Феликс Ветров - Старая проза (1969-1991 гг.)

• Название: Старая проза (1969-1991 гг.)
• Автор: Феликс Ветров
• Жанр: Современная проза

Феликс Ветров

Дорогие друзья!

Буду рад, если благодаря порталу Proza.ru мои вещи найдут своего читателя на страницах Интернета. Также буду сердечно рад получить читательские отзывы на них. Пишите, пожалуйста.

Несколько слов о себе: родился в Москве в 1947 году. По первой специальности — художник-график. Много работал как иллюстратор в разных изданиях: оформлял журналы, книги. После Московского художественного училища «Памяти 1905 года» окончил Литературный институт имени Горького, отделение прозы. Работал в такси, на нескольких заводах, в разных учреждениях и редакциях. Чем только не приходилось заниматься, чтоб добыть копейку: рисовал, писал радужные лозунги социализма, расписывал стены, фотографировал, много преподавал, пересчитывал говяжьи туши и консервные банки, сторожил гардеробный трест, выпускал как литредактор компьютерный журнал… Впервые опубликовал свою прозу в журнале «Смена» в 1970 году. Затем в журналах «Юность», «Литературная учеба» и других изданиях увидели свет несколько повестей и рассказы. Почему-то довольно много шуму наделала в свое время небольшая повесть «Сигма-Эф» в «Юности» (№ 1/1974), затем она неоднократно переиздавалась в родном Отечестве, в ГДР на немецком и даже в КНР на китайском — как яркий пример ревизионизма и «хрущевизма без Хрущева». Первая книга «Картошка в натюрморте» вышла в издательстве «Молодая гвардия» в 1982 году. Как в штате, так и внештатно много работал как редактор, литературный и художественный критик. Свыше 15 лет внештатно (в штат на ТВ не брали) писал телевизионные сценарии больших игровых передач на темы культуры и зарубежной литературы, по истории русской науки, а также известной детской образовательной передачи «АБВГДейка». Все они множество раз были в эфире в период 1979–1996 гг. С 1990 года выступал как автор статей, эссе и литературных рецензий в ряде крупных христианских изданий и светских газет («Независимая газета», «Накануне», «Русская мысль», «Россия» и др.). Автор сценария 5-серийного телевизионного фильма (1994) «От Рождества до Пасхи», который также многократно шел в эфире.

В настоящее время опубликовано семь книг: проза, публицистика, эссе и размышления христианина.

Произведения переведены на 10 языков и опубликованы в Венгрии, Германии, Греции, США и др.

Член Союза писателей Москвы.

С 1998 года живу в Германии, в Нижней Саксонии.

ICQ: 238170414

---

Но это была его работа, и за тридцать лет он научился многому, но только не этим неизбежных расспросам пострадавших и их родных, не этим сухим выяснениям, когда приходилось прятать глаза под строго насупленными мохнатыми бровями невозмутимого законника.

Космынин знал, что наедине с этим потерявшим зрение, практически слепым инженером-физиком глаза прятать не придётся, но начать разговор все равно было нелегко.

— Я следователь прокуратуры, — сказал Сергей Петрович, — мне необходимо поговорить с вами.

— Со мно-ой? — удивился Марков. — Интере-есно…

— Подождите-ка… — опешил Космынин. — Вы что, ничего не знаете? Что уже, слава богу, два месяца следствие идет?

— Какое следствие? Ничего не понимаю… Объясните.

— Странно, — сказал следователь. — Неужели вам никто ничего не говорил? Люди же бывают у вас?

— Никто не говорил. Хоть вы скажите.

— Этим вашим взрывом мы занялись в первый же день… Работали параллельно с вашей институтской аварийной комиссией… Выясняли причины…

«Так вот оно что! — Марков побледнел. — Вот в чем дело!..»

Следствие, прокуратура, материалы, доказательства…

Только сейчас, только в эту минуту до него дошло, что означали приход Чижова и его молчание о следствии и ч т о означали приход и молчание того, другого человека.

