Юлия Тулянская - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Юлия Тулянская
• Жанр: Фэнтези

О тех, кто живет рядом с людьми на пустырях и во дворах. Городское фэнтези.

---

Тулянская Юлия Возвращение

— ЗдрастьтетьНадь! — бодрый девичий голос в трубке звучал раздражающе — во-первых, не ее звонка Надя ждала, а мужа — с извинениями. Во-вторых, слишком хлопотливый и выматывающий был день, а главным, что омрачило вторую его половину, была ссора с Игорем, пришедшим на обед. Слово за слово, слово за слово, "ты вечно", "ты никогда", "ты всегда", "ты обычно" — и в итоге выяснилось, что он — черствый, равнодушный, холодный как лягушка, бесчувственный, стеклянный-деревянный-оловяннный, а она — не следящая за собой неряха, которой все по барабану, и что "а вот Инна", "ну и жил бы со своей Инной, конечно, она уси-пуси-лапочка, а я дрянь, такая плохая жена, вот и иди к ней". Вот это была ошибка, потому что после этого Игорь бросил вилку, нож (аристократ фигов, еще с ножом и вилкой яичницу ест), поднялся с каменным лицом (деревянным, ага, и глаза стеклянные-оловянные) и вышел в коридор, взял ложку для обуви, стал надевать ботинки.

— Игорь, я… ну ты прости, я же… ты же мне сам наговорил…

Игорь медленно процедил:

— Лучше не делать, чем потом просить прощения. И я буду серьезно думать о том, как нам с тобой жить дальше. Вернее, как нам с тобой дальше не жить.

С тем и ушел. Не к Инне, конечно, а в контору свою. К Инне посылать — было ошибкой. Инна семь лет как умерла, и выходила Надя за вдовца с девятилетним сыном, надеялась стать пацанчику родной матерью. Но как же бесит это постоянное притыкание добродетелями первой жены. И сын его — хороший мальчишка, но не свой, все сидит, рисует что-то, пишет, тихушник такой. Одно радует: учителя говорят — гений, ну не гений, ладно, но отличник, во дворе не болтается, как у всех соседок дети, кажется, и не пьет, в детской на его стороне — книги до потолка. А на стороне Аленки — игрушки, видик новый. Димка с Аленкой не играет почти, а ведь сестренка по отцу. С другой стороны, не такой уж он и благополучный: волосы отпустил до лопаток, на дереве руны какие-то рисует и собирается на какие-то "хоббитские игрища". Его девица как раз и звонит. "Тетя Надя!" Была здесь, чай пила, вот и называет тетей. Наде всего-то тридцать лет, какая она тетя!

— Здравствуй, Марина, — еле сдерживаясь, чтобы не зарычать, ответила Надя.

— А Диму можно?

— Сейчас позову, — бросила Надежда и пошла в "детскую". "Чип-чип-чип и Деееейл", — раздавалось из видика. Опять спешат на помощь. Пятилетняя Аленка сидела перед экраном и смотрела на мелькание славных спасателей-бурундучков и Гаечки, разгрызая печенье. А Димы не было. Надя окинула взглядом стол, стул и кровать пасынка, пожала плечами. Она почему-то была уверена, что Дима давно дома. Открыл своим ключом и сидит, книжки читает. В первую же смену учится. Она в магазин выходила, за это время и пришел.

— Аленушка, Дима что, из школы еще не приходил?

Аленка оторвалась от экрана.

— Приходил, снова ушел. Сказал гулять.

— Новости… — скривилась Надя.

Гулять в такое время, да еще по району Овражная Слобода (на самом деле уже давно не слобода, а часть города, заставленная девятиэтажками), да с волосами до лопаток было плохо совместимо с жизнью. Хайрастых парней здесь не жаловали и били, если в ответ на простой районный вопрос "за кого пишешься" они не могли дать политически верного ответа. Не в этом надо районе, не в коробках надо жить, чтобы безнаказанно по улицам гулять вечером, а к центру ближе. Свои, из этой коробки (она называлась "сорок вторая") Диму не трогают, кажется, потому что он в этом доме живет. Но вот если он такой вот пойдет через пустырь в соседний микрорайон, где царят "Лосевские" (это микрорайон так называется, Лосево), то могут и побить. Сильно. И каждый год кого-то убивают. Что поделаешь, даже по телевизору говорили, что в областном городе Кузьминске ситуация с преступными молодежными группировками — вторая по серьезность после Казани, а столица Татарстана, говорят, просто российский Чикаго. Или надо говорить — "российское Чикаго"? Тьфу, ну и мысли в голову лезут, а Марина на проводе висит, ждет.

Надя вернулась к телефону:

— Марина, а его дома нет. А вот так, нет. Да я знаю, что уже восемь, и что занятия кончаются в два. ("Блин, уже восемь, восемь, а Игорь все не идет, Господи! Опять хочет, чтобы я унижалась, будет не разговаривать два дня, не подъедешь на козе, не подступишься, со своими оловянными глазами!") Аленка говорит, что приходил и ушел снова. Понятия не имею. Да. До свидания.

Надя повесила трубку и заплакала. Не из-за Димы, конечно. Куда он денется. А Игорь все не идет, и наговорил ей гадостей, и будет молчать и дуться… А говорил: "Ты мое спасение, только ради тебя и стоит жить". Тьфу! Спасение!

— Мама, мама… Мамочка, ты что плачешь? Я забыла… Дима сказал бумажку отдать тебе и папе.

Алена дернула мать за руку.

Надя всхлипнула, вытерла слезы.

— Какую бумажку? — спросила машинально. — Из военкомата, что ли, опять на медкомиссию? Или что там?

Она взяла листок бумаги в клеточку. На нем было написано неровным и мелким Диминым почерком — со всеми запятыми, которые Надя и сама-то не знала, как правильно ставить.

