Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания

• Название: Алхимия желания
• Автор: Тарун Дж. Теджпал
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Тарун Дж. Теджпал — знаменитый индийский журналист и главный редактор популярного еженедельника, включенный журналом "Business Week» в число «пятидесяти людей, которые меняют современную Азию».

«Алхимия желания» — его первый роман.

Страсть внезапно ворвалась в жизнь преуспевающего индийского журналиста — и изменила все его существо…

Безумная саморазрушительная любовь к таинственной незнакомке-американке постепенно превращается в истинное наваждение — и он, уже неспособный отделить воображение от реальности, живет лишь надеждой на встречу с загадочной возлюбленной — надеждой, которой, возможно, так и не суждено сбыться.

Причудливая мозаика европейских и индийских мотивов, с первого взгляда приковывающая внимание читателя!

«Times»

Лабиринт страстей — плотских и духовных, мистических и интеллектуальных.

«Evening Standard"

---

Прошлой ночью это случилось непроизвольно, и я снова провалился в пустоту. Я понятия не имел, когда это произошло.

Физз повернулась во сне и обняла меня за талию. Мне захотелось оттолкнуть ее. Вместо этого я положил руку на ее волосы и медленно взъерошил, поднимая кудрявые темные локоны и отпуская их. Как и ее безупречная кожа, волосы Физз были живыми. Они двигались в руке, как будто лаская тебя в ответ.

В Физз не было ничего мрачного. Все сверкало. Когда я впервые увидел ее, то подумал, что ее улыбка может озарить весь мир.

То, что я гладил ее волосы, произвело на нее неправильное впечатление. Это был жест, который всегда побуждал ее к действию. Она опустила руку ниже, ища меня. Но меня там не было. Она попыталась возбудить меня. Ей всегда это удавалось. Но я выложился слишком сильно этой ночью, и там не осталось ничего, что можно было поднять.

— Я люблю тебя, — пробормотала она во сне.

Это было первое, что мы говорили друг другу каждое утро.

— Я тоже тебя люблю, — ответил я.

Ее рука стала более настойчивой. Но там ничего не было. Я мог прочитать ее растущее замешательство по движениям ее пальцев, по тому, как они вращали, тянули, снимали кожу, дергали. Знакомые движения, которые ждали обычного отклика.

— Но он не любит меня, — сказала она.

— Он любит, — уверил я, гладя ее волосы.

Другая моя рука лежала на дневнике, под подушкой. Его коричневая кожаная обложка на ощупь была гладкой и теплой. Я подавил желание откинуть подушку, служившую ему укрытием, и погрузиться в него.

Выждав несколько минут, я поцеловал ее в щеку и спустил голые ноги с кровати. Я вытащил мои лунгхи из-под одеяла и обернул вокруг пояса.

— Возвращайся, — прошептала она. — Позволь мне показать его настоящее место в мире.

— Мне нужно в туалет, — сказал я и вышел из комнаты, деревянные половицы скрипели под моими ногами по пути к верхней террасе. Я постоял на краю клумбы, где не росло цветов, и помочился на корни моего любимого серебряного дуба — теперь он был выше меня — глядя на просыпающуюся долину.

Автобусы и грузовики уже переезжали через горы, переключая передачи. Раздался скрипучий, пронзительный вой, который говорил о том, что еще один старый перевозчик преодолел новый поворот дороги. Внизу, на рыночной площади Джеоликоте — чтобы попасть туда, нужно было переречь долину, — в магазинах появились первые признаки движения, люди начали зажигать очаги. На трассе № 1 (от развилки, у подножия горы, одна дорога идет к Найниталу, а другая — в Алмору мимо нас) было все еще тихо. Только какой-нибудь случайный «Марути» медленно поднимался от долины Джеоликоте, недолго медлил у развилки, затем поворачивал на Найнитал или неспешно ехал в нашу сторону.

Туман пока не начал рассеиваться. В это время года это всегда происходит очень медленно. Еще два часа — и туман поднимется от подножия долины. Сначала несколько плотных белых хлопковых шариков, невероятно чистых, быстро раздуются до такого размера, что заполнят всю долину. В девять часов он окажется в Биирбхатти и начнет подниматься в наш дом. К половине десятого туман отрежет наш дом от окружающего мира, спрятав от нас даже наши собственные ворота. К этому времени мы будем есть мед и тосты в недостроенном кабинете, решая, чем бы заняться — поиграть в скраббл или почитать.

Мне внезапно стало холодно: я вышел на улицу без шали и намочил ноги росой. Забрезжил свет, и в мире появились первые проблески дня. Когда я обернулся, другая долина — Бхумиадхар (ее склоны были усеяны соснами и дубами) — все еще была темной и неподвижной.

Это было одно из преимуществ нашего дома. Он находился на вершине горы, разделяющей две очень разные долины Два разных мира. Один — зеленый, дикий, молчаливый, холодный и мрачный; другой — цивилизованный скучный, зеленовато-коричневый, теплый и яркий.

