Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга вторая

• Название: Хвала и слава. Книга вторая
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

---

Нагловатый хорошенький юнец в белой куртке появился в комнате и, не отрываясь, многозначительно уставился на «мадам».

— Что ты будешь пить? — спросила Ганя.

— С удовольствием выпил бы чаю.

— Может, что-нибудь покрепче? Виски? Портвейн?

— Нет, нет.

— Ну хорошо. А мне виски, — обратилась она к юнцу.

Смазливый щенок, небрежно кивнув, исчез.

— Ну, что ты скажешь? Видел, как он на меня смотрит? Нравлюсь ему.

Януш грустно усмехнулся.

— А вдруг ему просто на днях надо платить очередной взнос за мебель, потому что он женится?

— Ох, до чего ты ужасен, вечно все должен испортить своим цинизмом!

— Это не цинизм, Ганя, это знание жизни.

— И самое страшное, что ты прав. Он мне даже уже сказал, что женится.

Януш рассмеялся.

— Ах, Ганя, Ганя…

На огромном серебряном подносе прибыл чай в маленьком чайничке и два миниатюрных тоста в салфетке. Красивый юнец налил виски в рюмку, а затем перелил его в высокий стакан, наполовину заполненный льдом.

— И до чего они тут скупые, — вздохнула Ганя. — В Америке хоть за свои деньги имеешь сколько хочешь. А тут… — И она махнула рукой.

Красавчик независимо удалился.

— А почему ты, собственно, здесь сидишь? — спросил Януш.

— А где же мне еще сидеть? Нью-Йорк мне просто осточертел…

— А муж?

— Я развелась.

— Вот это чудесно, — обрадовался Януш.

— Ну и сижу, а что? — неожиданно взорвалась Ганя. — Приходится сидеть, потому что сужусь со своим компаньоном. Из-за денег. Ведь оказалось, что он меня страшно надувал.

— Кто он?

— Да Дюмарк. Мой компаньон. Мы же, как ты знаешь, основали тут небольшую парфюмерную фабрику. Он выпускал духи, отправлял в Нью-Йорк — частично контрабандой, иначе пошлина меня разорила бы, — а я продавала.

— Ради бога, Ганя! — воскликнул Януш, глядя на ее красивые руки. На них был чудесный серый жемчуг. — Изумруды ты уже не носишь? — спросил он, беря ее за руку.

— Продала! Представь себе, продала!

— Зачем?

— Ах, надоели. Да и деньги на процесс нужны. Нет, ты представь себе, этот самый Дюфур…

— Какой Дюфур?

— Ну, Дюмарк, вечно я путаю эти французские имена.

Януш заметил, что Ганя не только не избавилась от своего провинциального одесского акцента, из-за которого ее никак нельзя было принять за варшавянку, но стала говорить по-польски еще хуже, совсем уж с русским выговором.

— Ради бога, почему ты говоришь с таким акцентом?

— О господи, ну что ты меня все время перебиваешь всякими глупыми вопросами! Я тебе о таких важных вещах рассказываю, а ты про акцент. Верно, потому, что все эти княгини да графини так ко мне и лезут, просто отогнать не могу.

— И тянут с тебя деньги.

— Я стараюсь отделываться, только не всегда получается. Они ведь и в самом деле такие несчастные, боже мой, такие несчастные…

Януш пожал плечами.

— Так вот, представь себе, этот самый Дюфур или Дюмарк, как бишь его там, делал эти духи на мои деньги и часть присылал мне, а часть сбывал на сторону — либо здесь же, либо высылал в Вену и во Франкфурт. И как раз моя приятельница княгиня Шаховская его на этом накрыла…

Януш просто не узнавал Ганю. Выпив несколько глотков виски, от чего на лице у нее выступили пятна, она с таким жаром принялась рассказывать о проделках злополучного француза, точно от этого зависели по крайней мере судьбы мира.

Януга остановил ее излияния.

— Дорогая, а тебе в самом деле нужна эта фабричка?

Ганя, осекшись на полуслове, резко встала и, приоткрыв рот и склонив голову, задумалась.

— А что мне делать, если ее не будет? Эти духи — сейчас вся моя жизнь. И вот этот негодяй, Дюрок, нет, ты только представь, хочет на мне заработать, устраивает какие-то закулисные сделки и вырывает у меня прямо вот отсюда, — Ганя показала откуда, — прямо из сердца вырывает черт знает какие деньги!

Януш вновь положил ладонь на ее руку.

— Подумай сама, ведь ты же не можешь тягаться с известными парфюмерными фирмами, а значит, все это будет только торговлишкой или жалким гешефтмахерством. Да и что может сделать этот Дюрок, Дюфур или Дюкюль? Ведь это же гроши, а на мировом рынке вечно будут царить только прославленные фирмы, те, что дают в «Vogue» рекламу на целую страницу.

