Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

• Название: Опыт интеллектуальной любви
• Автор: Роман Савов
• Жанр: Современная проза

Разум против любви

---

Тогда я пристально смотрю в эти глаза, сливающиеся с молодыми березовыми листьями, а она скептически выдает:

— "Что вы на меня так смотрите, отец родной? На мне узоров нет".

Мы любим друг друга. Она — выражая протест против неустойчивого существования, я — нежелание отдавать ее кому бы то ни было.

Чем ближе лето, тем тяжелее уединиться в Кремле. Стайки молодых людей снуют там и тут. Вот и приходится изобретать что-то еще.

Мы заказали мясо, хороший кофе, вино.

Заказывали по отдельности, но с самого первого визита официантки, Настя начала вести себя примерно также, как вел себя Корнюшин в баре. Я сначала подумал, что мне кажется, но, вглядевшись в ее лицо, понял, что у нее начался "надрыв". Она вела себя так, будто я — жигало, причем в ее действиях, по-видимому, не было ничего неправильного, но чувствовалось, что она хочет унизить меня.

Я мог бы встать и уйти, но не был уверен, обстоит ли дело именно так. Может быть, мне кажется?

Во всем этом был какой-то ужасный диссонанс, который чертовски хотелось осмыслить. Чем дальше, тем с большим напряжением и беспокойством я ждал расчета. Во-первых, мне почему-то подумалось, что Настя может уйти, не расплатившись, а может уйти и без меня, не расплатившись. Маленькая месть. Во-вторых, она может дать мне сейчас деньги и попросить расплатиться. В этом случае, мои подозрения окажутся несостоятельными. Просто мираж. Или же она может расплатиться сама, продолжив игру в жигало. Но зачем? Из мести? Или это очередная ролевая игра? Я не понимал.

Когда саксофонист закончил композицию, зал начал рукоплескать. Настя первая вскочила с места. Я не встал. Напротив, воспользовался ситуацией, чтобы рассмотреть ее лицо. Оно выражало восторг, но не настоящий, а театральный. Настя также неожиданно села, достала зубочистку и начала ковырять ею в зубах. Я обратил внимание на отбитый кусочек верхней единицы, отбитый в том же месте, что и у меня.

— Что у тебя с зубом?

— С каким… зубом?

— Кусочек откололся.

— А, это? Как-нибудь сделаю.

Неожиданно для себя, я раздраженно добавляю:

— …это портит тебя.

Она даже не подняла глаз, продолжая спокойно чистить зубы.

Когда страсть Карениной к Вронскому стала проходить, Анна начала обращать внимание на появляющуюся лысину. Пустячок, казалось бы, но подмечено верно.

И неважно, что подлинный мотив — неприязнь к ней в связи с игрой в жигало. Важно, что первая ласточка уже пролетела.

— Пойдем?

— А десерт?

Я подозвал официантку. Она подошла, странно улыбаясь.

"Дура!"

Настя заказала мороженое.

Уже не спрашивая Настю, я подозвал девицу, желая попросить счет, но Настя меня опередила. Нарушая все правила этикета, она, торопясь, проговорила:

— Девушка, принесите, пожалуйста, счет, — и надула губки.

Это выглядит вульгарно.

Официантка принесла счет и в растерянности встала рядом со столом. Она не знала, кому его подать. Я с удовольствием наблюдаю за ее смущением.

Наконец, она все-таки решилась. Протянула счет мне, причем, лицо ее стало буквально пунцовым:

— Наверное, вам. Вы, все-таки, мужчина.

Я усмехнулся. Посмотрел на Настю. Настя внимательно изучала мое лицо. Я изучал изучающую. Она отвела глаза.

Я протянул счет Насте.

Она в сердцах пробормотала:

— Дура какая-то.

— Это ты ее смущаешь. Ты переставила роли. А официантка — девица неопытная, не знает, как себя вести.

— Пойдем, Кисыч.

В ее интонации сквозит усталость. Я помог ей одеться, чувствуя за спиной взгляд доведенной до замешательства официантки, перекинул плащ через руку и пошел к выходу.

Настя попросила постоять около туалета. Покараулить. Потому что дверь не закрывается.

Оказалось, что дверь закрывается.

Не дав Насте зайти в кабинку, я обнял ее и засосал. Одновременно поднял бордовую юбку, обнажив ноги в черных колготках и туфлях, всегда напоминавших старуху Шапокляк. Я овладел Настей стоя. Хотя каблуки были и невысокие, но мне пришлось встать на носки, отчего икры стали как ватные, а боль в натруженных мышцах, сводила с ума. Впрочем, это ускорило развязку. Мы кончили практически одновременно.

В дверь начали отчаянно молотить. Когда последняя судорога ее тела затихла, я зашел в кабинку, выбросил презерватив прямо в унитаз — маленькая месть за тот позор, что я пережил.

