Николай Вирта - Одиночество

• Название: Одиночество
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

Роман «Одиночество» рассказывает о событиях, развернувшихся на Тамбовщине в годы гражданской войны. В нем удивительным образом сочетаются драматизм и лиричность повествования, психологическая глубина характеров и жизненных ситуаций.

---

Крестьяне зашумели вразброд:

— Двадцать лошадей!

— Сто тысяч машин!

— Уж не обидь и наш край!

— И когда машина появится на наших полях, — с той же живостью заговорил Ленин, успокаивая мужиков едва заметным жестом, — когда электрический свет зальет города и села, когда не каждый отдельно будет обрабатывать поле, а общим, артельным трудом, вот тогда вы убедитесь, кто хочет вам добра.

— Ох, далеко до того времени, батюшка, — Фрол Петрович покачал седой головой.

— Далеко? — Ленин задумался. — Да нет, пожалуй. Двадцатью годами раньше, двадцатью годами позже, но время это придет. И уж будьте уверены, и эту задачу решим. Союз рабочих и крестьян создадим такой прочный, что никакой силе на земле его не расторгнуть.

Потом Ленин заговорил о личном интересе крестьян… Андрей Андреевич сладко жмурился. Все, о чем говорил этот рыжеватый, складный собой и очень уж ласковый к ним человек, так похоже на то, о чем мечтал он и его соседи. Только в кучку свои мысли они не могли свести, а этот так и точает, так и точает, и эдак-то славно у него получается.

«Личный антирес! — думал Фрол Петрович. — Выходит, стало быть, что поработаешь, то и полопаешь, и грабануть тебя никто не посмеет. Что ж, оно вроде ничего, ежели опять не обманут».

Но то, что потом сказал Ленин, почти развеяло сомнения Фрола Петровича.

— Налог, который мы вводим вместо продразверстки, как бы слышали, будет установлен в размере наименьшем, — сказал он, а мужики зашевелились, зашумели вразброд, заулыбались.

— Вот уж это подходяще!

В разговор вступил Калинин.

— Каждый из вас, — начал он, — наперед узнает, что он должен отдать государству на содержание школ, больниц, армии и прочего хозяйства.

— А не сказки ли ты нам загибал, Михаил Иванович? — Фрол Петрович верил и не верил. Слишком уж много сказано такого, о чем и он думал эти годы.

— Да не обидим вас, Фома неверующий. Ей-богу, не обидим. Ведь я сам из вашего брата, и недаром вы меня избрали всероссийским старостой. Уж я послежу, чтобы правительство сделало все, как тут было сказано.

Повеселевшие мужики хлопали Калинину. Потом Ленин снимался с ними. Фотограф наводил трубку, чиркал какой-то машинкой. Фрол Петрович вздрагивал.

Когда фотограф ушел, Фрол Петрович попросил Ленина, чтобы ему дали с собой «бумаги». Ленин пообещал, попрощался с мужиками, попросил Калинина устроить им проезд до Тамбова, снабдить продовольствием.

Фрол Петрович от поезда начисто отказался.

— Нет уж, мы с Андреем пёхом попрем. Сам желаю узнать, тихо ль на русской земле, что мужик думает, бумаги ваши ему почитать, речи ваши пересказать. — Он отвесил поясной поклон Ленину и Калинину. — Вроде бы просветлело у меня на душе. Воистину, все в миру перемешалось. Не бог, а человек сказал: «Да будет свет!» — и стал свет. Спасибо на добром слове. Но на сердце злоба лютая: обмана Антонову не спущу… — Он подумал и заметил, обращаясь к Ленину. — А пинжак этот сыми. Негоже в эдаком-то виде ходить. Как-никак председатель над всей Россией.

Ленин снова залился смехом.

— Да есть у меня новый, есть, надеть забыл!

— А ты женке скажи, чтоб напоминала. Ну, пошли, братцы.

Они ушли с Калининым и Немцовым, а Ленин долго стоял у окна и думал об этих людях и о тех, кто еще бродит во тьме, там, где гуляют февральские метели на безбрежных пространствах.

3

В Тамбов Фрол Петрович и Андрей Андреевич приехали к началу губернской крестьянской конференции. Делегатов выбирали на тайных сходках, мир снабжал их харчами в путь-дорогу, и потянулись мужики к Тамбову. Шли глухими дорогами, обходя села, в виду Тамбова останавливались… Сомнения и страх грызли их: а вдруг все посулы — обман? Крестились на колокольни, видимые издали, садились, вздыхали, передумывали тяжелую беспокойную думу. Иные возвращались назад, но те, кто обретал мужество и вспоминал воззвание, простые, сердечные слова насчет посева и прочего, потуже подпоясывали пояса, оправляли онучи и твердым шагом приближались к городу.

На заставах их встречали военные люди, спрашивали мандаты или решения сходок. У кого не было таких бумаг — тоже впускали, сажали на подводы и везли туда, где размещались уже приехавшие делегаты.