Можно было выбирать долину по настроению, но чаще всего мы сидели на краю долины Джеоликоте — более теплой, светлой и спокойной. Когда сидишь здесь на террасе, кажется что гора падает к твоим ногам, открывая вид на долину: извилистые дороги, красные крыши старых бунгало, растущие бетонны» конструкции, далекие придорожные магазинчики, аккурат но покрашенные правительственные сооружения, ползущие машины, персиковые и грушевые деревья, простирающиеся сосны, дубы и серебряные пихты составляли нам компанию и создавали ощущение движения где-то в отдалении.

На другой стороне дома дорога в Алмору, проходящая у границ имения, отделяла нас от долины Бхумиадхар, лишая открывавшийся пейзаж интимности. Вид здесь был темным и полным секретов. Толстые дубы и сосны закрывали дорогу к подножию долины; немногочисленные дома и террасы тесно обступили ее и были почти не видны из дома. Дорога шла из самого сердца долины, поэтому иногда на ней встречались дикие животные, в особенности пантеры.

Этот вид наполняет меня невероятной меланхолией песен Мохаммада Рафи. Все было бы превосходно, если бы запись саундтрека не была так испорчена: каждый раз, как вы начинали погружаться в соблазнительную темноту долины, ревущий грузовик закрывал вид и портил настроение. Порой, когда дождь только что закончился, туман был похож на отдельные хлопья из пуха, а вечернее солнце освещало все под определенным углом, долина Бхумиадхар становилась красивей долины Джеоликоте. Но это бывало очень редко.

Окончательно замерзнув, я спустился по каменному поребрику с террасы в кухню, Я стучал по покореженной сосновой двери до тех пор, пока щеколда не открылась, вошел, зажег газ и поставил кипятиться воду в кастрюле. Позади меня бродила Багира. Ракшас, не предполагая, что мы так рано проснемся, еще не пришел из флигеля. Я был рад этому. У меня не было настроения добродушно обмениваться с ним шутками или слушать, как он поет свои бхаджаны.

Оказавшись в обшитой досками части дома, я задержался у столовой, чтобы глаза привыкли к темноте, затем остановился в обветшалой гостиной, где было еще темнее. Потом, осторожно ступая по песку на неоконченном полу, я нашел дорогу к лестнице. Я поднялся на скрипучую третью ступеньку лестницы, четвертую, пятую, перешагнул через сломанную шестую, на цыпочках прошел по залу наверху и мимо веранды, затем тихо толкнул дверь в нашу маленькую комнату.

Старый сундук из гималайского кедра — центр хаоса — стоял у дальней стены, темный и неподвижный, богатое дерево билось в медных ремнях, открытый сверкающий замок висел на его лице.

Физз все еще спала, натянув на себя большое покрывало. Видны были только ее нос и лоб — остальное было спрятано под одеялом и волосами. Пол здесь был бетонный — незаконченный, неотполированный — и мы выбрали эту комнату, потому что могли делать здесь все, что хотели, днем и ночью, не заботясь о том, что половицы могли заскрипеть и разнести звуки по дому.

Я бесшумно двигался по комнате, раздвигая занавески и выравнивая складки.

Она проснулась, когда я надевал свитер, и, протянув руку, сказала:

— Куда ты? Иди сюда, пожалуйста.

Я подошел и поцеловал ее протянутую руку.

— Я вернусь через минуту, — пообещал я, — чай на плите.

Но я не вернулся. Я налил себе большую чашку крепкого сладкого чая, взял пачку печенья и вышел через заднюю дверь, прошел по каменной дорожке и оказался на террасе. Мне отчаянно нужно было прочистить голову. То, что происходило со мной, казалось мне нереальным. Если я быстро не разберусь с этим, это разрушит мою жизнь. Еще одна такая ночь, как сегодня, и я погиб.

Внезапно я почувствовал необходимость увеличить расстояние между мной и Физз. Я поднялся на следующую террасу, самую высокую точку дома, где восемьдесят лет назад установили цистерну с водой и откуда можно было увидеть верхнюю часть Найнитала, который раскинулся до выступающих шпилей и красных крыш школы Святого Джозефа. Мы поставили здесь скамейку из красного камня кота, после того как обнаружили это место. Она была достаточно широкой, чтобы на ней могли лечь два человека и смотреть в открытое небо. Скамейка была влажной от ночной росы, поэтому я присел на нее на корточках, обхватив колени.

За пятнадцать лет я еще не был так далеко от Физз. Даже во время наших худших ссор, грозящих расставанием, страсть и желание выжили. Безумие никогда не покидало нас; оно удерживало нас вместе. Даже когда мы погружались в обиженное молчание, наши тела разговаривали друг с другом, и легкое прикосновение могло разжечь безумие, и тогда обида забывалась.

Однажды в гостях у ее тетушки, когда мы провели два дня в молчании (причины ссоры всегда были неясные и тривиальные), мы столкнулись друг с другом в ванной, куда зашли, чтобы помыть руки перед обедом. Запах ее кожи, взгляд в зеркало, и мы бросились целоваться. В одну секунду я прижал ее к двери, одной рукой держась за задвижку, другой за застежку на ее джинсах, пока она жевала мои губы с сумасшедшим голодом. Как всегда, мы словно складывали паззл: мокрое и твердое, плоть и волосы, любовь и желание.