Настя зашла и закрылась. В этот момент в дверь опять начали молотить. Я засмеялся. Брюки я вымазал, хотя и был предельно осторожен. Я надел плащ, застегнулся, критично осмотрел себя в зеркале — никаких следов.

Чего нельзя было сказать о ней: раскрасневшееся лицо, губы, которые только что изведали поцелуй — казалось, на них все отпечаталось. Да и ноги явно подкашивались.

— Нормально, — сказал я, отсмеявшись, и открыл дверь, ожидая увидеть полную негодования рожу ста двадцати килограммового саксофониста — я почему-то решил, что в дверь ломился именно он.

Но никого не было.

Теплый ветер разлохматил волосы. Лицо Насти, умиротворенное и удивительно светлое, больше не казалось ненавистным. Я с удивлением подумал, что мне и самому не верится, что она могла учинить такое в кафе.

— Насть, зачем ты это сделала?

— Что сделала?

— Зачем устроила всю эту игру?

— Кисыч, ты о чем? — сказала она, кусая губы.

Уже прощаясь, я спросил, не хочет ли она сходить в театр. Мы целовались недолго, потому что вечера были холодными.

Я проехал на пятом не до Новой, а до площади Ленина. Билеты продавались в Театре юного зрителя, как это было указано в газете. В нашем драмтеатре шли спектакли, которые мы с Настей пересмотрели: либо вместе, либо по отдельности. ТЮЗ же хвалили. В газете было написано, что спектакли, с которыми приехали гастролирующие, заняли призовые места на каких-то конкурсах. Я подошел к афише, невольно видоизменяясь с каждым вторым шагом. Уж больно погода напоминала Машу, которая приехала из Сибири, чтобы заказать мне "Маленького принца".

Один шаг — и я иду покупать билеты на спектакль для себя и Насти, связь с которой я вынужден скрывать, словно я не живу, а играю в вульгарном мелодраматическом фильме. Еще шаг — и я, молодой, веселый, автор "Прелюдий", иду по этой же самой дороге под руку с Машей — заказчицей, которой нечего делать в это время дня. Норковая шапка надвинута на брови, подтянутое тело облачено в длинное пальто. Я теперешний, ослабленный, уставший, замученный запретной любовью, осознающий свое место в этой весне, которая опустилась на город, побуждая людей уходить из повседневности в простор страсти.

Стоп! Что это за мысли? Опомнись, Родя!

Я стою перед афишей, выглядящей такой старой, будто бы я изучаю репертуар прошлого столетия. Я ищу пьесу, которая удовлетворяла бы нескольким условиям: шла бы в ближайшее время, имела бы многообещающее название, желательно известного автора. Впрочем, вглядываясь в афишу, понимаю, что гастроли завершаются через 5 дней, а в выходной будет только одна пьеса — "Раба своего возлюбленного" Лопе де Вега. Я вхожу в театр, вспоминая Лену. Какие ассоциации связывают театр с ней?

Билеты стоят гораздо дороже, нежели я думал. Если бы не зарплата, которую я получил сегодня, я ушел бы ни с чем.

— Два билета на первый ряд на "Рабу".

— На первый ряд билетов нет.

— А на какой есть? Желательно, поближе к сцене.

— Возьмите на пятый.

Вежливость кассира поражает. Она говорит мягко. Не огрызается, как обычно.

— А места будут в центре?

— Да, двенадцатое и тринадцатое вас устроят?

Я смотрю на схему. Не так уж и важно, где сидеть. Я стою здесь сейчас, чтобы выйти с Настей в люди, а не чтобы посмотреть спектакль, в конце-то концов.

Обычные билеты драмтеатра, на которых стоит штамп — "Гастроли". От руки на билете написано: "Место проведения — ДК "Нефтяников"". Я в недоумении останавливаюсь.

Воспоминания относят меня в пивзаводскую зиму, когда мы с Настей не попали в цирк, потому что я взял по ошибке не те билеты.

Меня тянет вернуться и уточнить место, но просыпается чувство внутреннего сопротивления. Оно настолько сильное, что нет никакой возможности справиться.

Когда мама спрашивает, с кем я иду на спектакль, я отвечаю, что с Машей. В сложившихся условиях каждая знакомая женщина — мое потенциальное алиби. Я буду прикрываться любой как щитом, потому что иначе теперь нельзя. Я должен заплатить за любовь любую цену.

Около входа толпятся люди, значит, все правильно, и представление состоится.

Мы раздеваемся.

Зал набит людьми. Нет ни одного свободного места. Причем публика — явно не молодежь, солидная, респектабельная. Первый ряд заполнен людьми, у которых в руках розы. Настя шепчет, что нам бы тоже следовало их купить, но я скептически улыбаюсь.

Третий звонок — начало.

Лопе де Вега играла Тверь. Уровень мастерства поражал. По сравнению с ними рязанские актеры — группа недоучек.