Николай Леонов - Искатель. 1972. Выпуск №3

• Название: Искатель. 1972. Выпуск №3
• Автор: Николай Леонов
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1972

На 1-й и 4-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА.

На 2-й стр. обложки — рисунок Б. ДОЛЯ к повести Н. ЛЕОНОВА «Нокаут».

На 3-й стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к роману Н. Монсаррата. «Жестокое море».

---

Наутро караван трогается в путь. Черной змейкой ползет он по узкой горной дороге.

Сверху видно, как змейка с трудом поднимается вверх. Но вот змейка порвалась: половина ее перевалила через перевал, а вторая не может этого сделать, отдыхает. Наконец половинки вновь соединяются, змейка ползет дальше.

Трудно приходится маленькой, затерянной в горах экспедиции. О ней давно все забыли — и те, кто ее послал из Петербурга, и те, кто потом в Астрахани обещал ей свою помощь.

Горы немы и огромны. Оживают они только ночью. Крики шакалов и сов тревожат их сон.

Днем у самых вершин в небе парят орлы. По временам они замирают на месте, делают круг и камнем падают вниз — на добычу.

Но все же бывают здесь и прекрасные мгновения. По вечерам вершины вспыхивают в лучах заходящего солнца, а склоны окутаны синей дымкой. Золотое и синее. Эти два цвета здесь резко разграничены. Один никогда не растворяется в другом. Просто синий поглощает золотой.

В который раз и Гмелин, и Охотников, и казаки видят закат и всегда восхищаются им. В тот час они прощают Востоку и коварство, и жестокость, и неприязнь. Примиренные и успокоенные после таких мгновений путешественники вновь двигаются в путь. Идут к Шемахе.

Глава VI. ДИПЛОМАТИЯ

Ночь. Гмелин молча шагает вдоль стены; Охотников полулежит на диване.

Лицо поручика замкнуто и сосредоточенно. Путешественник останавливается. «Да… поручик как-то потускнел будто за последний месяц», — думает Гмелин и, взглянув еще раз, говорит:

— А вы, Евгений Иванович, стали серьезней. Прежде шутили больше, и вдруг…

«Да нет, не вдруг…» — думает Охотников. Вчера он записал в дневнике: «После того как Фет Али завоевал Шемаху, торговле конец пришел. Раньше писали: в Шемахе товары всякие, шелков много крашеных. А венецианцы даже сей шелк тавлинским звали. Был шелк — стал щелк. Разорил хан народ, до того довел — на глаза ему показаться боится. В самой Шемахе никогда не бывает, а по приезде в деревнях окрестных живет. Ясное дело — тиран».

Охотников поднимается и, резко взмахнув рукой, произносит:

— Тиран, конечно…

Путешественник понимает, о ком идет речь.

— Нам надо поступать осторожно, а то… — Гмелин слегка потирает руки. — Сейчас, друг мой, я рассуждаю только как зоолог. Что такое Фет Али? Просто скотина…

Самуил Готлибович произносит это слово с немецким акцентом. Охотников улыбается.

— Но не в этом дело, сударь, — продолжает путешественник. — Сей скот очень не любит своего бакинского родственника. И если мы осторожно поссорим их…

Ученый хлопает себя по карманам, и рука его ползет за обшлаг:

— «Фет Али Хан! Наш покровитель, луна и солнце! Дерзнули мы еще раз обратиться к Вашей милости. Ибо, знаем мы, сердце Ваше подобно дождю в пустыне. Как о некоем блаженстве, вспоминаем мы сейчас о днях, проведенных в Вашем княжестве. Благодарим небо за дары эти. Скорбя сердцем, Ваша милость, должны сознаться, там, в Дербенте, мы не смогли до конца оценить все благородство души Вашей. Бакинский хан, конечно, светел и мудр. Но нас он не жалует. Принимает за каких-то лазутчиков. Вновь прибегаем к Вашей помощи. Пособите нам, добрым чужестранцам. Да возблагодарит Вас аллах и небо. Город Ваш Шемаха прекрасен, Вашими заботами и милостью он превращен в шелковый рай».

Собеседники понимающе пожимают друг другу руки и беззвучно смеются.

На третий день Фет Али прислал кое-какое снаряжение и двенадцать солдат.

— Охранять вашу милость в Сальяны и Ензели, — доложили солдаты.

— Дабы не сбежал, — уточнил Охотников.

Глава VII. ЕНЗЕЛИ

«Что делать? Что?» — русский консул зевает, бросает перо и смотрит в окно на белесые капли: тук-тук-тук… До чего же однообразна эта музыка дождей!

Закутанный в халат, с клубами дыма над головой, консул походит на маленький сердитый самовар.

Самовар пыхтит, стреляет искрами и, наконец, распалив себя, закипает.

— Солдат, — взрывается консул, — свечей и рому!

