Китя Карлсон - Поваренная книга Самурая или Черт Те Что, а не книга о Японии

• Название: Поваренная книга Самурая или Черт Те Что, а не книга о Японии
• Автор: Китя Карлсон
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3327-4

В "Поваренной книге самурая" вы не найдете ни одного рецепта. Это не кулинарный справочник, а своего рода руководство по выживанию в Японии, - заметки русского блоггера Кити Карлсона. Он бросил институт, не зная языка, уехал учиться и работать в незнакомую страну Японию и… провел там семь лет с пользой для себя. В результате у него родились эти яркие бытовые зарисовки - необычайно колоритные и удивительные в своих подробностях, этакий взгляд изнутри на нравы, обычаи, привычки, характеры японцев.

---

Нельзя сказать, что я не пытался. Первым делом я купил стальную кололку для орехов, положил в нее орех и долго старался сжать получившуюся конструкцию, процесс, закончившийся для ореха небольшой царапиной на боку, а для кололки — изогнутостью по форме ореха. Нельзя сказать, что я не получал помощи. У меня друзья — стальные люди, ими орехи колоть можно. Но только не японские. Я стал спрашивать у всех друзей, я показывал им эти орехи, я узнал больше фактов про орехи, чем когда-либо хотел знать. Я даже узнал, что этот тип орехов называется не грецкий, а маньчжурский. Друзьям известно про орехи все, кроме того, как их расколоть. По совету одного друга купил крепкий нож, пытался просунуть ореху, извините, в попу. Лезвие сломал. По другому совету зажал орех в раму стальной входной двери у себя дома — на улицу выбежали соседи, подумали, что землетрясение. Только вот кувалдой не пробовал, потому что ну не знаю я, где здесь купить кувалду. Все компьютерные магазины обошел (другие мне не ведомы) — ни в одном кувалды нет.

Дело в том, что купил я эти орехи у одного предприимчивого старикашки в очень глухой деревеньке в горах, очень далеко от города. Естественно, я не пытался расколоть их до возвращения домой, а по возвращению обнаружил, что в городе если про этот тип орехов и слышали, то никогда не слышали чтобы эти орехи применялись для еды. Дикие лесные горные орехи — чрезвычайно крепки и почти полностью цельнодеревянные. “Была бы у тебя кувалда… а так — оставь эту затею”, — говорили друзья, — “это просто сувенир, положи на полку и забудь — их не едят”. Но я же помнил, что предприимчивый старикашка работал продавцом в деревенском магазине продуктов!

В конце концов я благополучно забыл про орехи, до тех пор, пока в своих путешествиях я снова не оказался в одной очень глухой высокогорной деревеньке и снова увидел в продаже эти орехи. Дикий горный орех из леса — 500 йен. Но, на сей раз, вместе с орехами лежала инструкция. Я ее, конечно, сразу сфотографировал, чтобы потом прочитать. Тут должен признаться, что читать по-японски я, к своему стыду, почти не умею. Поэтому чтение — это такой долгий процесс, проходящий при помощи друзей и словаря. Очень медленно. Каждая фраза — откровение.

Итак — первая строчка — “высыпьте орехи из пакета на раскаленную сковороду”. О! У меня появилась надежда. Вот оно что. Все дело в раскаленной сковороде. Такого мне еще не советовали. Но я же чувствовал, что у японцев есть свой тайный способ добывания этих орехов.

Давай-давай! Жги дальше, безвестный автор инструкции, мои слюни уже потекли, а сковорода уже на огне! “Достаньте прожаренный несколько минут орех…” Да! Да! Да! А дальше? “…и положите его на какую-нибудь очень крепкую поверхность (например, цементный фундамент), возьмите в другую руку что-нибудь очень тяжелое (например, ку…ку…кувалду) и со всей силы ударьте по ореху”. А-а-а-а-а!

Вывод — прежде чем начинать действовать по инструкции, стоит дочитать хотя бы до второй фразы. Вспоминается история про то, как Ходжа Насредин продавал тертый кирпич в качестве средства от крыс: поймайте крысу и накормите тертым кирпичом до отвала, а если есть не будет — то кирпичом ее по голове.

“Достаньте мякоть ореха тонкой бамбуковой палочкой”. О, безвестный автор инструкции, не являлся ли тебя ангел Венечки Ерофеева с веточкой жимолости в руках, когда ты написал эту фразу и закончил словами: “Поздравляем, вы только что соприкоснулись с удивительной природой дикого горного лесного ореха”.

Господи милосердный, прости людей, соприкасающихся с удивительной дикой природой посредством цементного пола и кувалды. Последней строчкой в инструкции написано “только и всего”. И смайлик нарисован, от руки.

* * *

Из этой истории с орехом я вынес не одно новое знание. Какое, например, красивое слово “маньчжурский орех”! Мне даже стыдно стало, что я сначала думал, будто бы этот орех грецкий. По виду он, конечно, похож, но разница колоссальная. Грецкий орех, в отличие от этого свинского ореха, можно съесть.

