Терри Сазерн - Блистательный и утонченный

• Название: Блистательный и утонченный
• Автор: Терри Сазерн
• Издательство: ACT, Астрель, Адаптек
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Терри Сазерн — «самый хипповый парень на планете», как писала о нем New York Times, один из лучших сатирических писателей «Разбитого Поколения». Его можно с уверенностью назвать Мистер Глум. Его тонкая ирония, красной нитью проходящая через все произведения, относится к повседневности, к обычным вещам, как покажется на первый взгляд, незаслуживающим внимания.

В романе «Блистательный и утонченный» — «невероятно забавном комментарии к темной стороне национальной жизни» — автор ставит преуспевающего доктора, всемирно известного дерматолога Фредерика Эйхнера в казусные, нелепые ситуации, проводит его через цепь непонятных событий: его путают со знаменитым гангстером и потому покушаются на его жизнь, его преследует маньяк-гомосексуалист, а нанятый им частный детектив устраивает для него вечеринку с гашишем…

---

Доктор Эйхнер, казалось, от вида канапе стал вдвойне довольным, и основной его мыслью была мысль, что все идет своим чередом.

— Я не часто развлекаюсь, — сказал он Джин, взяв одно канапе, — я скажу, что случайные развлечения, как вот это, очень приятны. — Он попытался взмахнуть рукой, словно в подтверждение своих слов, но у него получилось только слегка шлепнуть по ручке кресла.

— Это правда под газом, — сказала Джин. — Хотелось бы мне вот так приколоться по перцу.

Фрост, съев еще несколько вафель, начал обследовать обстановку, медленно прогуливаясь по комнате и заглядывая в выдвижные ящики и под диванные подушки.

— Кто эта девушка у двери? — спросил он у Джин и доктора, продолжая осматривать все вокруг, он добрался до них. Казалось, что доктор Эйхнер не совсем его расслышал и продолжал лучезарно улыбаться, кивая головой.

— Ты шутишь? — высоким голосом сказала Джин, глядя туда, где девушка извивалась в экзотичных па. — Ты, должно быть, окончательно обалдел. Это, видишь ли, та самая чувиха, которую ты выбрал для ловли на живца, господи ты мой! — Она уставилась на него в изумлении. — Что, как ты думаешь, ты делаешь, тыкаясь вот так по всей комнате?

Фрост выглядел раздраженным.

— Это обычная проверка, — сказал он и двинулся по направлению к кабинету.

— Да, у него крыша съехала, — сказала Джин, глядя ему вслед, — с ума сошел от своего весла. Теперь, я полагаю, я должна сама все это увидеть.

Доктор Эйхнер счастливо улыбнулся, чавкая одной из вафель. Он уже больше не поворачивал головой, следя за танцовщицами, и казалось, обращал на них внимание только тогда, когда они танцевали прямо перед ним, и в эти моменты он улыбался и покачивал головой.

В танце девушек прослеживалась некая напряженная внимательность, в том, как они двигались, не меняя выражений лиц и, видимо, не отдавая себе в этом отчета.

Фрост внезапно вышел из кабинета с маленьким деревянным ящиком, который он нес доктору.

— Посмотри-ка на это! — сказал он почти гневно и упал на колени, пытаясь поставить ящик на пол рядом с креслом.

Это была широкая мелкая коробка, проложенная войлоком, в которой хранилась коллекция доктора, состоящая из миниатюрных спортивных машин. Собранные в Швейцарии, крошечные точные копии, четкие и красиво отделанные, все в масштабе 1 к 1000, каждая размером с маленькие продолговатые наручные часики, эти машинки гнездились в коробке, дорогие, с серебряными спицами, они мерцали, эмалированные и хромированные, напоминая содержимое шкатулки ювелира.

Доктор Эйхнер уставился на них, несколько мгновений не выражая никакой реакции.

— Хорошо, — затем произнес он, — очень хорошо.

Он высвободился из кресла и встал на пол.

— Очень хорошо, — продолжил он, — очень хорошо.

Потирая руки, он начал вынимать машины из коробки и выстраивать их в ряд на ковре.

Фрост встал и коротко взглянул на него.

— Хорошо, — сказал он и стал пробираться туда, где Джин, сидя в углу, с закрытыми глазами, выбрасывала черный перец пригоршнями себе в лицо и вдыхала, время от времени давясь. Когда Фрост подошел, она открыла глаза.

— Чувак, хули толку от этого пиздежа, ты думаешь, что киска высадилась?

— Оставь свой жаргон, — сказал Фрост. — Мне от этого плохо.

— Ты оставишь свой жаргон, папашка, — сказала Джин весело, — а я оставлю герыч, — и она кинула пригоршню перца в воздух и попыталась поймать, подставив лицо.

Фрост вцепился ей в плечо.

— Выше голову! — театрально произнес он, мрачно глядя в сторону двери. — Это панк.

В этот момент вошли Тривли и его друг. Они мило болтали, словно два графа, неторопливо прогуливающиеся по Туллерис.

Фрост пошел их встречать.

— Как хорошо, что вы пришли, — сказал он с причудливой гримасой, — хорошо, что вы пришли.

