Виктор Михайлов - На критических углах

• Название: На критических углах
• Автор: Виктор Михайлов
• Издательство: Военное Издательство Министерства обороны Союза ССР
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Михайлов Виктор Семенович - советский писатель. Автор популярных в 1950-х годах военно-приключенческих произведений о разведчиках "Бумеранг не возвращается", "Под чужим именем", "На критических углах", "Пирамида дает трещину" а также документального произведения "Повесть о чекисте"  ("РВ-204 уходит в полночь"). В повести "На критических углах" рассказывается о шпионаже на территории нашей страны в послевоенное время. В центре повествования - раскрытие шпионской деятельности советского инженера, ставшего немецким шпионом.

---

«Убытки» оказались значительными. Астахов вынул сто рублей, положил их на стол и твердой, слишком твердой походкой направился к двери.

Евсюков догнал его уже у самого выхода. Они вместе перешли улицу, вошли в парк, свернули в тенистую неосвещенную аллею и опустились на скамью.

Астахова охватило тупое состояние безразличия. Евсюков что-то говорил, но Геннадий его не слышал, словно выключив тумблер связи, он предавался покою. Вдруг до его сознания дошли слова: «библиотекарша… майор Комов… личные счеты…» Астахов повернулся к Евсюкову и, напряженно вслушиваясь, понял, о чем говорил техник.

— У меня на командном пункте работает корешок, — говорил Евсюков, — он сам слышал, как замполит требовал судить вас судом чести. Опять же — личные счеты. Сперва вы гуляли с ней, теперь он. Я их сам видел…

— Постой, ты что сказал? — переспросил Астахов, притянув к себе Евсюкова за борт пиджака.

— Что слышите, — с усмешкой бросил Евсюков.

И Астахов, вспоминая свои встречи и беседы с Комовым, переоценивая их в свете того, что сейчас услышал, приходил в состояние бешенства.

«Один, только один настоящий и бескорыстный друг — Нонна. Только она одна понимает и по-настоящему ценит меня! — думал Астахов. — А Комов — хорош! Читает мне нотации, пресные, точно редька без соли, а сам… Лена легко, словно сменила косынку, забыла все и утешилась Комовым! Бушуев — друг, с которым прошли многие годы учебы и службы, отказывает в деньгах, зная о том, как они мне сейчас нужны…»

— Какую расписку я должен написать? — внезапно решившись, спросил он Евсюкова.

— Получил две тысячи рублей, число и подпись. Так сказать, для памяти, — ответил Евсюков, доставая из кармана блокнот, автоматическую ручку и карманный фонарик, необходимый каждому технику в авиации.

В узком луче света карманного фонаря Астахов написал расписку, подписал и, передав блокнот Евсюкову, получил деньги.

Когда позже он передал эти деньги Нонне и она пересчитала их, оказалось, что в пачке не хватало двух сторублевых бумажек. Астахов вынул эти двести рублей, последние оставшиеся у него деньги от получки, и отдал их Шутовой.

XIII. ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

В шесть часов вечера к майору Комову пришел техник Левыкин.

— Товарищ майор, — сказал он, — вы мне давали поручение продумать вопрос о создании контролера аэронавигационных приборов для первой и третьей эскадрилий.

— Да, помню, вы еще говорили, что дело тормозит отсутствие деталей, — вспомнил Комов.

— Совершенно верно. Я составил список необходимых деталей. Прошу вас, товарищ майор, помочь мне.

— Хорошо. Оставьте список, я переговорю с инженером полка.

— Разрешите идти?

— Идите.

Левыкин направился к двери, затем задержался и, преодолевая неловкость, сказал:

— Есть у меня один вопрос, товарищ майор. Да все как-то не представлялось случая. Разрешите?

— Садитесь, техник-лейтенант, я вас слушаю.

— Видите ли, я насчет Миши Родина, — начал Левыкин, он был смущен и в то же время взволнован. — Вы знаете, мы были друзьями…

— Вашу речь на могиле Родина я помню. Хорошее, доброе слово, — сказал Комов.

— Со мной Родин был откровенен, делился всем, ничего не скрывая. Он приходил ко мне в Нижние Липки, мы подолгу сидели за самоваром, пили чай, вспоминали старое житье-бытье. Миша говорил о своей семье, о доме в Кочетках… Однажды… Не знаю, быть может, то, что я сейчас рассказываю, покажется вам смешным… Я долго не решался сказать об этом, но… Время тревожное и, как говорил Маяковский: «дрянь пока что мало поредела»… Однажды Миша сказал мне, что у него есть подозрения, что в нашу среду проник и притаился враг. Он так и сказал: «Понимаешь, Паша, печенкой чувствую, что чужой человек, а зацепиться, однако, не за что, из рук выскальзывает». Я его спрашивал: «Кто?», а он не говорит. Я ему советовал: «Брось это дело, сообщи кому следует, проверят твои подозрения и человека не обидят». Не знаю, сообщил он об этом или так и унес свою тайну в могилу…

— А почему, лейтенант Левыкин, вы не сообщили об этом раньше? — спросил Комов.

