Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

• Название: В обличье вепря
• Автор: Лоуренс Норфолк
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36409-1

Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.

---

Он протянул руку.

— В театре? — непонимающе повторил за ним Сол, — В каком театре?

Эрлих не ответил. Но тут Сол услышал, как кто-то осторожно спускается по деревянной лестнице в той темной комнате, что оставалась за спиной у режиссера. Смутная тень материализовалась в человеческую фигуру, и вспыхнувшая вдруг в душе у Сола тревога сменилась узнаванием. В дверном проеме стояла Рут.

С тех пор как он в последний раз ее видел, она похудела. Другая стрижка. На губах — жирная полоса красной помады. Первое желание было — броситься к ней навстречу; но что-то его удержало.

— Рут… — выдавил он из себя после долгой паузы. Он вглядывался в ее лицо, — Где ты была все это время?

Рут покачала головой и обратилась к Эрлиху:

— Якоб уже ушел?

Эрлих кивнул. Сол с нетерпением смотрел на них.

— Что ты здесь делаешь, Рут? Что вообще здесь происходит?

Рут не сводила глаз с Эрлиха еще пару секунд, и Сол подумал — что их связывает? Были такие времена, когда в подобной ситуации он мог бы почувствовать укол ревности. Теперь все было слишком очевидно — и слишком поздно для чего бы то ни было. Слишком поздно для них с Рут, слишком поздно для Якоба, самого зрячего из них всех. Истину Якоба бессмысленно было отрицать, но она была холодной и злой. Были такие времена, когда он сумел бы занавесить окна теплой, по-человечески теплой ложью, отгородиться от всего мира так, чтобы остались только они с Рут, вдвоем.

— Твой вид на жительство подписан Поповичем, — сказала Рут.

— Да, — подтвердил Сол, — А ты откуда знаешь?

— На следующую субботу запланирована акция, — сказала она, — Немцы подняли квоты.

Слова обрушились на него, как поток ледяной воды. Она помолчала немного. Он терпеливо ждал, спешить было некуда. Теперь он понял, зачем его сюда привели.

— Ваши имена внесены в список, — сказала она, — Твоей матери, твоего отца и твое.

А сейчас понедельник, утро. Якоб за ним не придет. Его задержали, или бросили в тюрьму, или застрелили. Его прогнали, заломив руки за спину, через внутренний двор дворца культуры. Он сидел в тамошних застенках, с руками, скрученными за спиной, и с одним-единственным вопросом, который назойливо стучит ему в уши. Они всерьез решили выбить из него правду. Якобу уже не спастись. Сол терялся в сомнениях и не знал, что ему делать. Оставаться он здесь просто уже не мог, ни секундой дольше. Он вдохнул холодного свежего воздуха, поднял голову к безоблачному синему небу и стал ждать дальше. Со склада пиломатериалов за старым складским помещением доносился приглушенный гомон. Шум шоссе, проходившего с той стороны склада, был еще тише: проехал грузовик, потом еще какой-то грохот, наверное, тачка. Он попытался представить, как вообще он может поступить дальше. Держись реальности, сказал он себе. Только того, что реально. Истина Якоба оказалась на поверку даже еще более жесткой, чем он ожидал. Ему не хотелось думать о том, что может означать отсутствие Якоба, так что он завис на нейтральной территории, где-то между заповедной зоной никогда не существовавшего Фишля и миром уже не существующего Герта Шолема. Сдавайся, подумал он. Больше ничего ты сделать не сможешь. Для тебя не осталось места, нигде. Разве это не «реально»? Разве это не «истина»?

— Тебе нельзя ходить в парк.

Он подскочил от неожиданности. Через забор на него смотрели два маленьких мальчика.

— Это не парк, — выдавил из себя Сол. — Парк вон там, на горе. А теперь уходите отсюда.

— Это ты уходи отсюда, — сказал второй мальчик. И перешел на крик: — Давай-давай! Ты отсюда уходи!

Сол пристально на них посмотрел.

— Вы очень невоспитанно себя ведете. Вот скажу вашим родителям, и вам не поздоровится.

Он двинулся в сторону тополевой аллеи.

— Вот так! Уходи! — закричал в его удаляющуюся спину первый мальчик. А потом, воодушевленные своей победой, они оба завопили что было сил: — Уходи! Уходи! Уходи!

Сол услышал, как в одном из домиков пробудился вполне взрослый голос. Он заставил себя пройти еще несколько шагов. А потом сорвался на бег.

— Но ведь у нас же все бумаги в порядке! — настойчиво повторял отец.

Мать смотрела в одну точку, не слишком удаленную от нее частную точку, — и молчала. Казалось, что она не волнуется ни капли, как будто все это представляет некий интерес, но лично к ней не имеет никакого касательства.

— Рут нашла место, куда мы можем на время перебраться. Все на две ночи. На субботу и воскресенье, — умоляющим тоном продолжал он, — Там совершенно безопасно, это фабрика, и по выходным она стоит пустая. И даже владелец там не еврей! Да как же вы можете просто сидеть тут и ждать их?

