Павел Тетерский - Клон-кадр

• Название: Клон-кадр
• Автор: Павел Тетерский
• Издательство: Столица-Принт
• Жанр: Контркультура
• Год: 2004
• ISBN: 5-98132-040-0

Каждый неминуемо платит за свой выбор. Но какова цена и чем мы готовы пожертвовать, отстаивая право быть личностью?

На? Что? Вы? Готовы? Ради?..

Всего лишь на то, чтобы продавать свой талант и подчиняться чужой воле, или вы способны стать тем, кто влияет на ход истории?

…Вы? Готовы?..

Эти непростые вопросы звучат с первой до последней страницы дерзкого, по сути, и стилистике романа Павла Тетерского. Романа, который, безусловно, заинтересует всех, кто увлеченно следит за новейшей — не ведающей запретов — беллетристикой.

---

В общем, я в мгновение ока превратился из подонка и раздолбая в молодого специалиста без особых перспектив (я и не рвался), зато со стабильным и фиксированным материальным достатком. Если вам интересно: тот достаток намного превышал нынешний, я реально неплохо зарабатывал.

Иногда для поддержания себя на привычном финансовом плаву приходилось поднимать задницу со стула, но речь никогда не шла о разрыве оной задницы, как происходит, опять-таки, в большинстве случаев успешных карьер. Так же, как и о срыве головы на основе следующих из предыдущего пункта анальных травм. Все сводилось к тому, что время от времени я должен был ввязываться в интриги, которые, как ни крути, рано или поздно кто-нибудь обязательно начнет плести вокруг вашей утонувшей в редакторском кресле и начинающей обрастать жиром фигуры. Я с похуизмом взрослого человека разруливал отношения и плюхался обратно (в кресло). Многие вообще тогда завидовали моему похуизму.

Красть деньги теперь было неактуально. Впервые я столкнулся с ситуацией, когда в мои планы не входило увольнение. Я с удивлением осознал, что первый раз в жизни я реально расстроюсь, будучи уволенным.

Помимо удивления присутствовало и кое-что еще. Горечь. Признание поражения. Схема, по которой до сих пор катила моя жизнь, оказалась нефункциональной. В ней не была предусмотрена зависимость от других людей. Так же, как и их зависимость от меня. Любых людей (я имею в виду: вообще любых).

Горечь, превратившаяся в навязку. Не помню точно, сколько прошло времени, прежде чем навязка оформилась во что-то реально осязаемое, но не так уж много. Навязка разъедала изнутри, лезла в мозг, выгрызала внутренности. Штопором ввинчивалась в организм и болезненно ковырялась в подсознании. Никогда не следует недооценивать свои навязки. Они — то, что способно превратить вашу жизнь в ад.

Я не хотел просто так вот, под натиском обстоятельств, отрекаться от того, чем я жил все время до. Главным аргументом (уже давно скомпрометировавшим себя, старым и изжитым, но все еще — по инерции, по привычке — аргументом) был наш с Клоном излюбленный: кого прет, тот и прав. Я ничего не мог поделать с этим аргументом. Меня не перло. Вообще не перло.

О деньгах: денег мне, молодому специалисту со стабильным и фиксированным материальным достатком, теперь не хватало. Абсолютно. Еле сводя концы с концами, я понимал главное: начни я вдруг получать на тысячу, на две тысячи баксов больше — ситуация не изменится. Она будет той же. А именно: патовой.

Произошло необратимое: по поводу денег я начал париться. А в этом случае абсолютно без разницы, сколько вы получаете.

Сразу после того, как моя жена ушла от меня к Ролану Факинбергу, я выполнил следующие действия. Я размозжил об стенку сотовый телефон, продал машину (хотя у меня была хорошая машина, не такая, как у всех остальных, в ней была своя изюминка), уволился с работы и достал из пыльных антресолей «Зенит-Е» семьдесят какого-то года выпуска, решив, что теперь именно он будет обеспечивать мне прожиточный минимум. Можно было, конечно, еще и писать, но я не хотел писать — мне надоели мои дешевые, заказные, кондовые, беспонтовые и откровенно неинтересные тексты. А может, свою роль сыграло банальное пресыщение — не важно. Я имею в виду: теперь уже не важно.

Удивительное — рядом: сейчас мне вполне хватает того, что я зарабатываю. Несмотря на то что зарабатываю я намного меньше, чем в кресле, и вопреки избитым клише из глянцевой журналистики: «уровень жизни растет», «Москва — самый дорогой город мира» или «рост цен суть процесс необратимый». Я серьезно — вполне хватает.

Я же говорю: дело не в деньгах. Дело — в запросах.

Все мои запросы сейчас лежат у меня в рюкзаке. Плеер, несколько сидюков, необходимое количество пленок и «Зенит-Е» тысяча девятьсот семьдесят какого-то года. А если появятся новые — у меня есть карман, в котором после некоторых гонорар-променадов скапливается больше тысячи долларов США.

Денег, которые не говно.

Может, для вас этот город и самый дорогой, но мне вполне достаточно.

