Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 1

• Название: Мессия. Том 1
• Автор: Бхагаван Раджниш
• Издательство: София
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 1996
• ISBN: 5-220-00026-8

"Мессия" — это весь Ошо: это широко распахнутая дверь в его необъятный духовный мир. Эта книга не оставляет сомнений: перед нами — одна из высочайших вершин человеческого духа.

В сущности, здесь три книги: во первых, это цитаты в начале глав, которые составляют полный текст поэмы "Пророк" великого арабского поэта-мистика Калила Джебрана; во вторых, комментарии Ошо к поэме — блестящий образец толкования сложной восточной поэзии и философии; в-третьих, сам Ошо: глубокий — и радостный, непринужденный, язвительный — и уязвимый, взволнованный — и мудрый, и неизменно ясный, как солнечный день.

Мессия?

Не торопитесь с иронией. Кто знает…

---

Я так и решил; прошло тридцать пять лет — и я не был несчастным, несмотря на то, что весь мир старался сделать меня несчастным. Но им следует запомнить: это невозможно. Раз я решил — я решил.

Когда я выходил из американской тюрьмы, надзиратель сказал мне: «Удивительно… люди попадают в тюрьму, выглядя очень хорошо. Когда же они выходят, то выглядят очень плохо. Однако вы выглядите лучше!»

Я сказал: «Двенадцать дней полного покоя: нет проблем, нет учеников… не нужна никакая безопасность» — я был самым спокойным заключенным. Я рассказал ему: «Даже президент Рональд Рейган не настолько спокоен. Если хотите, чтобы он действительно успокоился, поместите его в тюрьму — здесь полная безопасность!»

Он сказал: «Я еще не видел ни одного человека… скоро я собираюсь в отставку. Вы — первый за всю мою жизнь, кто выходит из тюрьмы таким счастливым».

Я ответил: «Не думал, что это будет так скоро; я планировал отдохнуть немного дольше».

И так было не только с надзирателем. Мои адвокаты, когда я вышел к ним, сказали: «Что произошло? Вы выглядите гораздо лучше». Когда я прибыл в свою резиденцию, Вивек спросила: «Почему здесь ты не выглядишь так хорошо?»

Я сказал: «Это не тюрьма. Я тренировался двенадцать дней, ведь мне наверняка известно, что если есть какой-нибудь ад, то я отправлюсь туда!»

Бог не потерпит меня. Его священники не выносят меня в этом мире. Даже если я достигну как-нибудь небес, Бог не пустит меня внутрь. Наверное, резолюцию уже приняли: «Этот человек опасен. Когда он приблизится — будьте бдительны!» Но им не стоит беспокоиться, я не собираюсь в их края.

Поэтому я сказал: «Эти двенадцать дней в американских тюрьмах, тюрьма в Англии на одну ночь, некоторый опыт в Греции… скоро я буду готов для кругосветного путешествия! Ведь прежде чем отправиться в ад, абсолютно необходима хоть какая-то тренировка. Я никогда не отправляюсь куда-либо без домашней подготовки!»

Слишком много осколков духа рассеял я по этим улицам, и слишком много детей моих стремлений бродят нагими меж этих холмов, и я не могу уйти от них легко и без боли.

Он говорит почти то же, что мог бы сказать и я. Как я могу оставить свое тело без всех вас? Мой корабль прибыл давным-давно, но я даже не смотрю на него.

Он прав. Каждый мастер будет чувствовать то же самое:

Слишком много осколков духа рассеял я по этим улицам, и слишком много детей моих стремлений бродят нагими меж этих холмов, и я не могу уйти от них легко и без боли.

Не одежду сбрасываю я сегодня, а собственными руками сдираю с себя кожу.

Не мысль я оставляю после себя, а сердце, умягченное голодом и жаждой.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

2. БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ КАПЛЯ В БЕСПРЕДЕЛЬНЫЙ ОКЕАН

9 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Нельзя мне более медлить.

Море, которое зовет к себе все сущее, зовет и меня, и я должен отплыть.

Ибо остаться — значит замерзнуть, заледенеть, сделаться застывшим слепком, хотя часы ночные и пламенны.

Хотел бы я взять с собою все. Но как? Голос не может взять с собой язык и уста, которые дали ему крылья. Он должен устремляться в эфир один. И орел один летит к солнцу, оставив родное гнездо.

Дойдя до подножия холма, он вновь обернулся к морю и увидел, что его корабль приближается к берегу, а на палубе моряки — сыновья его земли.

И воззвала к ним его душа, и он сказал:

Сыновья праматери моей, вы, оседлавшие гребни волн, Сколько раз приплывали вы в моих снах. Вот вы пришли в мое пробуждение, которое есть — мой более глубокий сон.

Я готов пуститься в плавание, и мое нетерпение, подняв все паруса, ждет ветра.

Лишь глотну этого спокойного воздуха, взгляну с любовью назад, и тогда я встану среди вас, — мореплаватель среди мореплавателей.

