Эрих Керн - Пляска смерти.

• Название: Пляска смерти.
• Автор: Эрих Керн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3841-5

Эта книга — взгляд «с той стороны» на Великую Отечественную. Эрих Керн вошел на территорию СССР вместе с дивизией «Лейбштандарт Адольф Гитлер» уже на третий день гитлеровского нашествия и принимал активное участие в боевых действиях на протяжении всей войны, вплоть до своего пленения союзниками. Керн по-своему объясняет причины военного и политического поражения Германии, много говорит об угрозе большевизма, но основным лейтмотивом его мемуаров является окопная правда, наглядная картина того, как воевали немецкие части.

---

Мы достигли холма, где накануне шел ожесточенный бой, и повернули к небольшому полуразрушенному мосту, продвигаясь по узкой долине, укрывавшей нас от вражеского огня. Водитель с тревогой поглядывал на непролазную грязь, по которой мы едва ли не плыли, но машина благополучно миновала опасное место и выехала к только что занятому нами отрезку дороги.

Поперек открытого поля к нам бежал незнакомый солдат.

— Вам нужна 16-я рота? Одному Богу известно, где она сейчас. Здесь ее, во всяком случае, нет: все ушли вперед.

На вершине холма что-то с воем пронеслось над кабиной тягача, представлявшего собой великолепную цель. А что, если начнет стрелять противотанковая пушка? Водитель будто прочитал мои мысли.

— Боеприпасы! — прошептал он. — Если они пропадут?

Все страхи за собственную жизнь улетучились. Снаряды и патроны было необходимо доставить на место.

— Возьмите нас с собой! — умоляли лежавшие в траве у дороги двое немецких раненых. — Не бросайте нас здесь!

Но боеприпасы следовало доставить на место.

— Не могу! — крикнул я, избегая взглядов несчастных. — Но мы непременно вернемся!

Далеко впереди справа мы заметили в поле несколько человеческих фигур. Наши или нет? Оказались все же, что те, кого я искал, правда не из 16-й, а из 18-й роты. О прибытии я доложил лейтенанту, принявшему на себя командование.

— Вы как раз вовремя, — сказал он. — Начинайте разгружать. Мне сначала необходимо занять высоту, потом я заберу боеприпасы.

Еле волоча ноги сквозь высокую пшеницу, подошли двадцать или тридцать военнопленных, и через несколько минут ящики с патронами и снарядами были аккуратно сложены в штабеля и тщательно укрыты для маскировки соломой. Военнопленные, понурые и жалкие, сгрудились, сидя на корточках в придорожной канаве. Низко над нашими головами с воем пронеслись два самолета русских — редкостное зрелище в те дни, — ведя огонь из всех видов бортового оружия, правда в основном мимо цели.

Раскинувшееся вокруг обширное поле было сплошь усеяно телами красноармейцев. Я направился туда, где, по моим предположениям, находилась 16-я рота; вместе со мной пошел какой-то унтер-офицер, смутно представлявший место дислокации 16-й роты. Внезапно я застыл как вкопанный: один из русских мертвецов пошевелился.

— Не волнуйся, — проговорил унтер-офицер, доставая пистолет из кобуры.

В мгновение ока «покойник» вскочил, взмахнул гранатой. Но пистолетный выстрел опередил его. С недоверием разглядывали мы остальные трупы врагов, лежавшие кучками и в одиночку. Смерть здесь изрядно потрудилась.

Нам слишком часто приходилось видеть, как эти жертвы Кремля безропотно, будто завороженные грохотом немецких пулеметов, с остекленевшими глазами массами гибли под градом наших пуль. Выражение их лиц не меняла даже близкая смерть. С неумолимой настойчивостью они атаковали вновь и вновь. И этот фанатизм противника, характерный для Восточного фронта, был особенно пугающим.

В конце концов я нашел 16-ю роту и указал, где мы складировали боеприпасы. Известил я об этом и командира 17-й роты. Затем мы отправились в обратный путь по долине, густо изрытой воронками от вражеских снарядов.

На командном пункте батальона царило радостное оживление. Со всех сторон поступали сообщения о достигнутых успехах. Читая радиограммы, командир батальона впервые за весь день позволил себе улыбнуться.

С наступлением сумерек наши роты вновь закрепились на занятых позициях, взяв город Умань в кольцо. Вечернее небо пылало заревом пожарищ и вспышками артиллерийских орудий. Моя рота, расположившаяся на крутом речном берегу, имела прекрасную позицию для ведения огня, однако на противоположной стороне не было заметно никакого движения. Взятые в течение дня пленные — лейтенант и шестьдесят солдат — сидели, сгрудившись, в неглубокой выемке позади наших окопов. Вскоре меня разыскал посыльный и сказал:

— Ротный приказал вам доставить военнопленных в тыл. В помощь возьмите с собой еще кого-нибудь.

С трудом я поднялся, поманил к себе Руди и построил пленных. Во главе колонны шагали я и лейтенант, шествие замыкал Руди с автоматом в руке.

