Юрий Магалиф - Сказки

• Название: Сказки
• Автор: Юрий Магалиф
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Сказка
• Год: 1991

В книгу вошли известные сказки «Жаконя», «Типтик», «Кот Котькин», «Бибишка — Славный Дружок», а также новая сказка «Успех-трава».

---

Музыкальный клоун Жура и его волшебная свистулька! Приходите к нам — слушать, смеяться, мечтать!»

Каждый день, подходя к своему цирку, клоун читал эту светящуюся надпись и чувствовал себя счастливым. Для настоящего клоуна нет в жизни большего счастья, чем радостный смех в зале и доброе внимание публики.

Да-да! Жура был счастлив!

Но вот однажды…

Однажды — это было весной, в конце апреля, — он заметил в первом ряду, в кресле номер семьдесят семь, маленькую старуху.

Худенькая такая, лицо тёмное, смуглое, как будто сильно загорело. Глаза смотрят пронзительно, и в них словно огонёк поблёскивает. Поверх крючковатого носа большие квадратные очки.

Одета старуха была, прямо скажем, не по возрасту: в ярко-синий модный джинсовый костюм со множеством блестящих пуговиц — штук сто пуговиц (а может, и больше!) на куртке, на брюках, спереди, сзади… От этих пуговиц рябит в глазах, до того они блестящие, сверкающие.

Но Жура не из-за пуговиц обратил внимание на эту старуху. Нет, дело тут в другом.

Старуха морщилась, как от зубной боли, когда в полной тишине пела глиняная птичка.

Все, абсолютно все — мужчины и женщины, мальчики и девочки, старики и малыши, военные и школьники — тысяча девятьсот девяносто девять человек — смеются от души, а потом слушают удивительную мелодию. И только одна эта старуха кривится и морщится…

Можно не обращать на неё внимания: что значит одна недовольная старуха в переполненном цирке?

Но Жура был действительно добрейшим человеком и на старуху не обижался, не сердился. Наоборот, он сердился на самого себя.

Он думал: наверное, у несчастной бабушки большая неприятность. И чтобы хоть немножечко развлечься, бабуся забрела в цирк. А вот он — музыкальный клоун, артист — не может помочь ей, не умеет развлечь старого человека. Выходит, он вовсе не такой уж хороший музыкант!..

Так Жура думал о старухе, думал о самом себе. И совсем не думал о той песенке, что высвистывала его глиняная свистулька.

И не заметил, что песенка-то получилась в этот раз не такая задушевная, как обычно.

…Впервые нашего клоуна слушали не очень внимательно. И зрители уходили из цирка чуть-чуть недовольные.

Странный разговор

Но всех недовольнее был сам клоун. Поздно вечером вышел он из цирка расстроенный, сердитый неизвестно на кого… То есть почему же — неизвестно на кого? Конечно, на самого себя!

На улице было темно. Моросил холодный дождь. Фонари отражались в холодных лужах. Неуютная, промозглая погода.

Жура поднял воротник плаща, пониже нахлобучил шляпу — ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал его в такой неудачный вечер.

Он уже повернул в переулок к своему дому, как вдруг за углом увидел… Кого бы вы думали?

За углом его поджидала та самая джинсовая старуха в квадратных очках на крючковатом носу. Во мгле ярко светились металлические пуговицы.

— Извините, молодой человек, — скрипучим голосом сказала старуха. — Но мне нужна кошка!

— Какая кошка? — удивился Жура.

— Ну, не совсем кошка, а, точнее, кот. Рыжий.

— Не понимаю…

— Чего ж тут непонятного? Я, кажется, ясно сказала: отдайте моего рыжего кота!.. Или продайте. За любые деньги.

— За сто рублей? — усмехнулся клоун.

— Какая мелочь!

— А если за тысячу?

— Будьте любезны!.. Отсчитать?

— А за миллион?

— Только поскорее. Мне срочно нужен мой рыжий кот!

— Жаль! — вздохнул музыкант.

— Чего жаль?

— Хорошо бы получить миллион рублей!.. Да вот жаль: нет у меня ни кошки, ни кота. Ни рыжего, ни серого. Ошиблись, бабушка: кошек не держу.

— Странно… — старуха покрутила головой, словно нюхала воздух. — Тут ошибки быть не должно — я чую, что рыжий кот где-то поблизости. Что ж, не хочешь отдать, не хочешь продать— пеняй на себя, журавлиная нога!

Она круто повернулась. Пуговицы сверкнули, как молния. И ничего нельзя было разглядеть вокруг… Клоун зажмурил глаза… А когда открыл — в переулке никого не было.

На другой вечер в цирке

Представление началось как обычно: выступали акробаты, жонглёры, наездники…

Наконец публика дождалась: «Выступает знаменитый лирический клоун, неповторимый и единственный Жура!»

