Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

• Название: В обличье вепря
• Автор: Лоуренс Норфолк
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36409-1

Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.

---

Если представить себе самый черный из всех возможных цветов, то излучать он будет только холод. Вот это он и есть, подумал Сол, вглядываясь в увеличенное до размеров транспаранта изображение. Уголек упал в колодец; едва заметная искра вьется спиралью — по затухающей. Фокусом картины был сам процесс исчезновения, а рамой — призрачные тени, похожие на внутренности или на мясные туши, свисающие с крюков. Очертания были неясными, но общее впечатление складывалось именно такое. К тому же, подумал Сол, у мяса нет конкретной формы. Fleisch. Немцы разбираются в подобного рода вещах. А французам подавай вырезку. Дальняя часть изображения потерялась на фоне этой, слишком резко ударившей ему в глаза, которые только теперь начали различать полуразмытые колонны, ограничивающие пустоту, панический вопль человеческого эго, написанный темно-красными тонами по полотнищу из пропитанного искусственными смолами брезента. Кровь чернеет, тела зияют, глаза могут ошибаться. Пещера, вырытая в теле? Ветер продернул полотнище из конца в конец ленивой рябью, и оно отозвалось тусклым неживым похрустыванием. Ему показалось, что он уже и раньше видел эту картину, хотя, конечно, быть такого попросту не могло.

Он дошел по рю Лафайетг аж до самой Оперы. Оттуда двинулся переулками. Пляс де ля Конкорд была — автомобильно-ветренная пустошь, река — темный канал тишины. Он постоял и посмотрел на нее с набережной, покуда справа от него проносились машины. Мимо проскользнул bateau mouche [201]. Он стоял прямо напротив галереи. Завтра должна была открыться выставка.

Он должен был вспомнить что-то очень важное. Именно этого требовал от него художник; и картина тоже была написана только для того, чтобы это произошло. Все ее провалы и размытости были чем-то вроде мимикрии, и они намекали на более глубокую, более общую текстуру, как будто всякое прошлое, которое надлежало вспомнить, пробуждалось при помощи одного и того же общего чувства. Как будто у памяти в нужный момент появлялась одна и та же — телесная — форма, когда она принималась ворочаться и скрести изнутри о кости. Посмотри на эту мерцающую плоть! Какой скелет она собой оденет? Тела, которые вспомнились Солу, принадлежали людям, которые как-то раз ехали с ним вместе в вагоне метро.

Он сел на Восточном вокзале. Жарким вечером в самом конце лета. На каждой станции вагон вдыхал с платформы очередную порцию влажного воздуха, чтобы задержать дыхание до следующей остановки: Репюблик, Оберкамп, Ришар-Ленуар. На Берге-Сабен свободных мест уже не осталось, и тем, кто входил в вагон на следующих остановках, приходилось стоять. Значит, эти два бизнесмена сели раньше. Сидели они чуть ближе, чем он, к хвосту вагона. Всякий раз, как вагон качало, стоящие пассажиры меняли положение тел, и на секунду между ними возникал зазор, в который он и видел эту парочку: серые костюмы, один либо спит, либо в бессознательном состоянии, другой красномордый, галстук развязан, обмахивается несколькими листами бумаги. Он решил, что едут они вместе. Среди тех, кто стоял ближе к нему, была молодая женщина, в сапогах до колена, короткой юбке и замшевой куртке, отороченной желтым мехом, не по сезону теплой. На лице — недовольная гримаска. Хотя чуть позже он дал себе труд задуматься: а из чего, собственно, он сделал подобное умозаключение?

Она вполне подходила под определение «нынешняя молодежь»: не вполне взрослая, но уже и не ребенок. Этот типаж как-то вдруг появился на улицах буквально год тому назад, или, может быть, раньше он просто не обращал на них внимания — взъерошенные молодые мужчины и красивые женщины. Сол забавлялся, наблюдая за реакцией на нее со стороны других пассажиров — если и не откровенно ханжеской, то во всяком случае неоднозначной. Было вполне очевидно, что под блузкой, почти прозрачной, на ней ничего нет.

На Бастилии в вагон зашел молодой рабочий с всклокоченными черными волосами, бросил на нее один-единственный ошарашенный взгляд и покраснел. Он стоял с ней бок о бок, будто прирос к месту, и попеременно изучал то потолок вагона, то носки собственных башмаков, то двоих мужчин, которые сидели на ближайших к нему местах. Тот из них, что спал, уже успел уронить голову на плечо краснолицего, и та покачивалась в ритм движению поезда. Сосед попытался было его оттолкнуть, но безуспешно. Сол понял, что спящий скорее всего пьян, и стал с любопытством наблюдать за развитием ситуации.

