Роберт Юнг - Лучи из пепла.

• Название: Лучи из пепла.
• Автор: Роберт Юнг
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1962

«Лучи из пепла» — книга о трагедии Хиросимы. Она принадлежит перу видного западногерманского публициста Роберта Юнга, который уже известен читателю как автор «Ярче тысячи солнц». Свою книгу Юнг сам считает наиболее важной из всех, написанных им до сих пор, ибо, по его собственному признанию, «его усилия понять послевоенную историю Хиросимы и рассказать о ней во всеуслышание придали его жизни новый смысл».

У книги есть подзаголовок — «История одного возрождения». Автор пытается проследить более чем десятилетний извилистый путь залечивания ран, нанесенных Хиросиме атомной бомбой. И картина, нарисованная им, способна потрясти, она полна противоречий и поистине кричащих несоответствий.

---

Газ. Никаких перспектив до конца года.

Рыба. Должна появиться на рынке в конце года.

Мосты. Типичный пример недопустимой медлительности властей.

Электричество. Плана все еще нет.

Городской транспорт. В настоящее время курсируют всего 10 трамвайных вагонов на главной магистрали; восемь вагонов ходят по направлению к Миядзиме; кроме того, функционируют пять городских автобусов. Таким образом, восемнадцать трамвайных вагонов И пять автобусов должны перевозить в среднем 42000 пассажиров в день. Городские власти надеются, что в скором времени к наличному транспорту прибавятся еще 5–6 вагонов».

Поздней осенью 1945 года появилась обманчивая надежда на то, что состояние больных лучевой болезнью улучшается. На вопросы представителей прессы врачи хиросимской больницы сообщили: «Число больных, находящихся на излечении после поражения атомной бомбой, снизилось в ноябре до трехсот. Все эти больные лечатся от ожогов или от заболеваний, которые не имеют отношения к радиоактивности».

Цензура, которую американцы ввели в сентябре для всех печатных органов, провозгласив одновременно «свободу печати», решительно запретила распространение какой бы то ни было информации о последствиях радиоактивного облучения людей, переживших бомбардировки в Хиросиме или Нагасаки. Тем охотнее она разрешала передачу из Токио за границу оптимистических заявлений, подобных сообщению газеты «Майнити симбун», о том, что число заболеваний так называемой «атомной болезнью» якобы снизилось «почти до нуля»[12].

В результате не только в самой Японии, но и во всем мире возник необоснованный оптимизм в отношении последствий атомных бомбардировок для человеческого организма. Однако уже весной 1946 года было установлено, что число больных лучевой болезнью в больницах уменьшилось в осенние и зимние месяцы только потому, что люди не могли оставаться в холодных больничных палатах без окон и дверей. Доктору Хатия пришлось даже закрыть временно, на декабрь месяц, свою больницу, но отнюдь не из-за отсутствия больных лучевой болезнью, а просто потому, что его пациенты удирали домой, как только их семьи находили хоть какое-нибудь пристанище.

Примерно в это же время, как явствует из материалов «Тюгоку симбун», в самой Хиросиме становилось все беспокойнее из-за всеобщей социальной и моральной деградации населения. Почти каждый день газета сообщала о кражах, драках, изнасилованиях, убийствах. Имущество граждан оказалось под угрозой. Злоумышленники взламывали даже импровизированные деревянные почтовые ящики: содержимое брали себе, а сами ящики использовали на топливо.

Наконец в начале декабря 1945 года газета попыталась обобщить данные о возросшей преступности, рассказать читателям об этом тревожном явлении и вскрыть его корни.

«Только в ноябре, — писала она, — в Хиросиме и ее окрестностях было совершено столько же преступлений, сколько за все военные годы, вместе взятые. Подростки, помещенные в воспитательный дом в Удзине, шатаются по городу без дела. Особо участились случаи изнасилований. Основным очагом преступности является, по слухам, «черный рынок», на котором хозяйничают спекулянты особого, послевоенного типа — предельно наглые и безжалостные.

Газеты вскрывали злоупотребления военной касты, правительства и плутократии. Все это возбудило ненависть к тем, кто еще вчера принадлежал к правящей верхушке. Теперь некоторые элементы пытаются оправдать свои собственные преступления ссылкой на старые грехи других… Зачастую они говорят: «Бывший господствующий класс вдоволь насладился своими привилегиями. А сейчас и мы хотим воспользоваться своим законным правом воровать».

СИРОТЫ И ГАНГСТЕРЫ

1

Однажды, проснувшись утром, Кадзуо М. обнаружил, что пропали его сапоги военного образца, которые он получил, как и все пережившие атомную катастрофу, из конфискованных военных запасов. Он тут же заподозрил «фуродзи» — бездомных сирот, бродивших тысячами в разрушенном центре и предместьях города. Только старшие ребята сами были очевидцами катастрофы. Почти всех детей моложе одиннадцати лет еще до атомного взрыва вывезли вместе с их учителями в отдаленные деревни. Когда первые вести об атомной бомбе проникли в эти места, от ребят скрыли правду. Но вскоре в горные деревушки и рыбацкие поселки начали прибывать толпы беженцев из атомного ада, И школьники поняли: дома стряслось что-то ужасное.