— О, какая чудесная реклама была у нас! А знаешь, что мне пришло в голову? Надо бы снять этого мальчика, который приносил чай, в рубашке и в шляпе. Как ты думаешь, что ему больше пойдет: канотье или панама?

— Ну кто теперь носит панамы, Ганя!

— Ах, да, верно. А вот Каликст в Одессе в жаркие дни, когда одевался в цивильное, носил панамы, такие плетеные… тоненькие, тоненькие…

И, оборвав свою болтовню, Ганя вдруг замолчала, глядя куда-то в сторону. Верно, увидела там панаму, в которой ходил в Одессе Каликст.

— Помнишь, тогда были в моде такие ботинки с круглыми искривленными носками. На собак похожие. Они еще так забавно назывались…

Януш улыбнулся.

— Это гораздо раньше, когда я еще совсем мальчишкой был.

— Ты был хорошенький?

— О нет. Судя по фотографиям, настоящий уродец. К тому же меня еще так жутко одевали.

Ганя еще подумала немного.

— Вот мы и выпустим рекламу наших духов с его фотографией. Он за это дорого не возьмет, а реклама будет великолепная… Он так красив…

Заметив, что Януш не слушает ее, она снова задумалась.

— Хочешь чаю? — спросила она вдруг радушным и сердечным тоном.

— Изволь.

Наливая чай, она подсела к нему, а наполнив чашку, отставила вдруг чайник и взяла Януша за руку.

— Ты прости меня, Януш, — мягко произнесла она, — у тебя жена умерла, а я тебе о своих духах.

Януш помрачнел.

«Только бы не это, только бы не это», — думал он, испугавшись, что она заговорит об этих страшных для него вещах. Только бы она не расчувствовалась, иначе он не выдержит.

— Дорогая, — сказал он, глядя на нее искоса, — давай не будем об этом. Уж лучше разговаривать о духах.

Ганя смущенно рассмеялась.

— Прости, — сказала она как-то очень тепло и просто.

И через минуту возобновила разговор, теперь уже иным тоном, без всякого жара. Подробно, хотя уже не столь красочно, она поведала Янушу о всех махинациях, которые устраивал оный Дюмарк, и о том, какие свиньи сидят во французских судах и сколько ей нервов, здоровья и денег стоит сладить не только с прохвостом компаньоном, но и с адвокатами.

Януш слушал с самым вежливым видом, но, очевидно, не сумел скрыть скуки, потому что Ганя посмотрела на него грустно и растерянно и наконец умолкла, отступила на шаг и свела брови. И Янушу вспомнилось, что таким же испытующим взглядом Ганя окинула его несколько лет назад, когда исполнила ему арию из «Тоски». Недоставало только иронического взора мисс Зилберстайн.

Вдруг Ганя оживилась.

— Ты не хочешь отправиться куда-нибудь вечером? Поужинать, выпить шампанского? Нет? Вообще-то я должна быть на обеде у Пегги Гуггенхейм, но могу отговориться мигренью… Поедем на Монмартр…

Януш слабо улыбнулся.

— Нет, спасибо. Меня это теперь не веселит.

Ганя огорчилась.

— Не веселит… Боже мой! — произнесла она прочувственно, со всей добротой, которая таилась где-то там в глубине. — Ну да… теперь…

И посмотрела на него искоса с какой-то опаской — уж не обидела ли она его? Януш выдержал и это.

— Зачем же ты тогда приехал в Париж? — неожиданно громко, низким голосом и с невыносимым акцентом спросила она.

Януш беспомощно развел руками.

— Не знаю. Хотя сейчас, пожалуй, уже знаю. Чтобы увидеть тебя. Очень хотел встретиться с тобой.

Ганя широко раскрыла глаза.

— Вот видишь. Это хорошо, что приехал. Хотя ты должен был бы предупредить меня. Но это пустяки. А то ведь как в жизни бывает — бродит, бродит человек по свету — и одинокий-то он как перст, ну, буквально никого у него нет. И вдруг ни с того ни с сего… умирает.

Януш прислонился головой к спинке дивана и закрыл глаза.

— Вот именно, — повторил он, — ни с того ни с сего умирает.

— И сам не знает, когда умрет. Однажды между обедом и ужином.

— Между обедом и ужином, — повторил Януш.

Потом открыл глаза, поднял голову и отчетливо, хоть и с некоторым усилием сказал:

— Вот и Ариадна погибла. В Риме.

Ганя кивнула:

— Знаю, я читала. Это ужасно.

— Большое тебе спасибо за деньги, ты так быстро их прислала…

— А, деньги…

— Да. Это был широкий жест. Только они уже поздно пришли.

— То есть?

— Пригодились на похороны…

— В Риме?

— На протестантском кладбище. Ты знаешь это место?

— Самое красивое в Риме. Я бы хотела там лежать.

— К сожалению, не будешь. Ты же католичка.

— То-то и оно.

— А об Эдгаре ты знаешь?