Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

• Название: В обличье вепря
• Автор: Лоуренс Норфолк
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36409-1

Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.

---

Кто-то перевязал ему ноги длинными полосами какой-то матерчатой ветоши. Ботинки исчезли. Он медленно начал разматывать повязку на левой ноге, и ступня тут же начала пульсировать болью. Так, теперь правую. Обе распухли, и кожа была совершенно бесцветной; ногти на пальцах правой ноги отслоились. Он поднял одну ногу обеими руками и со всеми возможными предосторожностями опустил ее на пол. В следующее мгновение ему показалось, что он попал в медвежий капкан и что ступню ему вывернули и раздробили. Он поднял ногу и стал ждать, пока стихнет боль. Он лежал в темноте, в полудреме, и вопросы реяли над ним, как воздушные змеи, на недосягаемой высоте: насколько далеко? С какого времени? Как долго?

Он уже давно понял, что умирает, один и очень далеко от дома, но он ошибся. Будущее для него по-прежнему существовало. Неправда, все неправда.

Окон в хижине не было, если не считать отверстия в крыше, положенной на мощные деревянные стропила: крыша, судя по всему, была дерновая. Над головой у него сиял солнечный луч, и ему вдруг очень захотелось пить, и голова пошла кругом. Ноги у него так и остались неперевязанными. С прошлой ночи, сказал он себе. А до того были перевязаны бог знает сколько ночей подряд. Его сюда принесли, где бы это самое «сюда» ни находилось. Его нашли, и, вероятнее всего, в тот же вечер, когда он спустился в кратер. Если бы его не нашли в тот же самый вечер, за ночь он бы наверняка умер. Тоже вопрос. Он снова уснул.

Он проснулся от запаха застоявшегося дыма. Перед ним стояли четыре человека. Трое были одеты в камуфляж, как и та женщина; у тех двоих, что помоложе, густые длинные бороды. Третий, в возрасте, был плотный и краснолицый. И со спокойным выражением на лице смотрел на Сола. У всех троих были короткие автоматы.

Четвертый держался сзади. Он явно был старше прочих, но насколько старше, этого Сол понять не мог. У него была допотопная винтовка, ствол которой доходил ему почти до плеча. Волосы с проседью, коротко подстрижены, нос крючковатый, и сходство с хищной птицей еще усиливается оттого, что глаза практически совсем не моргают. Он ниже ростом, чем эти двое молодых людей, которые вполне годились бы ему во внуки. Когда он подошел поближе, Сол даже в сумеречном здешнем полусвете увидел, что глаза у него пронзительно-голубые. Сол попытался приподняться на своем ложе, но потом беспомощно развел руки в стороны. Старик следил за его усилиями, и Сол тут же вспомнил вчерашнюю женщину. У нее по глазам тоже невозможно было понять, о чем она думает. Старик что-то сказал на незнакомом языке, сначала обращаясь к Солу, потом, вполголоса, к старшему из троих, который кивнул головой и, театрально выдохнув, присел рядом с ложем. Глаза у него сузились, губы зашевелились. И, мало-помалу, он вылепил три слова:

— Я есть Америка.

Сол смотрел в нависшее над ним круглое лицо. Выражение на лице было выжидательное. К собственному удивлению, Сол понял, что слова знакомые. Я есть. Америка. С ним пытались говорить по-английски. Прежде чем он успел собраться с мыслями, чтобы ответить на эту иноязычную фразу, старик заговорил опять:

— Ты есть Америка?

Они стали пробовать понять друг друга, под пристальными взглядами трех автоматчиков. Под «Я есть Америка», догадался Сол, этот человек имел в виду, что он был в Америке, либо же — что он говорит «по-американски». А «Ты есть Америка?» — вопрос о том же самом, обращенный к Солу. Потом человек ударил себя в грудь и представился. Звали его «Дядя Америка». Дядя Америка улыбнулся этой маленькой победе над взаимонепониманием.

Остальные трое улыбаться не спешили; а те, что помоложе, с нескрываемым нетерпением ждали окончания всех этих прелиминарий. Старик отступил в тень и поставил свою длинную винтовку прикладом на землю. Слова, которыми перебрасывались Сол и Дядя Америка, были слабо связаны между собой, и по мере того, как эта запинающаяся на каждом шагу цепочка полупониманий заводила их в очередной порочный круг, из которого приходилось выбираться, чтобы попробовать выйти на те же самые смыслы с какой-нибудь другой стороны, напряжение в хижине нарастало. Когда Сол кивал в знак того, что он понял, Дядя Америка улыбался во весь рот, в полном противоречии с настроением своих соратников, а когда Сол начинал говорить сам, он слушал, разинув рот, наморщив лоб и явно изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Сол начал подозревать, что человек этот, мягко говоря, простоват.

