Мариэтта Шагинян - Путешествие по Советской Армении

• Название: Путешествие по Советской Армении
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Издательство: Государственное Издательство Художественной Литературы
• Жанр: Публицистика
• Год: 1957

Первый свой очерк об Армении — «История одного канала» — М. Шагинян опубликовала в «Правде» 18 ноября 1922 года. В 1923 году ею была выпущена книга «Советская Армения» с приложением протоколов Первого сельскохозяйственного съезда, которые писательница вела собственноручно. В 1926 году в результате новой поездки в Армению и Азербайджан Шагинян создает еще ряд очерков («Зангезурская медь», «Нагорный Карабах», «Выстрел у Волчьих ворот», «Ночь в Джульфе» и другие), впоследствии собранных в одну книгу «Советское Закавказье».

Очерки М. Шагинян об Армении 20-х годов послужили своего рода этюдами для книги «Путешествие по Советской Армении», собравшей весь многолетний опыт поездок писательницы по различным районам Армении. Впервые отдельным изданием книга «Путешествие по Советской Армении» вышла в 1950 году в издательстве «Молодая гвардия». Удостоена Сталинской премии третьей степени за 1950 год.

---

Если сойти на ней сейчас, вы окажетесь в преддверии индустриального центра, со всеми его признаками, — собственной четырехкилометровой подъездной веткой, обилием белой пемзовой муки, усыпавшей пути и платформы, отбывающими и прибывающими инженерами. Месторождение пемзы в Армении настолько богато, что запасы ее кажутся неисчерпаемыми. Анийская пемза, высокая по качеству, идет на север, анийскую пемзу ввозит Баку. Только в последний год войны здесь вырабатывалось 7310 тысяч тонн «орешков» (мелкий сорт пемзы), 29 тысяч тонн «кусковой» и 344 тысячи тонн строительной пемзы да 12 652 тонны так называемого «пуццолана». Все это было вызвано к жизни за двадцать советских лет.

Ничего, кроме маленькой станционной постройки, здесь не было, когда в 1917 году я впервые сошла тут с поезда. Носильщик взвалил мои вещи на ослика, и мы пешком побрели к переправе по пустынной земле, над которой во всю ширь четырех концов света было раскрыто огромное окно неба.

С тех пор прошло более тридцати лет, а память хранит все мельчайшие подробности этого странного путешествия. Мы шли по донышку необъятного блюдца, по краям которого в небе стояли одинокие и еще разноцветные от заката кристаллы гор. Дорога была плохая, едва видимая в сухой, выжженной солнцем траве. Мы спустились в темноте к Ахуряну, где мельник держал перевоз. Тогда еще были в ходу закавказские боны и армянские «дензнаки», в которых с трудом разбирались и мы сами и перевозчик. Расплатившись, я ступила ногами в треугольный ящик с высокими стенками, заменявший лодку. С берега на берег был перекинут канат, укрепленный где-то в скалах. Мельник ухватился одной рукой за канат, другой — за лопату, которой стал грести против течения. Пока мы добрались до берега, ящик набух водой и отяжелел, как сапог. Потом молчаливое карабканье вверх по невидимой горе, осыпающейся под ногами, с чемоданом то в правой, то в левой руке. Потом наверху неожиданно выросли, прямо над головой, огромные, циклопически-выпуклые темные стены-башни древнего города в серебряном сиянии звезд.

Мы около часа блуждали по мертвым улицам Ани[162], покуда не выбрались на огонек. И тут нас встретили: очень худой, тогда еще едва начинавший седеть, неторопливый и молчаливый Н. Я. Марр; его сын Юрий, будущий иранолог, а тогда еще подросток, и гостивший у них художник Фетваджан, турецкий армянин, приехавший делать акварельные зарисовки Ани. Мы проговорили всю ночь, а потом с первыми лучами солнца вышли в городище. Может быть потому, что здесь стоял жилой дом-музей, где пришлось провести ночь и чаю напиться, а может быть, из-за Н. Я. Марра, ходившего по ямам и оврагам Ани с видом местного жителя, знающего все, что тут было и как было, — в памяти остался почти живой город, наполненный мягким, с грузинским акцентом говором Марра, звуком его легких шагов и движений, юношески-высоким тенорком его сына и необыкновенно живыми, гортанными восклицаниями Фетваджана, прыгавшего с камня на камень. Для них Ани был рабочим местом, чем-то, что жило с ними изо дня в день, постепенно переходя в книги, на полотно, в музей, и потому само никак на музей не похожее.

Когда мы вернулись в музей, на столе были разложены многочисленные иллюстрированные брошюры серии «Ани», словно сюда ежедневно приходили посетители, как в обычный городской музей.

Сейчас древнее армянское городище Ани, поднятое из-под земли русскими учеными, находится в пределах Турции, а за рекой Ахурян разгуливают турецкие часовые.

Поезд опять идет, поднимаясь по обширной земле Ширака. Название «Ширак», которое носит вся эта местность, как я уже писала выше, дошло до нас с древнейших, можно сказать, незапамятных времен. Вспоминая одного из легендарных праотцев армян, Арменака, Моисей Хоренский рассказывает про него, что он:

«сына своего, Шарая, многородящего и прожорливого, со всеми его домочадцами отправляет на близкую, добрую и плодоносную поляну, по которой протекают многие воды за хребтом северной горы, названной Арагацем. По имени его, говорят, и область названа Шираком»[163].