Светлые комнаты, постели с одеялами и простынями, подушки пуховые, ах, господи, благодать-то какая! И харч! Тут тебе и селедка, и щи «с куском», и каша с маслом, и чаю наливают полной мерой, и сахару дают. Эк житье!.. Век бы не выходил из этих хором?

Потом повели на конференцию.

И там ко всем с лаской и добрым словом, а «оратели» говорят только о сельской нуждишке, попреками не попрекают, насчет Антонова говорят круто, но учиненные ранее безобразия не скрывают.

— А самый-то главный, слышь, Андрей, — шептал Фрол Петрович на ухо дружку, — во-он тот, что в очках и при длинных волосьях. Уж так-то он просто и понятно докладает о наших, значитца, бедах да как над нами издевку чинили и те и эти. Эка, как душевно разговорился! Ей-богу, аж слезой прошибло!

Глядя на «орателей», вспоминая, как их привечали, ободренные смелыми словами и признанием ошибок, делегаты раскрывали рты.

— Речи их корявы и иной раз туманны до невозможности, но… Слышь, Андрей, глянь на Антонова-Овсеенко. Ишьты, как он Андрона с Выселков слушает! Так и уперся в него очками, и слова-то, слова-то на лету схватывает и все в тетрадку чиркает, все в тетрадку чиркает! Давай, Андрей, и я выскажусь. Была не была!

И вот выходит Фрол Петрович и начинает говорить про то, как оно было и что такое стряслось, да как повинны в том и кое-кто из начальства. Работали, мол, они «нежелательно», и бестолочи было очень предостаточно, а примазавшимися хоть пруд пруди, и все с мужика лыко драли, ровно он липка.

И пошел Фрол Петрович рубить направо и налево, а Антонов-Овсеенко улыбается, хлопает Фролу Петровичу, Подбадривает его словами, кричит: «Правильно, товарищ! Сообща возьмемся за насильников и бездельников, примазавшихся к Советам!»

Делегат от Горелого, что в двадцати пяти верстах от Тамбова, прочитал приговор сельского общества:

«Гоните прочь хулиганов и мародеров, нарочно не дающих заняться мирной работой. Гоните волков в овечьей шкуре. Мы постараемся преодолеть все препятствия. Думаем, и советская власть справится с недостатками в нашем государстве. Дружным коллективом и трудом восстановим хозяйство и тем поможем истинному защитнику нашему — советской власти!»

Потом посыпались решения сельских сходок, волостей и районов.

Встал Антонов-Овсеенко и сообщил новость, которая разом подняла делегатов на ноги, и мужики колотили в ладоши так, что грохот рукоплесканий эхом отдавался в зале.

Антонов-Овсеенко говорил о решении советской власти снять с Тамбовской губернии продразверстку и отозвать продовольственные отряды.

— Центральная власть, — продолжал он, — решила сильно увеличить материальные кредиты для снабжения крестьян инвентарем, хлебом, семенами, керосином, солью и другими товарами.

Снова гул голосов и аплодисменты.

Обращение к крестьянам губернии принимается единогласно: взяться вместе с советской властью за скорейшее исправление прошлых ошибок, готовиться к посеву, помочь власти и партии изжить главных врагов: Антонова, голод и хозяйственную разруху.

Делегаты покидали Тамбов и светлые хоромы с обильными харчами не совсем охотно. Впрочем, их не торопили. Они ходили по учреждениям, рассказывали о своих нуждах, и там были с ними очень вежливы и ни одно слово не пропускали мимо. Поди пропусти! Антонов-Овсеенко все знает, все видит и бюрократов ненавидит.

Пятьсот делегатов возвращаются в деревни. В их котомках и решение снять продразверстку. Пятьсот человек расскажут о том, что они видели и слышали, прочтут «бумаги». Их будут слушать тысячи. Быть может, кто-то не поверит им, быть может, многих Сторожев вычешет плетьми, забьет языки в глотку, отберет «листы», но ведь всем рот не заткнешь!

И вот шумной толпой гуляет по Тамбовщине слух: советская власть за мужика встала!

Глава девятая

1

Из Тамбова друзья шли пешком.

Андрей Андреевич бормотал что-то, улыбался, осматривался по сторонам — широка, беспредельна лежала перед ним равнина.

Перекатываясь с бугорка на бугорок, уходила она к горизонту. Там и здесь виднелись леса и перелески.

Увидев сельскую церковь, — на ее крестах искрились лучи солнца, — друзья стали на колени, помолились, поцеловали родную землю и быстро зашагали к селу.

Оно только что просыпалось, из труб шел дым: хозяйственные бабы были уже на ногах.

В утренней тишине раздался набат.

Сонные мужики на ходу застегивали одежду, валили на улицу. У каждого снова екнуло сердце: какая еще тревога, где враг?

И вот волнуется крестьянская громада перед церковью. Людей собралось не меньше, чем в тот памятный день, когда эсеры лживыми посулами соблазняли мужиков на мятеж. Не слышно было призывного клича труб, не видно Мундиров антоновцев. Здесь был народ — один на один с теми, кто побывал у Ленина, кто привез от него правду и утешение во всех скорбях.