Ахэнне - Принцип подобия

• Название: Принцип подобия
• Автор: Ахэнне
• Жанр: Фэнтези

От начала дней, может быть, храня в памяти детскую травму — Всемирный Потоп, человечество ждало Апокалипсиса и "конца времен". Предсказывали и огонь с небес, и голод, и — разумеется! — чуму. Чума и явилась. В странной, мало кем ожидаемой маске, без бледного коня, и ангелы не возвестили о ней золотыми трубами

---

Тиберий прокладывал себе путь, сшибая собратьев по несчастью. Магниты всегда впереди, даже чокнутые, подумалось Целесту и он хихикнул. Когда бывший учитель приблизился, Целест заодно узнал и причину омерзительного смрада-тумана: Тиберий разлагался.

Язвы вспухали и лопались, словно пузыри болотного газа. Язвы были белесые, как гнилостный налет на переспелых фруктах, кожа Тиберия почернела и надулась, разрываясь при каждом шаге. Он еще жил, однако немногим отличался от очень несвежего мертвеца.

"Его ресурс", — Целест задышал ртом: от вони слезились глаза, — "Весь его ресурс… вот в этом… самоуничтожении…"

Рядом с Тиберием, как и полагалось, семенил Иллир. Золотистые волосы порозовели от крови — чужой или своей, проломлен череп или проломил другому, — Целест разобрать не мог. Иллир кокетливо улыбался, будто перед зеркалом, собственному отражению. Изящные ладони он сложил в молитвенном жесте.

"По крайней мере, он не слишком изменился", — Целест хихикнул и закашлялся. У них с Рони мало времени. И явно невыгодный расклад.

Тогда чего он ждет?

— Прости, учитель, — и Целест ударил.

Он предпочитал иглы, но выбрал огонь. Представляя в воображении Декстру с суровой складкой у рта и факелом вместо прически, он просил прощения и каялся. Огонь — это чистота, говорила Декстра. Целест очищал.

Гнилая плоть вспыхнула с податливостью свежей нефти, и Тиберий зашипел, а может быть, шипел кипящий гной. Огонь перекинулся на "новемцев", кто-то завизжал — от злости, не от боли; массу слепило в ком, и ком катился к Целесту.

"Я должен защитить Рони", подумал тот спокойно. Только выкрикнул.

— Призывай на месте!

Как там? В особо экстремальной ситуации, оговоренной подпунктами (какими?) допускается… мать вашу, допускается. Когда тут из Магнитов трупные бомбы клепают!

"Лишь бы Рони услышал меня… лишь бы…"

"Ком" прижал Целеста к репейным зарослям. Колючки запутались в волосах и царапали через свитер и джинсы, словно разозленные коты, а впереди был яд и огонь. Чужой яд — его огонь.

"Я не неуязвим…"

Тиберий выступил вперед. Наверняка, "разумный одержимый" до сих пор управлял им, как и остальными — и надеялся выиграть битву на уровне физическом хотя бы; кожа на лице учителя сгорела полностью, оголив остов черепа. Когда он открыл рот и выдохнул ядовитый дым, напоминал дракона из легенд. Правда, драконы не горят…

"Нет уж… я буду драконом", — Целест ощутил боль кислотных и обычных ожогов, коротко взвыл, ответил новым залпом огня. Он попытался левитировать, на нем повисли сразу двое новемцев.

— Отцепитесь вы! — заорал Целест, пытаясь стряхнуть их; он сражался в первую очередь с Тиберием… и Иллиром? Где мистик? Черт с ним, с мистиком. — Я ваши долбанные задницы спасаю!..

Свою, впрочем тоже. Целест не отрицал. Не хотелось сдохнуть, вроде мыши под веником и от руки собственного учителя.

Адреналин бился в горле, висках и мокрых от жара и пота ладонях. Целест понимал: сейчас "сонные иглы" не выйдут; "чары" воинов-Магнитов — от плоти и крови. Плоти… гниющей.

Рони знал о битве. О пожаре, что взметнулся над улицей Новем, о загнанном в угол Целесте и черной лавине. Знал… но не мог вмешаться.

Каждому свое, и от него, мистика, зависел исход. Он не двинулся, когда пламя лизнуло волосы и одежду, когда несколько капель яда прожгли дырки на любимом свитере.

Это — только тело. Тело не важно для мистика… и для "психа", если на то пошло.

Рони впитывал. Более всего это напоминало битву змеи с крысой; иронично — обычно с крысой сравнивали его, но теперь он был змеей. Он заглатывал одержимого ("призывай на месте!"), мерно и спокойно. Крыса сопротивлялась, егозила и кусалась. Голый хвост разметывал пыль, кровавую пыль.

Еще можно сравнить с промокашкой… его разум — промокашка, что впитывает чернильное пятно.

Главное — успеть.

Прежде, чем убьют Целеста.

Язык Тиберия вывалился, похожий на бурый гриб, но на очередной плевок кислотой его хватило. Целест увернулся — опалило только голень, он покатился в репейник, стараясь не замечать пульсирующую боль и мелкие царапины.

Уничтожить… нужно уничтожить.

На сей раз, удар был не просто огнем. Плазмой.

Лежа в обугленных репейниках, Целест наблюдал как исчезает в белом зареве его учитель, тот, кто объявил испуганному мальчишке — "Приветствую воина-Магнита!"; изводил на тренировках и пожимал руку после удачных операций. В горле собрался спазм, словно Целест проглотил колючку, он сглотнул.

