Мигель Астуриас - Ураган

• Название: Ураган
• Автор: Мигель Астуриас
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

---

Пришел врач, приземистый, короткорукий, с большими бархатными глазами.

— А, старая колдунья, дождалась наконец, получила сполна за свои штучки, — сказал он, увидев Сарахобальду, — да еще что за штучки-то… верно, с каким-нибудь негром… Эти старухи только того и ждут, как бы взяться за прежнее. Ну а война есть война, вот как я скажу… — Сарахобальда, смертельно бледная, без кровинки в лице, молча глядела на врача.

Девушки в розовых резиновых перчатках доставали из стеклянных шкафов какие-то блестящие инструменты.

Парень, притащивший Сарахобальду, потихоньку вышел. Нечего ему тут делать, он ей не муж. Однако, прежде чем уйти, все же постарался — разглядел хорошенько Сарахобальду, какая она есть.

— Эта окаянная баба торгует всякими зельями, которые людей с ума сводят, — объяснил врач. — Теперь ты у меня в руках. Вот я сейчас позову твоего любовника, пусть поглядит, какая ты гнилая, дурь с него сразу и соскочит. Почему бы мне так не сделать? А?

Сердце замерло у Сарахобальды. Врач стал брить ее обычной мужской бритвой.

— И, конечно, что бы ни говорили, — продолжал он, — а что старого Джона Пайла жена разлюбила — ее рук дело, да и других всяких пакостей много она натворила…

Врач умолк, орудуя чем-то вроде ложек. Сарахобальда стонала, дрожа, извиваясь от боли, закусив посиневшие губы. Одна из помощниц подала врачу какую-то штуку с металлическими зубьями, Сарахобальда чувствовала, как зубья эти вгрызались в ее внутренности…

Наконец врач кончил операцию. Все еще продолжая говорить громко и весело, он тщательно намылил руки, открыл оба крана. Вода смывала белоснежную пену с его ладоней, и такой же, как пена, яркой белизной сверкали зубы врача — он улыбался, вытирая руки, и все повторял:

— Война есть война. Поняла, чертова ты старуха?

В операционной было жарко, жужжали вентиляторы, едко пахло марганцовкой, которой врач сделал промывание, прежде чем наложить повязку…

Надсмотрщик ходил по всему поселку и рассказывал о нападении на Сарахобальду. Больше всех встревожились дон Андрадито и Хуанчо Монхе, хотя оба были хорошими стрелками. Они ходили обвешанные ружьями и пистолетами, горячо молились святым в застекленных рамках, которые прежде висели в их до- мах, забытые, привычные, незаметные, как дыхание… Ничто не помогло. Надсмотрщики жили в постоянной тревоге. Работники глядели вроде бы как обычно. Но надсмотрщики, те, что поважнее, и те, что помельче, чувствовали — что-то переменилось, трудно сказать, в чем дело, но взгляды работников как бы ощупывают их, примериваются, ищут, куда нанести смертельный удар, когда придет пора рассчитаться за все.

Теперь жены надсмотрщиков могли успокоиться — надсмотрщики мало выходили из дому. Разгуливать по поселку казалось опасным, и после работы все сразу же отправлялись домой — сидели, читали журналы и старые книги, играли с детьми, меняли свечи, дни и ночи горевшие перед изображениями Христа и святых. Молчаливая толпа как бы обступала их, сходились, как тени, огромные шляпы, вздымались мощные смуглые руки, узловатые цепкие пальцы с длинными ногтями тянулись к их горлу, сверкали, рассекая воздух, мачете, и уже нечем было дышать…

Задыхался надсмотрщик, тот, что поважнее, и тот, что помельче, расстегивал на груди рубашку, силился спастись от самого себя, от своего страха, вырвать со дна души притаившийся ужас. И раскидывал в стороны руки, будто плыл среди черной ночи в серебряных каплях росы, не росы — пота, пролитого не Христом распятым, а тысячами пеонов, что гнут спины над бороздами, днем и ночью, до полного изнеможения.

И тревожен сон надсмотрщика, того, что поважнее, и того, что помельче. При малейшем шорохе срывается он, голый, разгоряченный, с постели, на которой, беззащитная, голая, спит его жена, посапывают в темноте ребятишки, тоже голые, беззащитные, а он стоит в дверях, всматривается в черно-зеленую тьму, не мелькнет ли там, в зарослях, чья-то тень. А иногда стреляет вдруг прямо перед собой, расстреливает свой ужас. В ответ воет пес, бормочут в курятнике сонные куры, ветер хлопает дверью…

— Пулеметы прислали! Много, — прокатилась, весть, — пулеметы… и солдаты… стали лагерем около станции!

Надсмотрщики, те, что поважнее, и те, что помельче, спешили убедиться своими глазами. Работники тоже хлынули к вокзалу. В этот день надсмотрщики не пошли после работы домой. Что там делать? Читать, возиться с детьми… какая скука! Молиться они тоже перестали. Стоит ли молиться, раз прислали пулеметы? А жалкие угрозы всех этих папаш, братьев, родственников или просто приятелей опозоренных девиц, разве могут они испугать их?