— …мнения членов вашей институтской комиссии и наших экспертов, специалистов по механике взрывных процессов, разошлись, — говорил Сергей Петрович. — Наши утверждают, что по обломкам установки определить, отчего произошло несчастье, невозможно. Они также считают невозможным установить, где, в какой системе установки возник первичный взрыв, а где взорвалось от детонации. Но наши эксперты не специалисты в вашей узкой сфере. Ваши же заявляют, что взрыв произошел от неисправности вентиляционной вытяжной системы. Если говорить откровенно, я очень надеюсь на ваши показания. От них очень, очень многое зависит.

— Что я должен вам сказать?

— Всё. Всё как было. Постарайтесь вспомнить, если сможете, что там было с этой вентиляцией?

Марков напряг память.

Он старался как можно ярче представить того угрюмого, вечно озабоченного человека, что всегда ходил по институту встревоженным к суровым, который не так уж складно изъяснялся, не знал и сотой, тысячной доли того, что носил в своей блестящей голове их профессор; того человека, который, зная обо всем, что надвигалось на него, пришёл сюда в больницу, невиновный — к единственному своему возможному заступнику и спасителю, увидел его и предпочел уйти виноватым, взять на себя чужую вину.

Прошло уже больше месяца, как здесь побывал Чижов. Значит… значит, всё осталось на своих местах.

— Я вас не тороплю, — сказал следователь. — Подумайте, вспомните. От ваших показаний очень многое зависит.

— Я понимаю.

Еще ни разу в жизни Маркову не приходилось решать таких трудных, «комплексных» проблем.

— Возможно, Владимир Петрович, у вас есть какие-то свои соображения… говорите всё, как есть.

— Всё, как есть? — переспросил Марков. — Конечно. Вы записываете? Пишите. Взрыв экспериментальной установки «ЭР-7» явился следствием грубой ошибки оператора, инженера-исследователя, проводившего опыт, то есть меня, Маркова В. П. Перед началом опыта не были приняты необходимые меры по соблюдению техники безопасности, не была отлажена измерительная аппаратура, в результате чего режим работы установки не контролировался с достаточной точностью. Но главное: в целях эксперимента была отключена автоматика защиты и аварийного отключения разгонной аппаратуры. В ходе нарастания лавинных процессов характеристики системы превысили предельные критические параметры и стали неуправляемыми. Все вышеуказанное привело к разрушению конструкции. Единственным виновником аварии является Марков. Всё.

— Так, — сказал Космынин, — понятно.

— Ну и хорошо. Вы все записали?

— Записать-то я записал… Слушайте, Марков… я тут поделикатничал с вами… Нарушил закон… не предупредил об ответственности за дачу ложных показаний… Я же вижу, что вы говорите неправду. Вы совершенно не умеете врать, Ну, ни на грош.

— Чем вас на устраивают мои показания? Я сказал всё, как было.

— Да? Спасибо. Я очень тронут. А в институте мне, между прочим. все в один голос говорили, что вы самый лучший, самый вдумчивый, серьезный инженер.

— Мало ли что они теперь скажут! И на старуху…

— Бросьте. Я вам не мальчик, Марков. Всё шито белыми нитками. Кого вы только покрываете этим своим, простите, дурацким благородством, не понимаю.

Марков усмехнулся.

Он не собирался ни покрывать, ни выгораживать кого-то, ни кого-то топить. Если бы он стал рассказывать следователю о том, что случилось, тот бы ровным счетом ничего не понял. Марков твердо верил: теперь его лаборатории предстоят навиданные еще, огромные дела. И оттого, что он считал — у ученых свой свод законов, лишь по нему они судимы, — чувствовал себя спокойным, хладнокровным и зрелым.

— Значит, всё было так, как вы показываете?

— Именно так.

— Подумайте… убыток составляет шесть миллионов триста пятнадцать тысяч…

— Да, — засмеялся Марков, — не расплатишься.

— Чего вы радуетесь?

