Виктор Сапарин - Однорогая жирафа (сборник)

• Название: Однорогая жирафа (сборник)
• Автор: Виктор Сапарин
• Издательство: Отпечатано с матриц типографии "Красное знамя" изд-ва "Молодая гвардия" на Книжно-журнальной фабрике Главиздата Министерства культура УССР.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1958

Виктор Степанович Сапарин родился в 1905 году в Москве.

С 1926 года он работает в газетах и. журналах, печатая корреспонденции, очерки, фельетоны.

Научно-фантастические рассказы начал писать в 1946 году, публикуя их в журналах «Знание — сила», «Вокруг света», «Техника — молодежи».

В 1949 году вышли его первые книги «Исчезновение инженера Боброва» и «Удивительное путешествие», в 1950 году — сборник рассказов «Новая планета», в 1952 году — повесть «Голос моря».

Настоящий сборник составлен в основном из новых рассказов. В них нашли отражение научные проблемы сегодняшнего дня — новые строительные материалы, использование энергии луны, прибор, задолго предсказывающий шторм, новые пластмассы.

Герои рассказов — простые советские люди, — геологи, ученые, рыбаки, инженеры, студенты.

Рассказы разнообразны по тематике и читаются с интересом.

^{Аннотация издательства.}

---

— Фокус в волокне — оно очень прочное, — сказал Босняцкий. — Это искусственное волокно. Молекулы в нем расположены в длину, вдоль направления волокна, это и придает ему необыкновенную крепость на разрыв. Я не химик и не физик и не сумею объяснить толком. Кроме того, у ткани какое-то особое, очень плотное переплетение. Потом она обработана специальными веществами. Словом, шелковичный червяк, который вытягивает свою нитку просто так, ни о чем не думая, превзойден. Перехитрили его люди.

— Я слышал, — заметил Черных, — будто теперь такие волокна выпускают, что даже стальная проволока по сравнению с ними…

Но о том, какие бывают разные волокна, нам дослушать не удалось, потому что энтомолог, издав вдруг восклицание, упал на землю и пополз по-пластунски.

Признаюсь, я не ожидал от него такой прыти. Он полз, как ящерица, прижимаясь к земле и не обращая внимания на свои щегольские брюки, к низкому цветку, на котором уселась, то ли привлеченная запахом, то ли просто так, отдохнуть, крупная бабочка. В правой руке энтомолог держал сачок, передвигая его скользящими движениями по траве.

Босняцкий уже подполз к бабочке и взмахнул сачком, но тут эфирное создание, точно только того и дожидалось, вспорхнуло и, как листок, гонимый ветром, полетело к лесу. Босняцкий вскочил на ноги и, издав новый крик — на этот раз уже отчаяния, — бросился за ней прямо через кусты, которые оказались у него на дороге. Он лез напролом в чашу, как муха влетает головой в паутину. Мне понравилась такая настойчивость. Я и сам, если уж меня разберет, действую, как говорится, не щадя затрат. Но во что превратится его изящный дачный костюм! Страшно подумать: останутся одни лохмотья. Тут, наконец, этот легкомысленный человек убедится, что, отправляясь в тайгу, надо одеваться несколько иначе, чем для прогулки по парку культуры. Я не без самодовольства оглядел самого себя. У меня был вид настоящего таежного бродяги.

Энтомолог между тем исчез. Мы подождали минут десять, потом Черных снял с плеч рюкзак и сел на него. Я последовал его примеру. Искать Босняцкого в лесу было бесполезно. Мы могли только потерять друг друга. Должен же он вернуться когда-нибудь — с бабочкой или без нее!

Мы сидели и курили, а Босняцкого все не было. Теперь я начал уже тревожиться за него. Одному в тайге, да еще новичку, заблудиться недолго. Но как раз в тот момент, когда мое беспокойство достигло крайней точки, он, наконец, появился.

Он вышел из леса держа в руках сломанный сачок, с выражением разочарования на лице.

Должно быть, у меня был очень удивленный вид, раз Черных толкнул меня локтем и спросил:

— Ты что?

Я, разинув рот, смотрел на Босняцкого, вернее, на его костюм. Он был такого вида, какой имеет вещь, когда ее принесли из гладильной мастерской и надели, чтобы посмотреть, правильно ли легли складки. И брюки и рубашка были аккуратно разутюжены!

— Что же это за ткань? — не выдержал я. — Тоже какая-нибудь особая?

Да, костюм был вовсе не из чесучи, как я думал, а из новой ткани, более легкой, чем чесуча, гораздо прочнее, а главное — совершенно не мнущейся и не боящейся воды. Знаменитую складку отпрессовали раз навсегда фабричным путем еще при изготовлении брюк, «на всю жизнь, — как объяснил Анатолий Сергеевич, — чтобы о пустяках такого рода не приходилось больше думать».

Босняцкий объяснил нам, что бабочка, за которой он погнался, — чрезвычайная редкость даже для Уссурийской тайги, где много всяких чудес. До сих пор только два экземпляра ее наблюдались исследователями, и вот он, Босняцкий, третьим увидел эту драгоценность, в существовании которой многие вообще сомневались, а бабочка улетела.

Энтомолог вздохнул последний раз, вытер пот со лба маленьким платочком, и мы пошли.