Мы шли на запад навстречу гаснувшей вечерней заре, мимо разбросанных по полю убитых и раненых. Порой нам попадались санитары с носилками, но вскоре все это осталось позади, и мы оказались одни в быстро наступившей ночной темноте.

«А что, если русским вдруг взбредет в голову напасть на нас? — мелькнуло у меня в голове. — Нам двоим не выстоять против шестидесяти».

Рядом со мной ковылял, спотыкаясь, русский лейтенант.

— Хотите папиросу? — спросил я, и он молча кивнул.

Я протянул лейтенанту пачку сигарет и при свете спички с напряжением вглядывался в его бесстрастное лицо, горько сожалея о незнании русского языка. Какие мысли бродили в мозгу лейтенанта?

Было слышно, как бранился в конце колонны Руди: то и дело кто-нибудь выходил из строя. Мы маршировали в ночной тьме в полном одиночестве уже более часа, и у меня все сильнее разгоралось желание поскорее встретиться с тыловыми службами. Я не представлял себе, что до командного пункта батальона так далеко. Неожиданно слева от нас поднялась беспорядочная стрельба, и я в тревоге остановился. Пленные сбились в кучу вокруг меня, словно перепуганные овцы.

— Прекратите палить, идиоты! — крикнул я. — Здесь колонна военнопленных!

Но перестрелка только усилилась, вскоре послышались и пулеметные очереди.

— Командир! — закричал Руди, подбегая ко мне. — Это Иваны!

И он не ошибся. Русские, видимо, прорвали где-то наши позиции и пытались пробиться к дороге, по которой мы двигалась.

Пули свистели над головой. Инстинктивно я бросился плашмя на землю и стал отползать к придорожной канаве, одновременно вынимая пистолет из кобуры. «Сейчас кто-то из них бросится на меня», — подумал я, но ничего подобного не произошло.

Я слышал тяжелое прерывистое дыхание лейтенанта, следовавшего за мной. Судя по шуму боя, русские были не далее как в двухстах метрах от нас. Оглянувшись, я увидел, что пленные дружно ползут вслед за нами; лица — застывшие, безжизненные маски. Внезапно я почувствовал себя уверенно и в полной безопасности. Страхи и сомнения улетучились.

Время от времени слышались крики атакующих русских. Мои пленные не издали ни звука, а послушно ползли за мной, грудью прижимаясь к украинской земле. Но вот дорога спустилась в глубокий овраг, и я, с облегчением вздохнув, поднялся на ноги. С противоположной стороны донесся боевой клич контратакующей немецкой пехоты. Она подоспела вовремя.

В кромешной темноте мы прибыли на командный пункт батальона, где я, к своему величайшему неудовольствию, получил приказ отвести пленных дальше в тыл и передать их военной полиции.

И мы продолжили путь, усталые и до крайности измученные, и в конце концов прибыли к лагерю военнопленных. Принимавший колонну толстый фельдфебель наградил увесистым пинком одного из пленников, замешкавшегося с выполнением команды.

— Не торопись! — остановил я его. — Эти бедняги могли бы в два счета разделаться с нами обоими.

И я рассказал фельдфебелю о том, что нам пришлось пережить. Однако в его глазах не отразилось сочувствия. Затем я отдал пленникам весь свой табак, Руди сделал то же самое. И большего я, младший командир, не мог для них сделать. (Через два с половиной года, в марте 1944-го, почти в тех же местах взятые в плен в ходе боев немцы сотнями шли в плен без сопровождения (Березнеговато-Снегиревская и другие операции). — Ред.)

— А знаете ли вы, — начал Руди, когда мы возвращались на передовую, — я уже было приготовился пустить в ход свой автомат… Подумал: если уж нам суждено погибнуть, то стоит прихватить с собой еще кое-кого. Но вы правы: так, как вы поступили, было лучше.

Я промолчал. Этот девятнадцатилетний юнец прибыл на фронт недавно; да он меня и не понял бы, если бы я попытался ему что-то объяснить.

Тогда я и сам не вполне понимал, что творилось в головах военнопленных: почему они повели себя именно так, а не иначе. Ведь там были свои, была свобода и возможность соединиться со своими частями, здесь же — всего лишь два немецких солдата. (Летом 1941 г. многие красноармейцы, сдаваясь в плен, еще питали определенные иллюзии, не понимая, что это война на уничтожение, прежде всего русского народа, расчистка «жизненного пространства» для немцев. — Ред.)

Отчего же они не кинулись бежать? Мы не смогли бы их остановить и даже не пытались бы. В нашем положении мы были бы рады сами остаться в живых.

Однако столь странное поведение пленников объяснялось достаточно просто. Советские власти считали всех побывавших в плену красноармейцев политически неблагонадежными элементами. Ведь даже короткое соприкосновение с врагом, даже мимолетный взгляд по ту сторону железного занавеса мог открыть им глаза, помочь отличить правду от лжи. А это уже опасно! Значит, военно-полевой суд, тюрьма или расстрел.