— А так, — сказал Марков. — Просто так. Вы даже не представляете, как я рад, что вы пришли.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Каникулы, каникулы, веселые деньки…

Когда сегодня утром прозвенел звонок, Вера встала из-за стола, улыбнулась своим десятиклассникам:

— К обоюдному удовольствию — до встречи в будущем году. Одиннадцатого января мы займемся Маяковским. Все свободны.

Они вскочили, застучали крышками парт, обступили ее, неловко протянули цветы, хорошеньку открыточку: «Десятый „А“ поздравляет дорогую Веру Александровну с наступающим…»

— Вера Александровна… все у вас будет хорошо… Вот увидите…

«Знают, — удивилась Вера, — языки, языки…»

Три часа на морозе. И вот, после трех часов волнений «достанется? — не достанется?», с крепко перевязанной проволокой топорщащейся ветками елкой она ехала на Сретенку.

В просветах замерзших автобусных окон сверкал, искрился под вечерним солнцем снег. Третий месяц каждое яркое пятно, облака, закаты отдавались в душе Веры стоном.

Автобус, завывая, нес ее через Большой Каменный.

За рекой, в просветах ледяных разводов морозного окна, в глубокой пронзительной сини полыхали желтым золотом купола кремлевских соборов, слепящая луковка колокольни Ивана Великого…

Вот старое, родное парадное старого родного дома.

И этот знакомый с детства запах на лестнице, еще дореволюционный, наверное, запах древней штукатурки…

Сережа спал.

— Разденься хотя бы, — сказала мама. — Может быть, у нас заночуешь?

— Нет, нет, — покачала головой Вера, — надо ехать квартиру убирать.

— Отдохнуть тебе надо. На кого ты стала похожа за эти месяцы…

— Какое это теперь имеет значение?

— Конечно, ему-то теперь это всё равно…

— Ты опять начинаешь о том же. Мама, я ведь… просила тебя…

— Когда ты была у него?

— Позавчера. Всё то же. Прошу только — ни о чем не спрашивай. Умоляю.

— Возьми хотя бы такси…

— На каком ты свете, мама? Где сейчас возьмешь такси?!.

Те предновогодние ночи долго помнились потом.

Переговариваясь шепотом, чтоб не разбудить сына, они весело убирали вдвоем с Вовкой, надраивали до блеска пол, возились до утра и к рассвету валились, сморенные, в сверкающей чистотой маленькой квартирке.

Эти генеральные уборки перед каждым Новым годом имели для них какой-то ритуальный смысл. Все отжившее, принадлежавшее прошлому, выбрасывалось вместе с пылью. К Новому году полагалось приходить во всем чистом, смыв с себя под струями душа то, что нельзя было нести за черту во времени, рассеченном звонким ударом курантов. Так и дом их должен был сиять чистотой в первый день этой, будто начавшейся заново жизни.

Сегодня Вере предстояло убирать их дом одной.

Приехав из центра в свои Черемушки, она медленно побрела от троллейбусной остановки к белому кварталу одинаковых пятиэтажных домов.

Давно стемнело. Мимо нее прогромыхали гитарой чубатые, расхристанные мальчишки. Она шла в падающем мягком снеге, будто не чувствуя ничего. Лучились в снежных ореолах голубые фонари. Шуршали колеса машин. Вера ничего не видела, не слышала.

— Что скучная такая? — раздался рядом чей-то добродушный пьяный голос.

Она остановилась, откинула заснеженную прядь волос, не понимая посмотрела на весёлого всклокоченного человека, загородившего дорогу.

Их взгляды встретилсь, и он сразу пропустил ее, отступив с протоптанной дорожки в сугроб.

Вот он, их белый дом — в желтых квадратах окон, в соцветиях мигающих лампочек на елках… Она вошла в парадное, машинально вставила ключ в дверку почтового ящика. На затоптанные кафельные шашечки посыпались открытки. Пишут… Поздравляют… Желают… Она собрала их и, не читая, бросила обратно в ящик.