Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме

• Название: Сказание об Омаре Хайяме
• Автор: Георгий Гулиа
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ты мне казался немного суховатым, - объяснил Хазини. - Твоя стихия звезды. И больше ничего!

- Неужели свои мысли о любви я должен нести высоко, наподобие знамени?

Хаким вмешался в разговор. Он сказал:

- Спор пустой. Поверьте мне, друзья: человек одинаково обязан своим существованием и любви, и поэзии. Что же до их объединяющего имени, то оно существует. И знаете, как оно произносится?

Омар Хайям воздел руки к небу и торжественно провозгласил:

- Жизнь, друзья, жизнь!

Он обнял своих друзей, прижал каждого к груди.

- Вот так, как я обнял вас, - сказал он, - так и жизнь объемлет и любовь и поэзию. Если за поэзией не признавать права называться самой жизнью, значит, выхолостить ее. Как холостят баранов и прочих животных. Да, друзья мои, я пришел к этому выводу, прожив почти сорок пять лет.

Васети попытался поймать хакима на слове;

- Значит, ты поэт, хотя ты это и пытаешься отрицать.

Хаким энергично возразил:

- Я говорю о поэзии, а не о поэтах. Поэт - Фирдоуси. Поэты - Рудаки и Дагиги. Поэт в наше время- хаким Санаи. А все те, кто наловчился сочинять бейты и рубаи, газели и касыды, - все эти "цари поэтов" при дворах, позорящие просвещенный слух, - дурацкие создания. Я говорю не об их поэзии. Я говорю не о поэзии, угодной шахам, султанам, хаканам и их многочисленным визирям. Это не поэзия! Это подобие поэзии, фальшивая подделка. Когда мудрые люди говорят слово "поэзия", значит, имеют в виду саму жизнь, то есть жизнь, продолжающуюся в поэзии, один из рукавов реки жизни. А река жизни - да будет вам известно! широка и необъятна.

Васети сказал:

- Уважаемый хаким, нас сейчас трое. Над нами только звезды, а под нами спящий Исфахан. И мы должны говорить только правду. Верно говорю?

- Да, - подтвердил хаким. - Это условие нашей дружбы, общей работы и общей цели.

- Прекрасно! - воскликнул Васети. - Ответь мне, уважаемый хаким: что есть твои стихи?

Во вселенной наступила тишина. Секунда. Другая. Целая минута тишины! Омар Хайям обдумывал свой ответ: правдивый, искренний.

- Какие стихи ты имеешь в виду?

- Которые мы читаем на полях твоих геометрических вычислений и философских трактатов, - пояснил Васети.

Опять тишина во всей вселенной. Секунда. Другая. Целая минута тишины! И хаким ответил:

- Это часть моей жизни. - И скороговоркой добавил - Но я не поэт. Это звание слишком высокое. - И еще добавил: - Эклиптика пронизывает все существо созвездия Девы. Очень жаль, что где-то рядом нет созвездия Поэзии...

- А Лира? -спросил Хазини.

- Это не совсем то. На ней может бренчать любой.

18.

ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

О ТОМ, КАК ХАКИМ ПИРУЕТ

С ПРЕКРАСНОЙ АЙШЕ НА БЕРЕГУ

ЗАЕНДЕРУНДА

- Аллах накажет тебя! - говорит Айше.

- Ну и пусть! - отвечает Омар Хайям.

- И ты не боишься его гнева?

- Боюсь.

- А почему же ты говоришь "ну и пусть"? Хаким не желает нынче ломать голову над различными вопросами. Он отвечает весело первыми сорвавшимися с языка словами:

- А потому, Айше, что гнев твой страшнее. Эта небольшая лужайка, на которой устроились Айше и Омар Хайям, словно зеленое ложе. Со всех сторон она окружена кустарниками. В двух шагах шумит, пенится на камнях, бурно лижет берега светло-зеленая река Заендерунд. Над головою кусок неба - с одеяло, не больше. Такое синее небо, излучающее зной. На траве белая скатерть. Вина и фруктов вдоволь. Фрукты и жареное мясо. Зелень и мясо. Но главное - вино. Такое сыскать не так-то просто. И тонкостенные глиняные чаши отменной работы. Их очень много. Ибо хаким любит в разгар пирушки разбивать чашу о какой-нибудь камень. Черепки разлетаются в стороны. С треском. И Омар Хайям хохочет. Ему становится веселее, когда разбиваются чаши...

Сколько лет Айше? Может быть, восемнадцать? Ее мать убирает нижний этаж обсерватории. Это бедная женщина. И у нее единственная дочь. У Айше большие, грустные глаза. Хаким их называет турецкими. И поясняет:

Глаза турецкие - прекраснейшие в мире.

Айше краснеет, бледнеет и снова краснеет.

- Я очень стар? - спрашивает Омар Хайям, Она не отвечает.

- Наверное, очень, - вместо нее произносит сам хаким.

- Нет, не очень, - говорит она. И краснеет. - Аллах накажет тебя.

- За что же, Айше?

- За то, что изменяешь ей...

Он привлекает ее к себе: ну зачем забивает она себе голову чужою любовью?

