Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья

• Название: Хвала и слава. Книга третья
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1963

---

Геленка, запрокинув голову, смотрела на облака и пролетавших в вышине птиц. Ласточки, забыв о бурях войны, вернулись и уже проносились под облаками и стремительном танце. Геленку эта картина привела в восхищение. Прохожие, заметив, что она уставилась на небо, с беспокойством следили за ее устремленным вверх взглядом и думали: уж не кружат ли там самолеты? Безразлично какие, все равно ничего хорошего это не сулит. Одни, задрав голову, просто убеждались, что небосвод по-весеннему безмятежен, другие, не узрев ничего примечательного, снова обращали свои взгляды на Геленку и пожимали плечами: что она там увидела?

Геленка в конце концов спохватилась, что привлекает всеобщее внимание, а это уж было совсем ни к чему. И она стала смотреть в сторону Иерусалимских Аллей, пока не увидела приближающийся катафалк.

Геленка знала, что всего несколько дней назад Лилек ночевал у Анджея, знала, что это был молодой человек, товарищ Янека Вевюрского, друга Януша. Она никогда не видела этого парня и представляла себе его очень красивым. Лилек посмеялся бы от души, если бы узнал, каким рисовала его в своем воображении сестра Анджея. Черный Лилек был невысок, худощав, с большими темными глазами; собственно, только эти глаза и украшали его узкое лицо. Говорил он немного и невнятно, особенно в минуты волнения. А Геленка думала: «Жаль красивого парня».

Но тут же она вспомнила Бронека. Бронек был действительно красив, лицо арабского типа, и кожа на его длинной (Геленка шутила — «лошадиной») шее была смугло-золотистого оттенка. Она помнила и чем пахла эта шея: какой-то смесью аромата «портняжной» и амбры. И больше этого уже никогда не будет? Геленка глянула в пролет моста Понятовского и снова увидела голубое небо над Вислой и даль, подернутую синевой. И, забыв о Лилеке, вспомнила вдруг костел в Рабке такого же сине-фиолетового цвета. Костел в Рабке, где они были с Бронеком, а потом горы, туристскую базу на Гонсеницовой и Кшижне. Оторвав взгляд от этой дали за мостом, которая напомнила давно минувшее, она взглянула на медленно проплывавший катафалк, и эти черные дроги показались ей лишними, ненужными и неправдоподобными.

Вспомнился рюкзак Бронека, веревки, спальный мешок, который он нес, все его доспехи — от ботинок до берета, и она подумала, что именно такое снаряжение им всем и носить бы сейчас, а не пистолеты, высокие сапоги и гранаты кустарного производства.

И снова с чувством стыда и неловкости она посмотрела на катафалк, который подпрыгивал на трамвайных рельсах. «К чему все это?» — спросила себя Геленка.

Но тут же устыдилась своих мыслей.

«А он-то, бедняга, в чем виноват? — подумала она. — Ведь он не имел никакого понятия о жизни, был молод. Может, даже еще не знал женщины. И не хотелось ему вот так падать с крыши. Был ли он еще жив, когда падал? Чувствовал ли еще что-нибудь? Очень ли жалко расставаться с жизнью?»

«Анджей говорил, что он был очень наивен и во многое верил. Счастливый!» — вздохнула она.

У моста Понятовского, который повис над широко разлившейся в эту пору рекой, стоял Губерт Губе. Он пренебрегал тем, что каждому бросались в глаза его высокий рост, всклокоченные локоны — эдакая диковина — и манера держаться так, словно он готовится к прыжку. И лишь благодаря необыкновенному везению — так могло везти только Губерту — к нему до сих пор почти не привязывались жандармы.

— Будь я немцем, — часто повторял Анджей, — я, ни слова не говоря, арестовал бы тебя за одну твою подозрительную рожу.

Губерта забавляла вся эта, как он выражался, «комедия» с провожающими, расставленными вдоль пути следования катафалка. Он считал, что это еще один «втык» немчуре. Об убитом он не думал — слишком мало знал его: Лилек всего несколько дней был связным между Губертом и Спыхалой. Эти похороны представлялись ему еще одним приключением, а Губерт рьяно коллекционировал подобные — и более опасные — приключения.

Для него все по-прежнему оставалось бравадой и приключением. Губерт всегда и все стремился брать на себя, не считаясь с последствиями. Он чуточку обижался на Анджея за то, что тот сам разделался с Марысей Татарской. Даже упрекал его. Анджей ничего не отвечал. Последнее время Анджей вообще отмалчивался, даже если речь заходила о важных делах.

Губерт перегнулся через перила моста. Внизу струился серый поток. Висла была мутна, хотя день стоял погожий и небо голубело. Сильное течение разбивалось об опоры, образуя красивые белые буруны. Проплывали прутики и даже большие ветки деревьев.