Потом сообразил: остальные не нападают. Будто гибель "вожака" остановила зомби. На самом деле…

— Рони?

— Я… я успел, — теперь мистик позволил себе стать живым; Рони выскочил из толпы потерянных, недоумевающих новемцев — многие мертвы, но те, кто стенают от боли — живы и будут жить, — Я успел…

Он забрался в репейники — к Целесту.

— Ты ранен, — указал, но не осмелился тронуть расплывшийся кислотный след на ноге — темно-коричневый, с мелкими папулами. В Цитадели вылечат, но шрам останется, наверное. Рони протянул руку, помогая напарнику встать.

— Я убил Тиберия, — сказал тот. Он стер кровь со щеки. Огляделся — пустырь между Белым ручьем, свалкой и зарослями был выжжен и залит кровью, полон убитыми и ранеными. Они победили, но какой ценой!

— Гребаные одержимые… что они такое? Как ему удалось "поймать" Тиберия и Иллира?

Рони покачал головой:

— Нет, Целест. Только Иллира. Я чувствовал… одержимый управлял Иллиром, а тот — Тиберием.

Он развернулся и указал на своего учителя. Светловолосый мистик — ныне его волосы сгорели вместе с половиной одежды, стоял на коленях рядом с останками Тиберия, согнулся пополам. Его то ли рвало, то ли рыдал надрывно, а может, то и другое вместе.

— Иллир? — Рони тронул плечо учителя.

— Я все помню. Ты ведь тоже. Ты знаешь, — Иллир ухмыльнулся. Он безумен, и это не имеет отношение к одержимым и эпидемии, даже к поговоркам "все мистики — чокнутые", понял Целест.

Иллир хрипло захохотал. Левую сторону некогда красивого лица покрывал полумаской багровый ожог, нос провалился, а единственный глаз лихорадочно блестел.

— Новые одержимые. Они явились, чтобы уничтожить нас.

*

В лазарете было душно, но медики в лице госпожи Кейтин, строгой сухопарой дамой, по слухам — сестры Декстры, запретили открывать окна, а в форточку не пролезла бы и сорока. Время тянулось и тянулось, будто монотонная заунывная песня; Целест тупо пялился в бледно-зеленый потолок, считал разводы трещин и дергал бинт на ноге. В результате бинт растрепался, заголив мокнущий ожог — тоже нудная и надоедливая боль. Когда Рони бочком прокрался в палату, Целест готов был обнимать его.

— Наконец-то! — он соскочил с жесткой кровати. — У меня крыша едет… — он осекся: в доме висельника не говорят о веревке, а ему следует поостеречься со словами о безумии. — Как Иллир?

— Плохо, — Рони потер виски и сел рядом. — Винсент говорит, он уже не придет в себя. А если Винсент ничего не может сделать…

Рони махнул рукой, от жеста повеяло такой безнадегой, что Целеста пробрал холод, несмотря на духоту.

— Кто такие "новые одержимые", Рони?

Блекло-серые глаза мистика напоминали мелкие серебряные монетки. Выражения — столько же.

— Мне не доложили, знаешь ли. В Совете собрание — часов пять уже, и они перепуганы, как мыши от кошачьего запаха.

"И не только они", додумал Целест, "Ты тоже, верно? Один я ничего не понимаю. Хоть у всезнайки Тао выпытывай…"

— Да. Мне страшно, — Целест дернул плечом, когда телепат озвучил догадку; Рони смял в кулаке простыню. — И я тоже не понимаю. Иллир управлял Тиберием, а одержимый захватил Иллира, сознательно захватил. Разумные одержимые… это ведь неправильно, Целест?

— Неправильно, — эхом отозвался он, расковыривая влажную рану на ноге. Скривился: задергало, как от укуса осы, десятка ос. Разумные одержимые, Магниты-жертвы — сущий бред, но Совет примет меры, орден Гомеопатов не вчера зародился, а они — только солдаты. И палачи. О да.

Целест представил Вербену — ее танец-наваждение, лунные глаза и смуглую кожу, такую гладкую, что одновременно тянет подцепить зубами, надкусить, будто персик — и страшно прикоснуться, вдруг синяк оставишь. Она добрая фея в мире злобных колдунов. Ради Вербены Целест готов быть злобным колдуном.

— Как твоя нога? — Рони покосился на лохматую, достойную скорее нищего на паперти, чем воина, повязку.

— Ну ее. Курить хочу. Мне заплевали кислотой голень, а дышу-то я легкими — и все равно запрещают… где логика?

Рони слабо улыбнулся.

— Нет логики. Это верно.

Цитадель слыла "черным" местом, хотя стены ее были серы, словно тень в рассеянном свете, местом тайн. Но внутри тайны держались не плотнее, чем кольца на намыленных пальцах. Совещались второй день, а каждый новичок-Магнит и каждый вчерашний школяр из ученых уже сплетничал о том, что учителя Иллира свели с ума, а он захватил учителя Тиберия. Целест хмуро размышлял, придется ли ему раскидывать любопытных телекинезом или достанет обычных пинков. Когда Целест сбежал в келью и увидел Тао, оставалось лишь скрипнуть зубами и смириться. Рони забрался с ногами на свою кровать, забился в угол, взгляд его в кои-то веки выражал. "Забери его от меня".