* * *

Памятник Ломоносову, как всегда, со всех сторон оккупирован плотно выпивающими людьми. Вкратце — аура местности: алкоголь, дурь, разгул, ошметки от закуски и пустые бутылки (есть еще полные — они стоят непосредственно на памятнике и полными пребывают очень недолго). Вольное студенчество, символизируемое пустыми бутылками. Впрочем, нет: пустые бутылки (за исключением разбитых) всегда собирает fuckовский бомж-бизнесмен Василий Иванович.

Василий Иванович: ушлый дедок, выбивший себе эту зону влияния у других сборщиков стеклотары. Примечателен тем, что не просто сдает бутылки, но на вырученные деньги еще и затаривается пивом. С которым, как несложно догадаться, снова приходит на fuck и устраивает там реальный круговорот бутылок (полных и пустых) в рамках одного отдельно взятого природного комплекса (fuck — именно природный комплекс со своей собственной грязно-бутылочной экологией). Бизнес цветет зонтичным соцветием: те, кто бухает на памятнике, — люди ленивые, и до ближайшей пивной точки (подземный переход между станцией метро «Библиотека имени Ленина» и Александровским садом, если нет уличных лотков с напитками и хот-догами непосредственно под Псковским забором) им передвигаться в лом.

Мы с Клоном поймали Василия Ивановича прямо у входа. Он озадаченно шаркал ступнями по асфальту двора и, как всегда, думал о вечном (наверное). Пиво у него оказалось, как ни странно, холодным (сумка-холодильник, зашифрованная внутри забитой бутылками бомж-тележки, или оперативность сервиса, взятая напрокат из рекламных буклетов солидных корпо?).

Открывая пиво, я заметил надпись на желтой стене. Сделанную жирным маркером и поражающую своими размерами. Я имею в виду: это была не просто надпись «х…», по-быстрому намалеванная пьяной рукой какого-нибудь местного оригинала. Человек или группа людей, сделавшие эту надпись, реально потрудились. Я хочу сказать: они действительно заморочились.

Содержание надписи: банально и заезженно. «Курт не умер, он просто вышел покурить». Такими надписями семнадцатилетние имбецилы увековечивают свое отношение к кумирам. Они для них вообще никогда не умирают. Как Ленин для пионеров эпохи застоя.

Отцы и дети — XXI: малолетние имбецилы отличаются от имбецилов великовозрастных, в частности, постоянным спросом на небожителей. Им всегда важно знать, что в мире есть (не был, а именно есть: он же не умер, а просто вышел покурить) какой-нибудь местечковый мессия, способный за них решить все их проблемы. Имбецилы же великовозрастные (к своему сожалению) прекрасно знают, что никаких небожителей нет. Есть — белобрысые торчки из Сиэтла, постоянно депрессующие и неспособные даже на то, чтобы, обладая миллионами, как-нибудь разобраться с самими собой и худо-бедно устроить свою жизнь.

Ошибаются как те, так и другие. Но первым живется лучше. Первых прет, а вторых — нет. Вот и вся математика.

В своей жизни я перечитал миллионы подобных надписей. Среди них встречались и циничные казусы. «Цой не умер, он просто вышел поссать», «Джон Леннон не умер, он просто снял очки». Или еще лучше: «Юрец Шевчук не умер, он просто в жопу пьян».

Тусовка на памятнике была какая-то нетипичная. В основном в силу возрастных признаков. Сегодня балом почему-то заправляли люди в летах — разных, но начиная со средних. Студенты же оттеснились на периферию: небольшими кучками они сидели на грязной траве, гнездились под деревьями, мозолили зады на узком и неудобном карнизе по периметру фасада. Девушки в мини (этим всегда славился весенне-летний fuck), сидящие на наклонной плоскости дворового газона: прекрасное зрелище. Уже загорелые ляжки и неумело (да и без особой охоты) прикрываемые трусики. Вокруг — сонм бледных юношей, в основном из хороших семей (те, что из не очень хороших, во все времена предпочитали ныкаться по библиотекам и читальным залам: страх быть изгнанным из города знаний вкупе с природными комплексами).

Ностальгическая картина. Не для всех — для меня ностальгическая (насчет Клона — не знаю, но думаю, что тоже). Одно но: что здесь общего с шоу Ролана Факинберга — одному черту известно.

Ситуацию проясняет баннер, довольно криво повешенный чьей-то ленивой рукой между двумя окнами в паре метров над входом. Текстовое содержание баннера: «Вечер выпускников факультета журналистики МГУ». Ниже — более мелко — сегодняшнее число.

На самом деле до вечера было еще далеко (обе стрелки прикрепленных к столбу квадратных уличных часов только-только перевалили за двенадцать), но выпускники уже здорово заложили за воротник. Перебродившая молодость вкупе с алкоголем и (у некоторых) старческой интеллигентной спермой била в голову не наотмашь, но прицельно: они громко о чем-то разговаривали, отвратительно ржали, седобородые папики доё…ывались до студенток в мини. «А вы с какого отделения, девушка? — А я вот в семьдесят шестом здесь тоже учился — о, что это было за время». Стандартный загон, который лично я слышал тысячи раз: мы провели здесь уйму времени, хотя студентами и не числились, а здешние выпускники год от года не меняются.