- Я люблю всех женщин, - говорит Омар Хайям.

- Как всех? - удивляется Айше.

- Разумеется, всех. Очень просто.

И он целует ее. И ей волей-неволей приходится верить ему, ибо нет, наверное, на свете поцелуев слаще этих...

- И потому я люблю тебя, - поясняет он.

- А ее?

- Ее тоже.

Он подносит ей чашу с вином. Отпивает из собственной. Омар Хайям советует ей пить без промедления и пьет сам. Разве можно не пить, когда с ним Айше?..

Он спрашивает ее:

- Айше, откуда у тебя такие точеные ножки? ...

- От аллаха.

- А эти груди?

- От аллаха.

Омар Хайям задумывается. Ненадолго. Разве, можно погружаться в думы в такие минуты? Ведь рядом Айше!

- Аллах накажет тебя, - строго говорит Айше.

Он ничего не хочет слышать. При чем тут аллах? При чем другие женщины? Разве можно не пить и не любить?..

- Что ты скажешь ей? - допытывается Айше.

- Ничего.

- Из страха?

- Нет. Просто так. Она знает, что я люблю всех женщин.

- И даже старых?

- Этого не говорю.

- Даже некрасивых? Даже хромых?

Он молчит. А потом говорит ей:

- Словом, я люблю женщин. Такими, какими создал их аллах.

Омар Хайям подносит к ее алым губам кусочек поджаренного мяса. Она ест и запивает вином. Это очень пьянящее вино. Так ей кажется. А он допивает чашу и с размаху бьет ее о камень. И сотни осколков разлетаются в стороны.

Он смотрит на нее и думает: "Нет, я не видел никого краше Айше".

И он искренен. И каждый раз, когда целовал женщину, думал, что именно она олицетворяет красоту. Ибо любил их безудержно. Любил их за верность и неверность, за красоту и горячность, за холодность и недоступность, за жар поцелуев и даже за измену. Любовь его столь же глубока и искренна, сколь и мимолетна. Но каждый неверный поцелуй тяжело ранил его, однако рана вскоре заживала. Так как на страже любви всегда стояло время! Оно не разрешало грустить дольше положенного, дольше положенного самим аллахом...

Хаким наклоняется к ней. И целует ее в губы долгим, долгим поцелуем. И ей кажется, что сейчас разорвется ее сердце...

Волосы ее распущены. Пахнут они мускусом и жасмином, так же, как у Эльпи. И он невольно спрашивает себя: "Откуда у нее такие дорогие духи?" Он ныряет головою в черные струи волос и зарывается в них. Подбирается к ее ушам, которые походят на маленькие, твердые обиталища жемчужин, и спрашивает:

- Ты придешь ко мне ночью?

- Не знаю...

- Я буду в обсерватории. Буду совсем один.

- Не обещаю.

Ее глаза полузакрыты. И она не лжет: она ничего не может обещать.

Хаким вспоминает свою первую любовь, которая была там, далеко, в Самарканде. Та девушка походила на Айше. Очень была на нее похожа. И тоже любила повторять: "не знаю". Девушка была пятнадцатой весны, несверленый жемчуг, и ждала своего ювелира. Может, аллах и сейчас посылает Хайяму столь же великолепный подарок?..

Айше разрумянилась от вина и ласк. Щеки ее пылают. И ей стыдно смотреть на него. Ее глаза глядят куда-то поверх него, может, на небо. Или еще выше. Но куда же выше?

Хаким резко поднимается, смачивает в реке платок и обматывает им свою шею.

- Чтобы от любви не разорвалось сердце, - шутит он. Ему очень хорошо.

- Я хочу воды, - говорит Айше, не глядя на Омара Хайяма.

- Приказывай! - с готовностью восклицает он. Берет под мышку большой глиняный кувшин и льет воду в меньший, совсем небольшой. А оттуда - в чашу. И пьют вместе: он - вино, а она - воду. И он просит ее разбить чашу вдребезги. О камень. Она не решается. Он подает ей пример. И тогда она тоже разбивает чашу,

- Это примета? - спрашивает она.

- Да, примета.

- Какая же?

- Тот, кто разбил чашу, испив ее до дна, - все равно вино это или вода,будет любим вечно.

- О аллах! - вскрикивает Айше.- Значит, я буду любить тебя вечно?!

- А ты сомневаешься в этом?

Ее глаза расширились, в них засветился священный огонь, присущий только истинному меджнуну. И, увидя этот огонь, Омар Хайям возрадовался юношеской радостью. Он повел ее к берегу реки.

Они стояли одни над рекою, обнявшись, словно вдруг возникшие из единого дыхания и единого сердцебиения. Она была много ниже его. Хрупка и тонка.

- Ты видишь, как мчится эта река? - спросил он.

Она сказала:

- Да.

- Ты знаешь, что она точно так же текла и семь тысяч лет назад?

Она сказала:

- Нет, не знаю. И почему семь тысячелетий? А не меньше и не больше?

Хаким объяснил ей, что человечество зародилось именно семь тысячелетий тому назад. И река эта, именуемая - и неспроста - Животворной, текла точно так же и точно так же была свидетельницей любви и счастья влюбленных.