Старый ром густой, клейкий. Пригубив и сладко чмокнув, консул спрашивает:

— Гмелин пришли?

— Ждут.

Путешественник входит, тяжело опираясь на палку. Десять дней его трепала лихорадка.

Консул испытующе смотрит на Гмелина и, пыхнув трубкой, бросает:

— Быть может, отложим беседу?

Гмелин отрицательно качает головой:

— Нет, нет.

— Ну, коли так, рассказывайте.

— Хан дал нам лошадей и охрану, — не спеша начинает путешественник. — Из Шемахи мы тронулись на Сальяны, а затем в Ензели.

— А далее? — консул барабанит по столу. — В рапортах вы несколько подробнее…

— Полагаете? — Гмелин на минуту задумывается и говорит громче, увереннее: — Рапорт подается на имя их императорского величества…

— Разумеется, — консул кивает с лукавой улыбкой. — Самуил Готлибович, а в пору и мы сгодимся. Вы бы рассказали прежде…

— Да, да. — Гмелин достает платок, вытирает вспотевший лоб. — Занемог я, простите…

— А вы, сударь… — консул наливает в бокал густой золотистый ром и протягивает его путешественнику. — Благоволите… Чем вы изволили быть заняты последнее время?

— Приводил в порядок записи. Изволите ознакомиться?

Консул листает дневник и на некоторое время погружается в чтение:

«Гилянские быки и коровы чем-то похожи на верблюдов. Они имеют два горба. Один спереди, другой сзади. В науке оную породу именуют «бизон».

А вот о выделке шелка: «В половине марта гилянцы берут шелковые семена, завертывают в платок и носят при себе за пазухой. От теплоты из семян выводятся черви. Вылупившихся червей кладут в коробочку и кормят в течение нескольких дней тутовыми листьями. Через несколько дней черви образуют коконы. После этого коконы высыпают в кадку с горячей водой. Шелк там отделяется, и его сматывают на вьюшку».

Консул потирает руки и произносит вслух:

— Сударь! Глаза мои зрят труд бесценный! Я полагаю, не токмо мы, но и потомки наши премного чтить его будут.

Гмелин смущенно опускает голову:

— Сей труд есть исполнение долга перед отечеством нашим… Еще государь наш Петр Первый с великим любопытством и гордостью рассматривал первую карту Камчатки, сочиненную Лужиным и Евреиновым. А его превосходительство господин Ломоносов перед смертью передал в Императорскую Академию план многих географических экспедиций.

— Признаться, сударь, долгонько я здесь медведем сижу — не слыхивал. И теперь любопытство имею до ваших экспедиций.

— Экспедиции академии разные, как-то: астрономические и физические. Дело астрономов зело тщательно наблюдать ход небесных светил. Наша же экспедиция есть физическая, и допрежь всего инструкция ее гласит: «Ехать куда нам указано, описать тамошние места и все на карту исправно поставить».

— Да, — соглашается консул. — Великому государству нашему давно пора иметь собственную полную карту и атлас, ибо простор его необъятен.

Легкая краска смущения и радости заливает лицо Гмелина.

— Успехи вашей экспедиции! — поднимает бокал русский консул. — Здоровье достойного слуги отечества и науки!

Помолчав, консул спрашивает далее:

— А как у вас оказался Охотников?

— Охотников? Я вас не понимаю.

— Да вот, — консул развел руками. — Из Петербурга намекают. Мол, сей господин у вас пребывает. А там им не больно довольны.

— Довольны? — Гмелин хмурит брови. — А пребывание сего господина Охотникова здесь разве не есть наказание? Голод, болезни, пули разбойников… Довольно одного пути до Шемахи, дабы искупить вину…

Консул молча дымит трубкой и вновь соглашается:

— Вы правы. Я тоже полагаю… эти пудреные… Им бы послужить здесь с наше… А вы как разумеете?

— Так же!

— Вот-вот, — продолжает консул, — К сожалению, за пули разбойников орденов не дают.

И тут же вновь спрашивает:

— А сии горы вам нравятся?

— Привык. А художник Борисов да Охотников только об оных и толкуют.

Консул потирает руки:

— Красота!.. Эх, Самуил Готлибович, а в Сальяны двинетесь, еще больше красоты насмотритесь.

Гмелин кивает, глухо говорит:

— Дорога до Сальяны, по справедливости, для того сделана, чтобы кормиться разбойничьим шайкам. Между горами есть разной глубины ямы, глубокие пропасти с различными пещерами, в коих до грабежа лакомые люди караулят. А кроме того, — заканчивает путешественник, — ханы полагают — лазутчик я. Средь двенадцати солдат, посланных ханом, один доносчиком был. До каких пор сие продолжаться будет? Науке ведь служим.

— Верно, Самуил Готлибович, верно. Коли сам подлец, то и прочих тем же полагает. Это я о ханах. Впрочем, не все они таковы. Рящанский, к примеру, добр и гостеприимен.