Лавочник по вечерам перетаскивал с места на место свою железную кровать, волочил по всему погребу, как каторжник цепь. Каждую ночь он спал в другом месте.

— Пулеметы я видел у себя на родине, — говорил он. — Конечно, их прислали, чтоб защитить начальников. Только солдаты-то, они из народа. Такие же индейцы, так что доверять им особенно нечего. Эти самые пулеметы в один прекрасный день… Ха! В один прекрасный день они повернут на нас, вот тогда вы вспомните меня, вспомните дядюшку Чичигуо!

Похватали много народа, в том числе Бастиансито Кохубуля и Хуанчо Лусеро. Это были люди крепкие, из тех, что умеют держаться, таких не запугаешь, им и смерть нипочем.

Их повели на станцию, жены и матери бежали следом. Арестованных затолкали в вагоны для скота. Поезд тронулся, закричали, заплакали женщины… Бастиансито широко открытыми глазами глядел перед собой, Лусеро поднял жесткую широкую ладонь, помахал своим…

И вот опять — шляпа на голове, чемодан в руке, трубка в зубах — Лестер Мид отправляется в столицу.

Поезд страшно опаздывал. Мид и Лиленд пришли на станцию, сели на скамейку, глядели на пальмы, кустарники… Два часа с лишним просидели они молча. О чем говорить? Лиленд так хорошо рядом с Лестером!

Подходили бродячие собаки, печальные, тощие, надоедливые как мухи, обнюхивали их и шли прочь. Иногда какой-нибудь местный житель, набегавшись от одного окошечка к другому, совсем сбитый с толку, спрашивал, когда же придет поезд. Они отвечали. И опять молчание, палящее солнце, жара, мухи, кустарники, пальмы… Наконец из кустарника, будто из клубов зеленого дыма, медленно выполз паровоз. Свисток, звон колокола… Разлука.

Лестер Мид отправился к своему адвокату, отставному судейскому чиновнику, при виде которого невольно приходили на память такие давно забытые слова, как неподкупность, незапятнанность, безупречность. И вдобавок за спиной адвоката высилось распятие высотой чуть ли не в два этажа.

В пиджаке с протертыми локтями, рубашке весьма преклонного возраста, много повидавшем на своем веку галстуке бабочкой, которая все норовила взлететь, и в больших, не по ноге, ботинках адвокат сообщил своему клиенту, что, получив его телеграмму, тотчас же отправился в суд и просмотрел назначенные к слушанию дела, но ничего не обнаружил.

— Как же ничего, когда они в тюрьме!

— Дайте мне договорить, сеньор Мид. Единственно, что там имеется, — это бумаги, великое множество бумаг. Но ни в одной из них ничего не сказано об аресте обвиняемых. Ничего.

— Мои товарищи арестованы, понимаете? И для меня это все.

— Конечно. Свершен незаконный акт, тем самым допущено нарушение конституции, то есть преступление, и моя задача в этом деле — избежать повторения подобных фактов. — Адвокат достал сигарету домашнего изготовления, закурил и прибавил: — Я придерживаюсь того мнения, что поскольку действия суда полностью игнорируют какие бы то ни было правовые нормы, — голос бедняги дрожал от стыда, он был честный человек, — то, если мы пойдем по законному пути, мы добьемся лишь того, что папка с делом будет расти и пухнуть, а арестованных нам не освободить.

— Скажите же, что делать, сеньор адвокат.

— Надо искать каких-то об… об… обходных путей… Лестер Мид разузнал фамилию адвоката компании «Тропикаль платанера» и на следующее утро явился к нему.

В конторе адвоката Компании все дышало чисто американским комфортом, который облегчает каждое движение руководителей и служащих такого рода контор. Адвокат в безукоризненном костюме, сшитом в Нью-Йорке, тотчас ввел Мида в кабинет, хотя в приемной ждали еще несколько человек.

— Иностранных клиентов мы обслуживаем в первую очередь, — сказал он, поклонившись, и закрыл двери кабинета.

Мид опустился в кожаное кресло, адвокат уселся за свой письменный стол.

— Я сосед землевладельцев, которых вчера арестовали и увезли сюда, — сказал он. — Я приехал попытаться помочь своим соседям. Вы, вероятно, выступаете обвинителем в этом деле.

— Благодарю вас за визит, но считаю долгом довести до вашего сведения, что мы никого не обвиняем. Единственное, что мы можем себе позволить, когда дело принимает слишком уж неприятный оборот, это попросить представителей печати информировать о происшедшем общественное мнение, которое, на наш взгляд, является лучшим судьей в подобных случаях. Вы, вероятно, видели, газеты полны сообщениями, комментариями, фотографиями, посвященными тем небольшим волнениям, которые не стоит называть даже восстанием, но которые правительство, ревностно поддерживающее порядок, учитывая тревогу, поднятую прессой, решило пресечь в самом зародыше, послав на место событий войска и арестовав главарей.