого отношения к Энею и Калидону не имеет — в ней речь идет о теменосе, священном участке, выделяемом для бога или героя, который ликийцы выделили на берегу реки Ксанф Главку и Сарпедону, таким образом еще при жизни приписав им героический статус. Связь между двумя эпизодами может быть создана разве что через подробно пересказанную Фениксом все в той же IX песни «Илиады» историю о том, как калидонцы, почти уже осиленные штурмующими город куретами, уговаривают сына Энея Мелеагра сменить гнев на милость и вступить в бой и даже выделяют ему — при жизни — теменос (ix.577–580). Подобные подарки в греческой традиции крайне двусмысленны — ибо они фактически обрекают персонажа на героический статус, одной из главных характеристик которой является ранняя смерть. Мелеагр, вступивший все-таки в бой с куретами, поддавшись на уговоры жены, погибает вскоре после победы над последними — стараниями собственной матери, — и выделенный теменос «попадает по адресу». То же по сути происходит и с Сарпедоном, и с Главком, ни одному из которых не суждено вернуться из-под Илиона живым. Сарпедона убьет Патрокл, Главка — Аякс Теламонид во время битвы за тело убитого Патрокла.). Один из присутствующих, Подарг, по возвращении в Трою посадит следующий и после освобождения из плена получит новое имя — Приам. Именно в этом саду будет застигнут Ахиллом за сбором хвороста и взят в плен Ликаон (Hom, Il xi.34ff., xiii.746flf; Apollod, Ер iii.32) (Ложные ссылки на «Илиаду». Ссылка на Аполлония — верная.), который затем будет продан, выкуплен, возвратится в Трою и будет убит тем же человеком, который уже брал его в плен и который сам был взрощен «как дерево в прекрасном саду» (Hom, Il xviii.58) матерью — Фетидой. Самый идиллический сад — у Алкиноя (Hom, Od vii.l 12–21), самый завораживающий — у Зевса (Hom, Od xi.589) (Ложная отсылка с откровенной и непереводимой на русский язык игрой смыслов. В стихах 582–592 одиннадцатой песни «Одиссеи» речь идет о Тантале, претерпевающем муки в царстве Аида, и, в частности, о растущих у него над головой многочисленных плодах (яблоки, груши, гранаты, смоквы, маслины), до которых он, мучимый голодом, не может дотянуться. Сад этот, естественно, принадлежит не Зевсу, а Аиду (если только не идентифицировать последнего с Зевсом Хтонием). Но Тантал попадает в Аид и обрекается на «танталовы» муки именно Зевсом, за откровенный хюбрис (наглость смертного перед богами, превышение пределов, положенных человеку перед лицом богов), направленный против Зевса же. Слово «завораживающий» в оригинале — tantalizing.). Воспоминание о яблонях, подаренных Одиссею в юности отцом, — один из тех признаков, по которым Лаэрт опознает сына (Hom, Od xxiv.328—45) (Кроме десяти яблонь отец дарит наследнику еще и тринадцать груш, сорок смоковниц и пятьдесят виноградных лоз.); второй — шрам, оставленный вепрем (ibid).