Когда поезд подошел к выходу из тоннеля, пьяный издал во сне звук, похожий на смех, удивительно громкий: как если бы в горле у него что-то булькнуло. Сидящая напротив него хорошо одетая женщина скорчила гримаску. Но тут Сол отвлекся. Поезд подходил к месту, которого он всякий раз, как ехал по этой линии, ждал с едва ли не детским радостным предвкушением. И не собирался лишать себя этого удовольствия по милости чопорных дам или алкашей, которые мешают чопорным дамам чувствовать себя спокойно — пусть даже алкаши эти одеты в деловые костюмы.

Вскоре после Кэ де ля Рапэ поезд выскакивал из темного тоннеля и — словно запускал сам себя в открытый космос. Тусклый вагонный свет в единый миг смывался потоком солнечных лучей, поезд выгибался влево и тут же вправо, как будто в парке аттракционов. Сол развернулся на сиденье, чтобы взглянуть на воду, в десяти — двадцати метрах внизу, пока колеса выстукивали стальные конструкции моста.

Повернувшись назад, он увидел, что краснолицый обмахиваться перестал. Лицо у него побледнело. Но это была всего лишь одна из сотни других мелких деталей. Следующая станция была — Аустерлиц. Народ, как всегда, начал потихоньку протискиваться к дверям, вежливо вжимая каждый свое тело в наиболее удобную позицию. Людям нужно было успеть на электрички до Дурдана или Сен-Мартен д'Этан — или на поезда до Клермон-Феррана или даже до самой Тулузы. Пятница, вечер.

Рабочему надоело разглядывать собственные башмаки, и он, по-прежнему опасаясь, что люди подумают, будто он пялится на грудь этой девушки (действительно ли Солу всего лишь показалось, что она специально развернула их в сторону рабочего?), выбрал пьяного в качестве очередного объекта внимания. Но смотреть на пьяного и не обращать при этом внимания на краснолицего, который сидел рядом с ним, было невозможно. Смотришь на одного, смотри и на другого. Когда река осталась позади, Сол увидел, как молодой человек повернулся вокруг своей оси и опустил голову, глядя, как завороженный, на пол. Девушка никак на это не отреагировала, но Солу стало интересно, что же могло спровоцировать столь странный маневр.

Что-то тут было не так. Краснолицый перестал быть краснолицым и сильно побледнел. Потом его словно свело конвульсией. Он резко подался вперед, так, словно пытался подняться на ноги, и стряхнул с себя голову пьяного. И тут же, на глазах у Сола, рухнул обратно на сиденье, придавив пьяному голову плечом. Он сидел совершенно прямо, не обращая внимания на эту странную помеху у себя за спиной, и постепенно с лица его исчезали последние следы румянца. Теперь лицо его стало пепельно-серым. Женщина, сидящая напротив, это заметила, но, судя по всему, помощь предлагать не спешила. Пожилая пара обменялась взглядами — и оба тут же опустили глаза. Из тех людей, которые собрались выходить, некоторые наверняка обратили на бизнесмена внимание, но поезд уже въезжал на станцию. Уже через несколько секунд они смогут отжать ручки, двери раскроются, выпустят их наружу и тем освободят от всех и всяческих обязательств. Девушка смотрела в противоположную от Сола сторону; он так и не понял, видела она, что происходит с сидящим рядом с ней человеком, или нет. Тот внезапно схватился за живот, и на сей раз лицо его отчетливо исказила гримаса боли. Его пьяный сосед сочувственно покачался из стороны в сторону. Сол, не привлекая к себе внимания, наблюдал за тем, как линии взглядов тех людей, что находились ближе всего, плетут замысловатую воздушную сеть. Они смотрели в окна, читали рекламные объявления, что-то искали у себя в карманах. Пожалуйста, исчезни, не лезь нам на глаза, умоляли они больного. Голова пьяного ударила его в плечо; и тут же весь вагон с готовностью проникся надеждой, что от удара пьяный проснется, окажется близким знакомым больного человека и, понятное дело, примет на себя всю ответственность за его состояние. Каковое должно было ухудшиться радикально, чтобы хоть кто-нибудь и впрямь решился прийти человеку на помощь. Сол чувствовал, как в вагоне понемногу начинает набухать состояние тревожного — и любопытного — ожидания. Женщина, которая сидела напротив, пристально смотрела на стоящих возле дверей пассажиров. Она явно ждала, что кто-то из них возьмет на себя инициативу. Но поезд уже начал замедлять ход, размытые пятна за окнами превратились в лица людей, ждущих остановки поезда. Пожилая чета, казалось, с головой ушла в истовую — про себя — молитву. Может быть, они ждали, что вмешается девушка (Солу очень хотелось увидеть ее лицо), или рабочий, или даже — он сам. Но никто не двигался с места. Сол подумал, что, вероятнее всего, у бизнесмена случился сердечный приступ.