Близкая, добрая и плодоносная поляна Ширака медленно проходит тучными, убранными полями, с которых уже снят обильнейший урожай зерновых и свеклы. Но не всегда и не для всех была она доброй. Мы проезжаем Агинский район, вплотную прижатый к турецкой границе. Здесь, по правую руку от полотна, в нескольких километрах от станции, на большой высоте — около 2 тысяч метров — было когда-то нищее село, где крестьяне голодали, собирая тайком уцелевшие после жатвы колосья на помещичьих и кулацких нивах. Об этом селе говорит поэтесса Ахавни:

Деревню звали Маралик,—
Уныло колос в поле ник.
Босою дочкой бедняка
Глядела я в родной родник.
Меня палил полдневный зной,
А в сердце  — дождик проливной:
Колосья собирала я
На ниве не своей — чужой,
Мать станет ужин собирать,
А хлеба неоткуда взять.
Хоть был свидетелем родник,
Что пот пришлось мне проливать.
…………………………..
Зовут деревню Маралик.
Колхоз наш знатен и велик,
И дружно трудится семья
Под жаворонка звонкий крик[164].

(Перевод В. Звягинцевой)

В Маралике, богатом и быстро растущем районном центре, не знают чужих колосьев, — все колосья свои… Но уже давно спит поезд, черная осенняя ночь в окне, ночью почти вплотную к рельсам подходит турецкая граница. Выше, еще выше. Паровоз тяжело дышит, подъезжая на рассвете ко второму по величине промышленному центру Армении — городу Ленинакану.

Ленинакан

Здесь очень высоко — почти 1535 метров над уровнем океана. Здесь в осенние дни уже очень холодно; в низинах Мегри мы обливались потом, а тут вступили на мерзлую землю, под колючие иглы снега. Здесь очень нарядно, — за несколько лет до Отечественной войны Ленинакан стал бурно застраиваться, так же обдуманно и комплексно, по плану, как Ереван. Центральная площадь в городе просто прекрасна. В ее огромном квадрате эффектно стоит прямоугольник большого здания горсовета; от каждого из ее углов пучками лучей расходятся по три геометрически ровных улицы, образуя четырехгранную звезду. Улицы — Кирова, Шаумяна, Спандаряна, Пушкинская и др. — приведены в порядок, хорошо застроены и резко разрушили первоначальный казенный тип планировки, состоявший из шахматной доски параллельных и перпендикулярных линий, носивших вместо названий простые номера.

Старая лагерная симметрия города исчезла. Ленинакан — город на горе — получил свою «геодетту», округлую, соответствующую горной возвышенности планировочную линию, где начинают доминировать кольцо и радиус.

Целая группа строителей занимается сейчас благоустройством города; план его подписывают, кроме бригады архитекторов и крупного консультанта по архитектуре, еще представитель городской санитарной инспекции, инженер по водоснабжению и канализации, ученый-лесовод, специалист по транспорту, инженеры: геолог, электрик, теплотехник и др. И это здесь, в Ленинакане, оправдывается на каждом участке строительства.

Здесь раньше никогда не было много зелени, — сейчас у ленинаканцев свой Парк культуры и отдыха; здесь пили речную воду из Ахуряна, — сейчас, за 38 километров, трубы несут в город родниковую чистую воду Гукасянского района; здесь изредка играли заезжие гастролеры, — сейчас Ленинаканский театр драмы, с его талантливым руководителем и хорошим актерским составом, не только соперничает с ереванскою драмой, но, случается, и побивает ее (в «шекспировские дни», например, художественное первенство признано за ленинаканской постановкой «Двенадцатой ночи»). Население Ленинакана увеличилось за советские годы больше чем втрое; текстильный комбинат города, один из крупнейших в Закавказье, растет с каждым годом; на втором месте (после Баку) стоит огромный мясокомбинат, где перерабатываются горы мяса, откуда шкура идет на Кироваканский и Ереванский кожевенные заводы и где начинают использовать все отходы, чтобы не пропадали ни кость, ни волос.

Ленинакан — крупный железнодорожный центр с прославленными, на весь наш Союз железнодорожниками, а ведь это в условиях Закавказья большой и важный факт. Ленинаканский узел — это семья мужественных, веселых людей, гордящихся своей давней революционной традицией, своим участием в «Майском восстании», своей крепкой спайкой с железнодорожниками всей нашей страны, знаменитыми своими машинистами, мастером паровоза Андраником Хачатряном, получившим 6 ноября 1943 года звание Героя Социалистического Труда, и Гарегином Абаджяном, носящим орден Ленина. Но не в одних этих признаках большого промышленного и культурного расцвета особенность Ленинакана как города, и не только это придает размах его строительству, — тут дело в комплексности роста, в увязанности личного с общественным, близкого с дальним, задач сегодняшнего дня с прицелом на дни грядущие, которая особенно отличает Ленинакан.