Он весело выбежал на манеж в своих неуклюжих красных ботинках, уселся на бархатный барьер и долго-долго с огромным удовольствием разглядывал зрителей в зале. Он так простодушно радовался этой милой публике! Он просто не мог поверить, что здесь собралось столько прекрасных людей! Он удивлялся! Он поражался! Он ликовал!

От немыслимой радости клоун поднялся с барьера и взмахнул руками. Потом он стал пританцовывать… Прыгать! Высоко прыгать! Он даже сделал сальто — в воздухе перевернулся через голову! Казалось, его длинные несуразные ноги, и руки вот-вот перепутаются между собой, и он сейчас грохнется, растянется на манеже. Но это только казалось! «Ах, какой он ловкий! Какой сильный и умелый!» — восхищались зрители.

А клоун вдруг замер, как журавль, на одной ноге… Вот он стал чрезвычайно серьёзным и, запрокинув голову, уставился взглядом в одну точку — куда-то вверх, под самый купол цирка… Да-да! Всем показалось, что он смотрит сквозь бетонный купол и видит звёзды на небе: далёкие звёзды — яркие, чистые…

Медленно погасли белые цирковые прожекторы. Густой тёмно-фиолетовый свет поплыл над манежем. И длинная неуклюжая фигура с поджатой ногой сделалась похожей на знак скрипичного ключа.

И наступила такая тишина, что слышно было, как на манеже шуршат опилки. Вот появилась глиняная свистулька… Вот она приблизилась к губам… Вот артист легко вздохнул… Вот началась мелодия…

— Остановите музыку! — внезапно взвизгнули из первого ряда. — Остановите музыку! Прошу вас я!

На сиденье кресла номер семьдесят семь стояла и топала ногами маленькая вертлявая девчонка в ярко-синем джинсовом костюмчике. Сто пуговиц (а может, и больше!) блестели на куртке и брюках.

Глиняная птичка, словно поперхнувшись, мгновенно умолкла. Снова вспыхнули белые прожекторы. Публика зашумела.

А джинсовая девчонка в три прыжка перемахнула со своего кресла на манеж, подскочила к клоуну и вполголоса пискнула:

— Дяденька, отдай рыжего!

— Какого рыжего?

— Кота!

— Нет у меня кота!

— Ой, смотри, дядя, пожалеешь!.. Ахалай-махалай!

Все, кто был в цирке, во все глаза глядели на манеж, но, честное слово, никто не заметил — когда и как в руках этой девчонки появилась большущая рогатая электрогитара…

Ручаюсь, что вы никогда не видели такого жуткого инструмента. Он весь был сделан из ослепительно-холодной стали. Издали казалось, что девчонка держит в руках не электрогитару, а глыбу льда. И в этот лёд, словно острый кинжал, вонзился широкий гриф, на котором были натянуты не шесть, не семь, а тридцать три стальных струны!

Жура растерянно держал свою бедную свистульку. А девчонка резко повернулась и как будто случайно ударила кинжальным грифом по свистульке… Бедная глиняная птичка раскололась на мелкие кусочки. И осколки эти…

Нет, вы не угадали: осколки не разлетелись по белу свету, как разлетелись зеркальные осколки в знаменитой сказке. Они лежали на манеже, а джинсовая девчонка, как безумная, скакала и втаптывала их в опилки.

Гитарная сталь завывала, ревела, громыхала… Мелодии, конечно, не было никакой. Басовые струны гремели твёрдо, ритмично — подобно ударам дьявольского барабана. Воздух дрожал…

И вот уже зрители в самых дальних рядах, оглушённые, заворожённые этой чудовищной нездешней музыкой, стали постукивать каблуками в такт гитаре — всё громче, всё чётче!.. Вот и средние ряды грохнули ногами об пол!.. А вот и первые тоже начали сходить с ума… Гул и дрожь повисли в воздухе — будто могучий реактивный самолёт кружился над манежем и зрителями.

В это невыносимое гудение, в этот топот и грохот врезался пронзительный девчонкин визг:

Замечательная пара —
Цапа Цопик и гитара!
Цапа Цопик — это я!
Громче, музыка моя!
Громче топайте ногами!
Громче хлопайте руками!
Ла-ла-ла! Ла-ла-ла!
Развесёлые дела!

Клоун Жура весь как-то сгорбился и, шаркая красными башмаками, поплёлся прочь с манежа… И — подумайте только! — кто-то нехорошо засмеялся над ним, в тех дальних рядах, где было потемнее. А для артиста, как и для любого человека, — беда, если кто-то смеётся над его несчастьем. Беда!..

Вздрогнули узкие плечи клоуна, поползли вверх и сдвинулись тонкие брови… Впервые в жизни Жура горько заплакал. Слёзы крупными каплями скатывались по загримированным щекам.