— Мы польщены, — сказал Тривли, — восхитительно. Восхитительное место. Правда, Сил?

— Да, восхитительное, — сказал второй молодой человек, который каким-то образом был похож на Тривли, хотя и не совсем в его стиле.

Фрост повел их к стойке бара и жестами показал, чтобы они угощались.

— Забавно, — сказал Сильвестр. — Не правда ли, Фи?

— Поразительно, — сказал Тривли.

Фрост съел несколько канапе, явно в спешке.

— Я просто наблюдаю за вещами, — сказал он, открывая ящик буфета и заглядывая вовнутрь. — Обычная рутина.

— Да, конечно, — сказали Тривли и второй молодой человек в унисон, широко улыбаясь.

— Я просто проверяю, — продолжил Фрост, отступая прочь, — просто рутина, конечно.

Кто-то поставил долгоиграющую пластинку, и музыка, меняясь, звучала бесконечно, сейчас играла «История солдата» Стравинского, и на композиции с танго Тривли и второй молодой человек начали танцевать. Они танцевали эксцентрично, отбивая ритм кичливыми и жеманными па. Вскоре они уже по-настоящему скакали, словно безумные, сохраняя при этом серьезные, замороженные, неподвижные лица.

Это было настолько необычным, что привлекло внимание трех девушек. Они прекратили танцевать и теперь молча смотрели на отплясывающих Тривли и его приятеля, кивая в такт и вежливо поаплодировав в конце композиции, перед тем как запись снова заиграла.

Фрост между тем шел своим собственным путем, продолжая обыскивать комнату, в то время как крошка Джин лежала на спине, вытянув вверх одну руку и подкидывая перец, пригоршню за пригоршней, и большая часть перца оседала у нее на волосах. Затем Фрост вынырнул из комнаты, на секунду замер, осмотрелся вокруг с безумным видом и удалился в глубины дома.

После махджунга и мескалина доктор Эйхнер настолько сконцентрировался на своих машинках, что не заметил даже прибытия Тривли, а несколькими минутами позже он сполз с кресла вниз и теперь сидел, развалившись, на коленях посреди груды машинок, в состоянии, близком к коме.

Затем случилось так, что Тривли, выполняя нечто вроде фантастического кружения дервишей, споткнулся о доктора, и когда он, раздосадованный этим, стал вставать, то наконец узнал его. Его реакция напоминала реакцию разъяренной кошки.

— Ээээээээээээээээщщщщщщ! — прошипел он сквозь зубы, отпрыгивая назад и съеживаясь на диване. — J'accuse![1] — закричал он, наполовину присев и глядя бешеными глазами и указывая на доктора. — Voyeur! Voyeur![2]

Доктор Эйхнер, с наполовину прикрытыми глазами, подернутыми коматозной пеленой, оставался неподвижным, и казалось, слышал только так, как человек может слышать во сне.

Тривли в свою очередь набрался наглости и, поднимаясь из своего полуприседа, снова указал на доктора, а затем повернулся к девушкам со словами:

— Вы видите здесь помешанного человека! Этот человек… одержим!

Между тем его друг к нему присоединился и, стоя над доктором, издавал короткие бессвязные издевательские звуки и прикусывал свой палец перед недвижным телом как повторяющий жест краткого роспуска. Неожиданно Тривли взял его за руку для поддержки.

— Я теряю силы, — сказал он, кладя его руку себе на голову. — О, как я ненавижу эксцентричных людей! — вскричал он страдальчески. — О, как я их не выношу! — Затем, словно волна прошла, он подтянулся, встал и заговорил с угрожающим спокойствием: — Видимо, он не смеялся последним, в конце концов!

И сказав это, с гордо поднятой головой он снова отошел, он и его друг, отбивая ритм высокомерными размеренными шагами.

21

— Что же нам теперь делать? — безнадежно спросила Барби, как будто бы им предстояло получить хорошую взбучку, а Ральф снова целовал ее.

Из-за необычайных событий этого вечера пара отложила свои планы насчет похода в «Месье Крок», и всю вторую половину ночи они сидели на заднем сиденье кабриолета, едва ли взглянув на экран больше, чем дюжину раз.

В течение трех показов «Грозового перевала» Барби много плакала, иной раз от стыда, прося поддержки, но в основном от легкого замешательства, а позднее от какого-то грустного счастья. Она снова и снова внезапно усаживалась и отворачивала лицо.

— Ты думаешь, что я ужасная, — говорила она. Это регулярно происходило в те моменты, когда Ральф отворачивался в сторону, чтобы прикурить или смешать напиток.

— Не будь дурочкой, — говорил Ральф, целуя ее с нежностью, а девушка продолжала умолять:

— О Ральф, ты действительно… действительно любишь меня?

— Конечно.

— Что конечно? — хотела она услышать снова.

— Конечно, люблю тебя, — повторял он.

И девушка вздыхала и прижималась к нему, как будто ничего не хотела больше, чем только быть вот так, вместе, навсегда.

Но в конце концов экран погас, и над огромным парковочным пространством, оживающим в блуждающих огнях, зазвучал национальный гимн, и Ральф предложил поехать в мотель. Для Барби это прозвучало так скандально, что она залилась слезами.