О, бескрайнее море, дремлющая мать, только в тебе находят мир и свободу река и ручей.

Лишь один поворот сделает этот ручей, лишь еще один его всплеск раздастся на этой поляне, — и я вольюсь в тебя, беспредельная капля в беспредельный океан.

Альмустафа говорит: …Нельзя мне более медлить. Море, которое зовет к себе все сущее, зовет и меня, и я должен отплыть.

Это переживание всех, кто пробудился к своей реальности, чья духовная сущность реализована. Их работа на себя завершена; им не нужно больше медлить в темных долинах жизни. Но они медлят, пока сущее позволяет им.

Причина в трансформации, преображении: как только вы узнаете себя, ваша страсть — та же энергия, которая тянула вас вниз и вниз, — становится новой силой. Отсюда слово сострадание — страсть становится состраданием*, вожделение становится любовью. У страсти тысяча и одна проблема; у сострадания только одна проблема.

Мне вспоминается Гаутама Будда. Говорят… слова не важны, но смысл — самое прекрасное и самое значительное, что можно пережить. Когда Гаутама Будда стал просветленным, была ночь полнолуния. В первый раз он столкнулся с новой проблемой. Он сталкивался со многими проблемами — и из-за того, что он был способен решить все эти проблемы, он даже не осознавал прежде, что эта проблема, последняя, тоже появится в определенный момент путешествия к звездам. Это было сострадание.

Когда он стал просветленным, исчезли все его собственные волнения, тревоги, как будто их никогда не существовало прежде, как будто он спал, и это было просто ночным кошмаром. Теперь он пробудился, все эти сновидения исчезли. Однако нечто новое — настолько новое, что он даже не грезил о нем, — внезапно стало всем его существованием.

Называется это состояние состраданием. Вся энергия, которая раньше вовлекалась в страсть, очистилась и утончилась. Она уже не движется вниз, она раскрывает свои крылья и готова лететь. А как же те миллионы и миллионы людей, которые до сих пор блуждают в темноте, в слепоте? Неужели он настолько эгоистичен, что забудет о них? — друзей и врагов, любивших и тех, кто ненавидел его, людей, лелеявших его всю жизнь, и людей, желавших уничтожить его. Но когда возникает сострадание, различие между врагом и другом исчезает. Теперь весь караван человечества — просто спутники. Следует ли ему оглядываться, или просто идти вперед и исчезнуть в тотальном блаженстве? Он подошел к точке, в которой для него исчезли все препятствия. Он может двигаться и летать, подобно орлу в открытом небе истины, красоты, благодати — сатьям, шивам, сумдерам.

Но как же те, кто остался позади? Может, они и ненавидели его — они таки ненавидели его, на его жизнь покушались много раз. Но в тот миг, когда возникает сострадание, чувствуешь его даже к тем, кто предпринял все усилия, чтобы уничтожить тебя, уничтожить твое послание, разрушить тебя настолько полно, чтобы и само имя исчезло, забылось. Но все же… и они человеческие существа, стоящие перед лицом тех же тревог, тех же проблем, той же зависти; страдающие в том же аду.

Passion — страсть; compassion — сострадание.

История говорит, что Будда остановился у врат рая, ради которого трудился всю жизнь. Была музыка, празднество, потому что лишь изредка дверь открывается; лишь изредка появляется человек, восходящий к таким высотам, что рай может ликовать. Привратники просили, приглашали: «Ты прибыл! Входи». Но они были удивлены — он выглядел грустным, потому что не думал в этот миг о рае и его благословении. Он задумался о миллионах душ, блуждающих, не ведающих куда идти, не знающих что делать, страдающих в страшных мучениях.

Может, ему возвратиться и забыть все о рае и его удовольствиях, его вечной жизни, всех его мгновениях ликования? Он достиг его огромными усилиями. Теперь он прибыл, и рай празднует, принимая его, — но должен ли он вступить во врата? Ведь это будет огромный эгоизм, безобразие, недостойное такого человека, как Гаутама Будда.

Он сказал привратникам: «Пожалуйста, затворите двери. Я не могу войти. Я буду ждать до тех пор, пока последнее человеческое существо не войдет в рай. Я буду последней человеческой душой, и эти двери больше не откроются после того, как войду я.

Возможно, потребуется вечность, но это не имеет значения. Я вижу миллионы грустных лиц, сердца, полные слез, людей, никогда не улыбавшихся, вся их жизнь — это адское пламя. Нет. Пожалуйста, закройте двери. Я боюсь — при открытых дверях в какой-то миг слабости я могу соблазниться и войти».

Будда все еще стоит перед райскими вратами — потому что все мы до сих пор идем наощупь — ради нас, ради миллионов ушедших, и ради миллионов других, которые еще придут.

Может быть, это всего лишь прекрасная сказка, однако она содержит чистую, незамутненную истину.