«А может прыгнуть?..» — подумал Губерт. Просто прыгнуть, без повода и цели — подчиниться необходимости было бы для него унизительно. Добровольно совершить безрассуднейший поступок. Но все-таки сознательно выбрать один из тысячи возможных подвигов.

Он пригладил рукой кудри. Этот жест отрезвил его.

«Брось свои выдумки, дорогой Губерт, — сказал он себе. — Как ни фантазируй — от судьбы не уйдешь. Да сейчас и не время для выдающихся личностей».

Он улыбнулся.

«А впрочем, никакая я не личность», — закончил он свою мысль.

На мосту послышалось цоканье копыт жалкой лошаденки, показался черный балдахин.

«Я один из «наших ребят», — подумал он еще, — так же, как этот!»

Ночью шел дождь, по небу еще проносились низкие облачка, точно ошметки белой ваты. Мост был мокрый, неровный, с выбоинами от бомбардировок еще 1939 года. Лошадь споткнулась, возница натянул вожжи. Лошадь выровнялась и несколько метров прошла рысью. Тетка побежала вдогонку, оступилась в той же выбоине и упала. Губерт бросился к ней и помог встать.

Он увидел обращенное к нему простое лицо и серые испуганные глаза.

— Что вы! — проговорила женщина. — Не нужно.

Губерт еще несколько секунд держал тетку Лилека под руку, потом отпустил ее и отошел. На мосту было совсем пусто, никто не видел этой сцены. Губерт не выдержал и вопреки приказу пошел по мосту за катафалком, не спуская с него глаз.

«Ты просто один из многих, как и тот, которого везут. Помни об этом, Губерт. И не воображай о себе черт знает чего».

У него мелькнула мысль, что отец любил приговаривать: «черт знает что», а теперь выражение это кажется старомодным. Он сделал еще несколько шагов, но вдалеке, на другом конце моста заметил Анджея. Губерт сразу узнал его высокую, стройную фигуру и остановился.

Анджей стоял здесь давно. Его уже брала досада, но, увидав приближающийся катафалк, он зашагал ему навстречу, причем довольно быстро. Торопливо прошел всю насыпь и остановился у Рондо Вашингтона. Оттуда можно было увидеть, как дроги подъедут и как затем направятся в сторону Брудно. Анджей не отдавал себе в этом отчета, но ему хотелось подольше побыть рядом с Лилеком, принять самое деятельное участие в похоронах.

С той минуты, как Спыхала рассказал ему о необычной смерти Лилека, Анджей не переставал думать о нем. Собственно, он думал о нем и раньше, после той ночи, которую Лилек провел в его комнате. Быть может, именно с той поры сомнения стали одолевать Анджея пуще прежнего. Хорошо ли так верить и быть столь убежденным в правильности своих поступков? Анджей размышлял и сомневался, как всегда сомневался. Он чувствовал, что какая-то сила подхватывает его и вертит, как ничтожную былинку. Вспомнилось изречение Паскаля: человек — мыслящий тростник.

Какую ценность представляет загубленная жизнь Лилека? Для него самого — огромную, для общества — минимальную. Суммируются ли эти минимальные ценности? Вероятно, да, даже наверняка — да, но этого-то ему и не дано ощутить.

И вообще с некоторых пор у него возникло чувство потерянности. Анджей боролся с ним, как мог, и убеждал себя, что вся его деятельность была целеустремленной и подчинялась какому-то плану. Что все должно иметь смысл. Как же иначе?

Но часто, как и в эту минуту, он говорил себе: «Это не имеет никакого значения, это сон, который ничего не означает».

Катафалк ехал по краю мостовой, у самого тротуара. Анджей увидал надпись на неказистом гробе: «Юлиуш Сыга, 23 года». И вспомнил, как тяжело сопел Лилек, лежа рядом с ним, как от него дышало жаром. А сейчас он холоден как лед. «Самое страшное, когда стоишь возле покойника, — это не чувствовать тепла», — подумал он.

Катафалк описал дугу и покатил вдоль ограды парка Скарышевского, тетка шла следом, отставая уже на добрый десяток метров. Анджей улыбнулся, ибо почувствовал, что слезы навертываются на глаза.

Стоял он долго. Катафалк удалялся, подпрыгивая на неровной мостовой. Очертания гроба, казавшегося с торца желтым шестигранником с черным пятном жестяного венка, постепенно расплывались, тетка ускоряла шаг, но все больше отставала от печальных дрог, а в парке на молоденьких березках и грабах легко и призывно трепетала бледно-зеленая листва.

— Вот и нет Лилека, — сказал Анджей. Махнул рукой и направился в город.