Давайте уже, наконец, спорить о вкусе устриц с теми, кто их ел, как призывал Жванецкий. Спор лингвистов с поварами пока неумолимо заканчивается победой последних. С нокаутом. Я вот, например, упорно называю цветущее весной белое дерево — “сакура”. Почему же сакура? Откуда в русском языке взялось это слово? Почему я не называю ее вишня? Грамотно, вроде, говорить вишня, но: различие неумолимо маячит перед глазами. Подмосковная вишня в садах мельче деревом и крупнее плодами, цветет меньше, зато родит больше. Кулинарное использование вообще не сравнить — разница во вкусе между русским вишневым вареньем и японскими солеными маринованными листами сакуры (популярное блюдо весной) — небо и земля. Но вот беда — японские садоводы интересуется далеко не только той сакурой, которую сажают для украшения вдоль дорог, и различают более 400 видов разной сакуры. И не на всех видах вырастает много цветов и несколько мелких ягодок, жутко горьких, модели кожа и кости — в японских садах растет плодовая сакура с сочными светлыми ягодами, совсем как родная черешня. Разница между одной сакурой и другой — опять небо и земля, но и то и другое для японца — сакура. А крупная красная экспортная черешня из США в супермаркетах — вовсе не сакура, а загадочная заграничная “черии”, японцы так ее и называют. Абсолютно то же самое разделение, что в русском языке.

Японская слива, “уме”, знакома в русском языке меньше, а разница во вкусе плодов — больше. Плоды сливы тут не едят просто так, а опять же маринуют и солят, кладут в рис, гонят самогон “умесю”, дешевый напиток уровня бормотухи для японца, с гордым названием “сливовое вино” в русской литературе. В английском языке переводят “уме” не как сливу, а как японский абрикос. Слива, абрикос — сорта одного дерева, название роли не играет, ведь и то и другое в конечном итоге оказывается на японском столе в таком виде, который вам и не придет в голову сравнить ни с нашей сладкой сливой, ни с абрикосом.

Итого — японец пьет умесю под сакурой, русский в то же самое время сидит с бутылкой сливовки под вишней, но бутылка одна на двоих, как и дерево.

Говорят, грибы вообще в каждой стране разные, тут вопросов нет. А животные? Биологи лингвистам пока проигрывают. Японская ворона, прячущаяся в ветвях сакуры, отличается от русской вороны и размером и цветом. Наверняка и вкусом. Но мы ворон не едим и оттого готовы согласиться, что ворона и в Африке ворона.

Только вот с икрой у нас с японцами коллизия вышла. Красная икра и по-японски — “икура”. Каждый из нас считает это слово своим.

За порогом

Я — частично робот. По крайней мере — киборг. Я работаю ежедневно приставкой к компьютеру, нажимающему в нем на кнопки. Как минимум с 9 до 19. А потом прихожу домой — и снова нажимаю на кнопки — как минимум с 20 до 23. И с утра, когда я просыпаюсь, я тоже включаю компьютер до того, как просыпаюсь и иду чистить зубы. Мой ноутбук и мой PDA спят ночью со мной рядом с подушкой, сервер трудится днем и ночью без выключения справа, а в ногах стоит десктоп с большим-большим монитором. Когда я выхожу их дома — со мной как минимум мой PDA. Он всегда со мной. Даже в туалете. И в конце концов если снять у меня с носа очки — я совсем ничего не вижу.

Я живу в городе, где после дождя нет грязи. Грязи нет, потому что нечему пачкаться. Я живу в городе, где совсем нет земли. Где нет размытой глины. Есть только асфальт, город заасфальтирован весь, как гигантский аэродром. Тут из окна дома можно плюнуть на соседний дом, да и то — уже не хочется. Меня давно не впечатляют ночные огни. Ночные огни вообще не впечатляют того, у кого напротив окна горит фонарь а в квартире день и ночь непрерывно мигают десятки цветных светодиодных лампочек — лампочки на свиче, лампочки на оптоволоконном модеме, лампочки активности винчестера, лампочки беспроводной точки доступа, лампочки… Да, меня не впечатляют многоэтажные развязки и блестящие небоскребы — они лишь заставляют меня почувствовать тесноту моего дома, в котором открывать дверь почтальону и звать соседскую кошку через окно напротив можно одновременно.

Я рассказываю о листьях и паучках не потому, что их так много вокруг меня, а потому что их мне не хватает. Раненный зверь бежит в чащу леса. Чаща леса — убежище. Я давно болен. И поэтому каждые выходные я бегу в убежище. Где деревья стоят часто-часто. Я путешествую в чащу. В чаще я больше не чувствую тесноту. Понимаете?

* * *

Когда выходные кончаются, так странно возвращаться в Токио, идти по асфальту, на котором не лежит ни одного листочка, идти там, где не пахнет прелостью земли, где не натягивают свои сети пауки, и где никогда-никогда не перебежит дорогу маленький коричневый волчок тануки.

В каске и коляске на Урале и за Урал