— Откуда тебе известно, что этот список вообще существует? — спросил отец, и в нем мелькнула прежняя живая искра. Всегда был спорщиком, — И кто такая эта Рут, что ты ей так веришь?

В голосе у него появилась насмешка.

— Рут чудесная девочка, — прошептала мама.

— Послушайте же вы меня, — снова начал Сол.

Рут объяснила ему, что он должен делать, а потом заставила повторить адрес фабрики. Она прижала ладонь к его щеке, и он обратил внимание, что пахнет от нее чем-то странным. Он совершенно забыл о том, что на свете существуют духи.

— Постарайтесь прийти туда как можно позже — чем ближе к началу комендантского часа, тем лучше, — сказала она, — Так будет надежнее. Все выходные фабрика стоит пустая.

Теперь никакого выбора уже не было. И не нужно было ничего решать. И все-таки отец продолжал что-то выдумывать весь вечер напролет и большую часть следующего вечера, пока Сол просто не заорал на него. Но даже и эта провокация не сработала: отец просто отмахнулся от него, отметая сказанные сыном слова. И за все это время мать не произнесла ни слова.

Настала суббота.

Сол возобновил боевые действия, он объяснял все то же самое, что объяснял вчера, одними и теми же словами, пока слова эти не стали проедать в сказанных им фразах глубокие колеи и бессмысленно в них тонуть. Родители попросту перестали его слушать. По мере того как приближался комендантский час, он все больше терял терпение, покуда наконец не начал кричать на отца в полный голос, обвинив его в глупости и упрямстве. Но тот просто покачал головой. Мать вообще не подала виду, что слышала слова сына.

— Значит, ничего лучшего вы и не заслуживаете! — выкрикнул он в конце концов и сам осекся, услышав собственные слова.

— Хватит, Сол. Мы устали от всею этого, — заговорила вдруг мать. — А теперь уходи.

Она ему улыбнулась, но лицо у нее было как непропеченное тесто и — детское выражение на нем, выражение человека, который больше не видит и не узнает стоящих перед ним. Ее сын не мог такого сказать: самозванец занял место ее сына. Тот мальчик, которого она когда-то знала, давно ушел, исчез. Отец, не вставая со стула, поднял голову. В голосе у него появилась новая нота.

— Давай, сынок, просто уходи, и все.

Сол, злой и окончательно потерявшийся, развернулся, распахнул дверь и скатился вниз по лестнице.

Детские голоса стихли. Уходи! Уходи! Он заставил себя перейти на шаг еще до того, как вышел на проспект. В этот час там было многолюдно. Он тихо дрейфовал между мужчинами и женщинами, пока не свернул на Масарикгассе. Возле его дома происходило что-то странное. У входа стояла подвода. Он подошел ближе.

Вот та самая лестница, с которой он сбежал вниз два дня назад. Дверь была расклинена в открытом состоянии, внутри кричали друг на друга какие-то мужчины. На тротуаре стоял отцов стул. Возле него — буфет, в котором всегда хранился мамин фарфор. Насколько он помнил, они вообще ни разу не ели с этих тарелок. Теперь буфет лежал на боку, пустой, готовый к отправке. Из дома выносили какие-то запакованные ящики. Наверняка фарфор в одном из них. Остальная мебель была распределена между этой подводой и двумя другими, стоявшими дальше по улице: перед каждой терпеливо ожидала окончания погрузки запряженная лошадь.

То же самое происходило и по всей улице, в оба ее конца: мужчины бились в узких дверных проемах, вынося столы, кровати, стулья, часы, громоздя на тротуарах маленькие мебельные островки. Другие мужчины разбирали эти островки и грузили на телеги. На всех мужчинах были нарукавные повязки. Это проще, чем выковыривать камень из речного дна, подумал Сол. Кое-что из его собственных вещей было небрежно рассовано по ящикам: уродливое стеклянное пресс-папье, цветные карандаши, детская «Книга легенд». Он протянул руку, вынул пресс-папье и сунул его в карман. Один из рабочих, как раз показавшийся в дверном проеме, с ужасом на него посмотрел. Сол улыбнулся. Класть безделушку обратно в ящик было уже слишком поздно.

Чуть дальше по улице одетый в черный мундир офицер о чем-то говорил с изысканно одетой молодой женщиной, стоя возле одноэтажного домика, на который Сол раньше практически не обращал внимания. Значит, и там тоже жили евреи, отметил он для себя и начал прикидывать, знал он их в лицо или нет. Возле дома стояла большая, доверху нагруженная телега. Двое мужчин как раз собрались заколачивать двери. Он почувствовал, как ударилось об ногу лежащее в кармане пресс-папье. Он пошел по улице, низко опустив голову. Руки и ноги стали вдруг ватными. Самое главное сейчас — ни о чем не думать.