Левыкин развел руками, улыбнулся и, подумав, сказал:

— Вокруг политической зоркости навалена такая куча всякого романтического хлама, что, знаете, товарищ майор, как-то боишься оказаться в глупом, смешном положении. Почему-то кажется, что все это может случиться с каждым, но только не с тобой.

— А почему вы решили рассказать об этом сегодня? Ведь список деталей для КАНАПа был только предлогом, вы специально пришли для того, чтобы рассказать об этой истории с Мишей Родиным.

— Верно, товарищ майор, — просто сказал Левыкин, — вот подумал и решил: незачем хранить то, что мне не принадлежит. Я не верю во всю эту историю, но где-то червячок сомнения есть. А вдруг правда?!

Комов мысленно поставил себя на место Левыкина и решил, что он поступил бы так же.

— Вот скоро мы получаем новую технику, товарищ майор, и страшно подумать, а вдруг среди нас действительно есть враг, он работает с нами, питается в одной столовой, быть может, спит в одной с нами комнате…

— Откуда вам известно, Левыкин, о прибытии новой техники? — спросил Комов.

— Да, знаете, товарищ майор, это как-то носится в воздухе, все об этом говорят. Никто, конечно, толком не знает, но все волнуются — какой будет новый самолет? Удалось конструкторам преодолеть звуковой барьер или нет? Будет ли самолет хорошо слушаться на больших высотах? Сколько он будет брать горючего? Руки у нас заняты, а языки свободны, ну, и, конечно, всех нас интересует завтрашний день авиации.

Техник попросил разрешения закурить, вынул пачку «Беломора» и закурил.

— Скажите, Левыкин, а вы сами как думаете, подозрение Родина имело под собой какую-нибудь реальную почву? — спросил Комов.

— Я присматривался к нашим людям, внимательно наблюдал за ними, но… Не верится, товарищ майор!

— В ваших беседах Родин никогда больше не касался этой темы?

— Нет. Этот разговор был у нас дня за три до его смерти. А скажите, товарищ майор, слесарь, который убил его, сознался?

— Говорит, что был пьян и ничего не помнит. Следствие идет своим чередом, улики против него.

— Есть у меня, товарищ майор, еще один вопрос, вернее, не у меня, у лейтенанта Евсюкова…

— У Евсюкова? — удивился Комов. — Почему же лейтенант Евсюков сам не явился ко мне?

— После того случая с бустером, он… Словом, просил меня доложить вам.

— Докладывайте.

— Вот записка, товарищ майор. Евсюков получил ее при не совсем обычных обстоятельствах.

— «В день рождения от друга», — прочел Комов и, положив записку на стол, спросил: — О каких необычных обстоятельствах вы говорите?

— Записка оказалась у него дома на столе, она лежала поверх большой пачки сигарет «Астра». Какой-то «друг», пожелавший остаться неизвестным, сделал ему подарок стоимостью в двести шестьдесят рублей. Сам по себе этот факт, быть может, не представляет собой ничего особенного, но за два дня до этого записка, написанная той же рукой, была заброшена Евсюкову в окно гауптвахты. Этой запиской, написанной от имени медсестры Ярцевой, его вызывали в санчасть.

— Где эта записка? — с интересом спросил Комов.

— Эту записку Евсюков потерял недавно, во время купания.

— Быть может, медсестра Ярцева действительно вызывала Евсюкова в санчасть? — спросил Комов.

— Она это категорически отрицает. Кроме того, Евсюков сравнил записку с почерком Ярцевой и убедился в том, что обе записки написаны кем-то другим, неизвестным ему лицом.

— Почему Евсюков рассказал все это вам?

— Евсюков рассказал мне все это как забавную историю, но я здесь, товарищ майор, ничего забавного не увидел и посоветовал ему обо всем доложить вам. Разрешите идти?

— Идите. Записка останется у меня.

Левыкин четко повернулся и вышел из кабинета.

Комов подошел к открытому окну. Перед ним были клумбы цветов. Дорожка, выложенная беленым кирпичом, вела из штаба к калитке штакетника. У самой калитки поперек дорожки лежал Чингис. Комов окликнул его, и пес, не поднимая головы, приветливо замахал хвостом. Комов видел, как Левыкин вышел из штаба, прошел по дорожке и перешагнул через собаку. Чингис, зарычав, бросился на техника и разорвал на нем комбинезон. Никогда еще не было случая, чтобы Чингис бросился на человека.

— Ты что, Чингис! С ума сошел?! — крикнул Левыкин и приблизился было к собаке, но пес, злобно рыча, отошел в сторону и лег у клумбы под окном замполита.

Комов выбежал из штаба и подошел к собаке. Чингис послушно перевернулся перед ним на спину и закрыл глаза.

— За последнее время, товарищ майор, Чингис стал раздражительным и злым, — выйдя из штаба, сказал офицер связи.

— Возможно, — согласился Комов, затем вернулся к себе в кабинет, захватил записку, переданную Левыкиным, и пошел в особый отдел.