Дорога была трудная. Как всегда в тайге, приходилось перелезать через лежащие на земле, бог весть когда свалившиеся деревья или обходить их чащей, подниматься по каменистым склонам, перебираться через речонки с быстрым течением.

Анатолий Сергеевич, надо отдать справедливость, в походе оказался очень подвижным: маленький, он пролезал и в такой чаще, перед которой мы с Данилой Петровичем пасовали: правда, он шел на легке, а мы с ботаником тащили тяжеленные рюкзаки.

Я не ставлю своей задачей описывать все наши странствия, которые продолжались добрых две недели. Расскажу только, как я нашел свою железную березу и что из этого вышло.

Это было на шестой или седьмой день нашего путешествия. Мы разбили лагерь около небольшого ручья, сложили вещи и налегке отправились на рекогносцировку — каждый по своим делам. Мы условились не отходить особенно далеко от лагеря. В конце концов, ближе или дальше — вокруг лежит нетронутая тайга, и неизученное здесь — на каждом шагу.

Я, должно быть, уже целый час пробирался среди леса, где южные растения фантастически перемешались с северными, не обнаружив и следа дерева, которое искал. Я решил попытаться выйти на возвышенное место, чтобы оглядеться.

Внезапно лес словно расступился передо мной, и я очутился на краю пропасти, вернее — провала.

Земля опустилась здесь на сравнительно небольшом участке и, вероятно, это произошло сразу.

Об этом свидетельствовали крутые, местами отвесные стены пропасти и обнажившиеся корни деревьев, свешивавшиеся в пустоту.

Внизу, на дне, деревья лежали вповалку или торчали под разными углами, и только одно дерево, сползшее вместе с большой глыбой земли, росло прямо.

На самом краю провала стояла одинокая береза. Дерево это сразу привлекло мое внимание: кора у него была не белая, а темнобурая и не отшелушивалась от ствола, как у обыкновенной березы.

С бьющимся сердцем я поспешил к дереву, которое так давно искал. Но только я протянул к нему руки, как темный ствол вдруг зашевелился, а за тем выпорхнул из моих растопыренных рук и исчез из поля зрения, совсем как бабочка, которую пытался поймать Босняцкий. Вслед за тем я почувствовал, что и сам лечу по воздуху.

Меня спасла глыба земли, скатившаяся по крутому откосу вместе со мной или немного опережая меня. Я врезался в мягкую землю почти по колени, и, когда прекратилась дрожь от землетрясения, увидел, что нахожусь на дне провала, на который только что смотрел сверху.

Отсюда, снизу, я видел теперь голубое небо и тайгу, обступившую со всех сторон кромку вертикальных стен.

Неподалеку от меня находилась виновница приключения — железная береза. Мы вместе слетели вниз, и, к счастью, наши воздушные маршруты не совпали: железная береза — тяжелая и очень твердая, не зря ее так зовут. Сейчас, она стояла наискось, упершись в стену.

Прошло по крайней мере полчаса, пока я сообразил, что нахожусь в ловушке. Я обошел весь провал и нигде не нашел удобного лаза наверх. Всюду были крутые склоны, либо каменистые и скользкие, либо мягкие, осыпавшиеся, едва я пытался по ним взобраться.

По наклонному стволу березы, как по своего рода лестнице, я добрался примерно до середины высоты провала, но дальше стена шла отвесно, даже с некоторым наклоном в сторону пропасти. Верхняя ее часть нависала здесь карнизом.

Что было делать? Я пробовал кричать, но всякий, кто бывал в тайге, знает, как глушат деревья, а еще того больше западины, всякие звуки. Мои спутники могли ходить туг поблизости целую неделю и не наткнуться на меня. Я имел неосторожность не оставлять зарубок, понадеявшись на свою способность найти дорогу в лагерь.

Еще раз оглядел я все, что находилось на дне провала, на этот раз с целью найти подходящий материал для лестницы.

Одно могучее дерево было сплошь оплетено лианами, из них на худой конец можно было бы нарезать веревки, но мне никогда в жизни не закинуть такую веревку наверх и тем более закрепить ее там.

Прошли сутки моего заточения. Начались вторые. Утомленный бесполезными попытками вылезть (я еще несколько обошел впадину, ища подходящее для лаза место), измученный голодом и жаждой, я лежал на спине и в полузабытье глядел в бездонное синее небо.

Вдруг мне послышался голос… С трудом повернув голову, я увидел на краю пропасти маленькую фигурку, в которой узнал Босняцкого. Он размахивал руками.

Дальнейшее представилось мне видением, которое может причудиться только в полубреду. Энтомолог полез на дерево, стоявшее на самом краю и протянувшее могучие ветви над пропастью. Затем, как матрос по рее, он стал пробираться по одной из ветвей. Его фигурка в кремовом костюме мелькнула среди зелени. Скоро он очутился почти на краю ветви. Он повозился там некоторое время, а затем повис на ней, держась только руками.

Я невольно зажмурил глаза, чтобы не видеть, как разожмутся его слабые руки и он полетит в пропасть. Когда я снова открыл их, я увидел, что он действительно отпустил ветвь и спускается вниз… по воздуху. Только я проделал этот спуск очень быстро, а энтомолог, перебирая руками ступени невидимой лестницы, медленно, даже с остановками, карабкался с неба на землю.