Из задней части комнаты, совершенно неожиданно для Сола, раздался тихий старческий голос. Дядя Америка выслушал его, потом опять повернулся к Солу:

— Ты быть в… — И запнулся. Он помолчал и сказал: — Месте, — потом сложил ладони лодочкой и произнес еще одно слово, которое Солу было знакомо, он помнил его, но не понимал его смысла. — Ты быть в месте. — Дядя Америка снова сложил руки лодочкой, — В место ты пришел по дороге, — Лицо у него покраснело от усилия, улыбка исчезла, — Но нет дороги в… — Он снова сложил руки и произнес то же слово.

Это самое слово сказал Якоб. Ххакс-Арн-Нии. Несуществующий Якоб, который помог ему проделать совершенно невообразимый спуск в то место, где он и должен был умереть. Но, однако, выжил. Сказанные слова он понял, но не понял их смысла. Да, подумал он, я был в этом месте. Он начал пересказывать то, что запомнил. Вдоль кромки кратера шла тропинка, которая постепенно спускалась вниз, потом он полз по отвесной стене и пару раз срывался. Дядя Америка переводил его слова короткими рублеными фразами. Но чем подробнее Сол объяснял этой молчаливой аудитории подробности своего спуска в кратер, тем явственнее в его истории начинали зиять дыры, как если бы шаг его вдруг стал гораздо шире обычного человеческого шага или он вдруг обрел волшебную способность перепрыгивать с одной гладкой поверхности на другую. Он не помнил, каким образом ему в конце концов удалось спуститься на ровное дно кратера. Не мог вспомнить. Он начал запинаться и путаться. И в конце концов замолчал. В хижине стало тихо.

Молчание нарушил один из молодых людей. Он что-то пробормотал и сделал нетерпеливый жест в сторону Сола. И отжал большим пальцем предохранитель на автомате.

Но тут снова заговорил старик, так же быстро и тихо, как раньше. Сол увидел, как на лице у молодого человека появилось упрямое и недовольное выражение, потом он посторонился, чтобы дать дорогу старику. Тот присел перед Солом на корточки, по-прежнему не выпуская из рук допотопной винтовки, и начал всматриваться Солу в лицо. И снова Солу вспомнилась та женщина, которую он увидел, когда очнулся в самый первый раз. Потом старик вдруг выбросил вперед руку с раскрытой ладонью, так, словно собирался отвесить Солу оплеуху. Но в нескольких сантиметрах от лица движение замедлилось, и рука легла Солу на щеку так, что это стало похоже на ласку. Старик заговорил.

— Скажи правду, — перевел Дядя Америка, — Про место.

И опять то же самое слово. Аксани? Хаксане? Старик не сводил с него глаз, внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Я говорю правду, — сказал Сол, — Настолько, насколько сам ее помню.

Старик смотрел на него еще несколько секунд, потом убрал руку и встал. Он сказал еще какую-то фразу, и по гневному выражению, которое вдруг вспыхнуло на лицах у молодых людей, Сол понял, что ему поверили. Да, гнев, здесь ошибиться было невозможно, но за ним что-то еще, вроде опасения или дурного предчувствия. Он сам не мог внушать им никакого страха — только то, что за ним стояло, про что они задавали ему вопросы, на которые он при всем желании ответить не мог. Да, он добрался до дна каменной чаши, вырубленной в местных скалах. И чего же здесь, спрашивается, можно было опасаться?

В течение следующих нескольких дней лицо, которое ему случалось видеть чаще других, было лицом Дяди Америки: курносое и толстощекое, и рот слегка приоткрыт, как будто его хозяин постоянно удивлен тем, что происходит вокруг. Он входил в дом своей обычной разболтанной походкой, ставил на глинобитный пол котелок с холодным постным супом, а потом и сам с глубоким вздохом садился рядом с котелком, положив на колени автомат. Потом он показывал Солу палец: «Один!», другой палец: «Два!», и третий: «Три!» После этого маленького ритуала он передавал котелок Солу и, пока тот ел, говорил не затыкаясь.

— Хеллас! — ударил себя кулаком в грудь Дядя Америка, обозначив собственную национальную идентичность, — Грек!

Итак, на первый вопрос Сола последовал незамедлительный и прямой ответ. Дальнейшие разыскания, когда ему все же удавалось пробиться сквозь громогласный монолог Дяди Америки и сформулировать вопросы так, чтобы тот их понял, редко бывали настолько же удачными. Ни в какой Америке, насколько понял Сол, его собеседник не был. Он собирался туда поехать, к своему не то двоюродному, не то троюродному брату, который вырос в близлежащем городке и умел писать. Дядя Америка много раз заставлял престарелых родителей двоюродного брата, которые теперь уже умерли, читать, перечитывать, объяснять, а потом объяснять еще раз его письма. Таким образом, тоненькая нить, которая связывала его с троюродным, не то четвероюродным братом, прервалась, а вот проблема, как добраться до Америки, осталась. Потом началась война и еще сильнее все запутала. Познаний Дяди Америки в английском языке было явно недостаточно, чтобы объяснить, каким образом он эти познания приобрел.