"Папа, тетя Надя и, если потом спросит — Алена. Я ухожу. Обо мне не беспокойтесь. У меня все будет хорошо. Я больше никогда не вернусь к вам и вообще к людям. Я так решил, пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Так надо. И Марине передайте, пожалуйста. Пусть у нее тоже все будет хорошо. Скажите, что я не мог забыть Иришку и не хотел ее (Марину) больше обманывать. Как папа обманывает вас, тетя Надя".

Надя поджала губы и стала их кусать. И тут в дверь позвонили — характерные два коротких звонка Игоря.

Игорь, вопреки ожидаемому, не был ни пристыжен, ни смущен. Он прочитал записку, скривился и бросил ее в сторону Нади — не сказать "в лицо", записка не долетела и упала на пол. И сказал металлическим, тихим голосом (особенный признак ярости):

— Тебе не было дела до моего сына. И он ушел из дома. Не выдержал твоего пофигизма и тупорылости. Я решил. Когда Дима вернется — не верю я, что он ушел совсем, попугает, отсидится у этой Ириши, и вернется… Тогда я забираю его и ухожу. Квартира остается тебе. На Алену буду давать… — он запнулся. — Четверть оклада, как положено по закону. От дочери я не отказываюсь.

— Ах ты… — Надя, бледная от ярости, шагнула к мужу. — Кого нового… кого новую хочешь осчастливить своим сыном-гением? Патлатым своим?

— Кликуша! — презрительно бросил Игорь, и завязалась новая ссора. Алена спряталась за угол в коридоре и со слезами на глазах смотрела и слушала, как папа говорит маме, что "она, в отличие от тебя, умеет любить", а мама кричит "значит, ты мне действительно врал, врал!"

Алена подняла записку Димы и попыталась отвлечь внимание ссорящихся родителей.

— Папа… мама… а про что тут написано?

Игорь, который собирался уже развернуться и уйти на кухню, еще раз пробежал записку глазами.

— Никогда не вернусь к людям… — он нахмурился. — Он не глупости ли затеял? И кто такая все-таки эта Иришка? У кого его искать-то, кому звонить? А Марина кто?

Изрядно обрадованная и обнадеженная потеплением и некоторым появлением "мужа с человеческим лицом", Надя зачастила, заодно пользуясь случаем показать Игорю заботу о пасынке и осведомленность о его друзьях:

— Ты только не волнуйся. Надо в милицию… ну, если не придет вот… если до вечера, да? Марина — это девушка его, она звонила недавно. А Ириша — я не знаю…

— Иришу убили, — пропищала снизу Аленка. — Ее прошлым летом убили гопники. Большие пацаны. Это была… Димин друг. Девочка-друг. Да. Как Гаечка друг Рокки. Из его класса. А она снова живая. Он говорил, что ее видел. И что с ней гуляет.

— Когда говорил? — наклонились к ней оба родителя.

— Когда "Арнольда" показывали. Когда у нас тетя Оля и дядя Володя были…

Игорь хмурился и мучительно соображал.

— Это на той неделе, что ли? Блин…

Дима до утра не пришел. Подали в розыск, написали заявление в милицию. Выяснилось, что одноклассница Димы Ирина Васильева действительно погибла в прошлом году. Больше никаких Ирин в окружении не было. Игорь признался (вернее, объявил — на смущенное и вынужденное признание это было непохоже), что две недели назад он действительно парковал свою машину в соседнем дворе, а в машине сидела красивая, добрая, умная и ласковая девушка Рита, его коллега, которую он и подвозил до дома. Поцеловал, да, сказал, что любит, и она сказала, что любит и ждет. И вдруг из кустов вылез собственной персоной его сын (а с ним какая-то девица мелкая, на мальчишку похожая, лохматая и в джинсах). Подростки посмотрели на него, он — на них, и разошлись. Но это ничего не значит, мальчика довела до суицида (вероятно) несчастная любовь к погибшей девочке, а также полное равнодушие, халатность и черствость мачехи Надежды. Поэтому он уходит к Рите. Впрочем, ни тела Димы, ни его живого не нашли, хотя дела не закрывали долго. Надежда осталась одна в полупустой квартире с Аленкой, которая все ждала папу, а папа приходил по воскресеньям на три часа, совал киндерсюрприз и спрашивал, как дела у Чипа и Дейла. Надя ревела, пила много пива, поправилась на десять килограммов и "совсем опустилась", как не без удовлетворения отмечал Игорь. Через год у Игоря и Риты родилась дочка, а Надя пошла на шейпинг и устроилась в фирму, сбросила вес и снова похорошела, встретила Олега, и теперь уже у Алены появился приемный папа, который и отвел ее потом в первый раз в первый класс. Жизнь продолжалась, а Диму уже перестали искать. А гопников почему-то в коробках не стало — до такой степени не стало, что Аленка смело могла ходить в школу через два квартала. То есть физически те же самые люди во дворе оставались, никто из них никуда не делся, а вот драки, убийства, "стенки на стенку", докапывание до ребят, до девчонок, особенно неформальского вида — все это прекратилось. Говорили, что навел в Коробках порядок какой-то Черный Кот. Мол, нагнал страху на юных бандитов. Было несколько попыток драк и нападений, но Черный Кот каким-то образом про это узнавал и появлялся в самый неожиданный момент, и устраивал веселую жизнь. Никого не бил, не калечил, но брать в руки арматуру больше не хотелось. Кто это такой, взрослые в подробности не вдавались: какой-то криминальный авторитет, наверное. А может быть, не в Черном Коте дело, а просто время другое стало. Все-таки бешеные девяностые закончились, и начались более респектабельные двухтысячные.