Затем к некоторым из эвакуированных детей пришли их родители, бабушки или дедушки и забрали своих малышей. Однако большинство ребят ждали напрасно. Им уже давно было невмоготу сидеть за партами. Долгие часы, а то и целые дни они в тревожном ожидании простаивали на вокзалах или на обочинах дорог, ведущих в Хиросиму, надеясь встретить своих близких.

В конце концов наиболее предприимчивые мальчишки потеряли терпение; они решили сами вернуться в родной город, чтобы разыскать своих родителей. За ними потянулись другие, менее смелые, а потом взбунтовались и девочки.

Пешком, на попутных машинах, краденых велосипедах или «зайцем» на поездах они добирались до разрушенного города.

Но лишь совсем немногие нашли отцов или матерей. Шесть тысяч, а по некоторым данным, даже десять тысяч детей Хиросимы остались круглыми сиротами. Теперь они пытались перебиваться собственными силами. Кое-кто из них обосновался у родственников, переживших атомный взрыв. Но все взрослые — бабушки, дедушки, дяди и тети — сами голодали. К тому же большинство из них были больны. Они требовали, чтобы подростки помогали им по хозяйству или приносили «с улицы» что-нибудь поесть. Ребята решили: лучше жить в одиночку!

Сироты становились разносчиками газет, чистильщиками сапог, торгашами, сводниками, чернорабочими, но большей частью ворами и грабителями. Разве трудно проникнуть ночью в один из многочисленных наполовину отстроенных домов, что-нибудь стащить и немедленно сбыть с рук? Скупщиков краденого найти легче легкого.

2

Пробродив целый день по городу в надежде случайно напасть на след вора, стащившего сапоги, Кадзуо М. к вечеру очутился на рынке недалеко от главного вокзала Хиросимы, куда в конце концов стекались почти все краденые вещи.

Уже издали слышался шум толпы и виднелся яркий свет: «эки» (вокзал) опоясывали целые кварталы лавчонок. Сотни людей сгрудились вокруг небольших костров, которые обычно горели почти всю ночь. Бездомные сироты время от времени подбрасывали в них щепки. Прохожие, подходившие поближе, чтобы погреться, должны были уплатить кому-нибудь из малышей две иены «за вход». Для круглых сирот это был один из наиболее верных (и наиболее честных) источников дохода.

Еще больше народу скапливалось в «лавках» и «ресторанах» — полуоткрытых, наскоро сколоченных деревянных бараках с электрическим освещением. 10 сентября в Хиросиме кое-где было включено электричество, но лампочек все еще не хватало. Поистине откровением и небывалым «техническим чудом» казался теперь этот холодный, ровный свет. В тесных проулках между бараками стоял едкий, назойливый чад харчевен; рыбу и рачков здесь жарили на всевозможных весьма подозрительных «маслах» вплоть до смазочного.

На открытых очагах китайцы варили мутную уху, грязноватую, похожую на стеклышки лапшу и овощи, сдобренные разными пряностями. Корейцы предлагали кусочки жареного мяса, нанизанные на вертелы; об этом мясе говорили, что его достают на собачьей живодерне, расположенной за железнодорожным полотном. В привокзальном квартале торговали всем — от «дзубуроку», чрезвычайно крепкого самогона из картофеля и метилового спирта, от которого многие слепли, до роскошных, но теперь никому не нужных свадебных кимоно и всевозможных полезных, но изрядно подержанных хозяйственных принадлежностей. Особенно велик был спрос на горшки и бутылки, нередко принявшие самые причудливые формы от «большого огня».

Толпа двигалась медленно. Людям хотелось вновь увидеть и ощутить жизнь, почувствовать ее запах и вкус. Нередко в этом густом потоке возникал затор. Вот подрались двое пьяных. А вот раздался чей-то крик: «Доробо, доробо!» («Вор, вор!»), хотя воришка, залезший в карман, уже давно успел скрыться в толпе.

Кадзуо медленно пробирался вперед. Около каждой лавчонки, где продавалась обувь, он останавливался и внимательно разглядывал «товар».

И действительно, там, вон там, стояли его сапоги. Тут не могло быть сомнений, он узнал их по размеру, по цвету, даже по складкам, образовавшимся на них.

— Эй, это мои сапоги. Мои! — сказал он, указывая на сапоги пальцем.

— Ну да, конечно, — ответил продавец. — За тридцать иен они будут твои — отдаю прямо-таки задаром.

— Эти сапоги у меня украли сегодня утром, а может, еще ночью. Не стану же я платить за свое же добро. Давай их сюда!