Игорь Шелест - Лечу за мечтой

• Название: Лечу за мечтой
• Автор: Игорь Шелест
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары

Журнал "Молодая гвардия" не впервые публикует художественно-документальные произведения Игоря Ивановича Шелеста. Высокую оценку у читателей "Молодой гвардии" получила его повесть "С крыла на крыло" (№ 5 и 6, 1969).

"Чудесная книга о замечательных людях, — писал в своем отзыве Ю. Глаголев. — Здесь все живое, все настоящее, и книга притягивает к себе. Я по профессии педагог, имеющий дело с подрастающим поколением. К литературе у меня всегда один вопрос: чему учит молодых граждан то или иное произведение? В данном случае легко ответить — учит громадному творческому трудолюбию, порождающему мастерство, глубочайшей честности, выдержке в тяжелых случаях жизни".

И.Шелест сам летчик-испытатель первого класса, планерист-рекордсмен, мастер спорта. В своей новой повести "Лечу зa мечтой" он рисует основные моменты становления советской авиации, рассказывает о делах энтузиастов воздушного флота, их интересных судьбах и удивительных характерах. Будучи тонким психологом, исподволь, но точно приводит нас к мысли, что источником мужества, сильной воли летчика-испытателя являются его высокие нравственные качества.

Повесть И. Шелеста "Лечу за мечтой" отдельной книгой выйдет в издательстве ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия в ближайшее время.

---

Михаил стал крепко пожимать всем руки, не скрывая своего самого сердечного, хотя и несколько смущенного, состояния и напоминая видом своим гостеприимную хозяйку, застигнутую врасплох.

Мы с Анохиным знали Барановского еще по планеризму, и нам как-то непривычно было называть его Михаилом Львовичем. В войну он был заводским летчиком-испытателем. Позже по состоянию здоровья целиком переключился на инженерную работу. Страстный энтузиаст всех авиационных дел и поборник творений Семена Алексеевича Лавочкина, Михаил отличался энергией и трудолюбием.

— Ну, товарищи, — включился Миша, — надеюсь, и вам придется полетать на этом аппарате?

Его расширенные добрые глаза попробовали оценить, каково наше первое впечатление о машине, в которую он, вне всякого сомнения, уже был влюблен и, как влюбленный, не замечал в ней ни слишком раскосых «глаз», ни голенастых "ног"-жердей в огромных колесах, как в бутсах сорок пятого размера, ни слишком даже выразительного «носа».

— Поглядим, Мишенька, поглядим… какова она будет в деле, твоя «анаконда».

— Ба! Уже и прозвище прилипло! — Миша как-то еще больше засмущался. Худая, подвижная его фигура замельтешила так, будто он вдруг замерз и решил быстро разогреться.

— Ладно, начнем наш разговор…

Перед вами, товарищи, первый наш сверхзвуковой тяжелый истребитель-перехватчик, оснащенный, опять же скажу, впервые необратимым бустерным управлением, двумя турбореактивными двигателями АЛ-7 профессора Люлька и ракетным оружием типа "воздух — воздух"… Как видите, наша фирма впервые применила на боевом самолете крылья и хвостовое оперение треугольной формы. Надеемся, это позволит в перспективе достигать больших скоростей при меньшей затрате энергии…

Летчики слушали и неотрывно смотрели на Барановского. Как истинный приверженец любимой фирмы, он не пропускал возможности даже среди нас, кого, строго говоря, и агитировать было излишне, подчеркнуть приоритет примененного на самолете того или иного новшества. Все это было неоспоримым, но Миша очень заметно расставлял акценты, так, что трудно было сдержать в себе улыбку.

Рассказав о летных данных своей машины, — они, естественно, были самые передовые, о которых можно было лишь мечтать, — ведущий инженер пригласил нас осмотреть кабину.

Пододвинули стремянку — пирамидальную лестницу с площадкой наверху. Султан забрался в кабину первым. Мы сгрудились сбоку на площадке стремянки. Барановский уселся на борт с противоположной стороны.

Султан попробовал подвигать ручкой управления, педалями:

— Э! Почему тугое?

— А рули вовсе не шевелятся! — заметил кто-то.

— Я ж говорил, — воодушевился Миша, — здесь необратимое управление… Когда запустим турбины — включатся насосы гидросистемы, погонят жидкость под большим давлением, и тогда рули будут ходить за ручкой… Тут, Султан, как ты должен знать, ручка не имеет непосредственной связи с кронштейнами рулей. — Барановский лукаво заглянул в глаза Султана.

— Ах да… — протянул не слишком убежденно Султан.

— А ручка ходит так туго, потому что мы ее нарочно зажали пружинами… — Ведущий обвел всех нас тем же чуть насмешливым взглядом. И опять, обращаясь к Султану, продолжал: — Это чтоб казалось, будто управление имеет привычную тебе упругую податливость, чтоб тебя не покидала, как говорят летчики, "слитность с машиной".

— У, канальи! Хотите обмануть летуна своими пружинами? — Султан дробно засмеялся, закашлялся, как после неудачной затяжки, и, очевидно, поймав себя на мысли, что очень уж разговорился, стал вылезать из кабины.

— И обманем, Султанчик, не обижайся, — весело подхватил Миша. — Прилетишь — скажешь: "Что за дивное управление! Никогда с таким не летал. Аккордеон — не самолет!"

— Ладно… Будет трепаться, — улыбнулся Султан, — ты лучше пригляди за своим необратимым, чтоб Андрюшка не сыграл на нем.

Барановский нахмурился.

Чтоб разрядить неловкую паузу, Анохин спросил:

— Когда летать начнете?

— Недели через две.

Стали предлагать Сергею следующим сесть в кабину, он норовил пропустить других.

— А, мать моя мамочка, уговорили! — Анохин засмеялся как-то по-своему, как будто с огорчением отбрасывая в сторону всю свою деликатность, и влез в кабину.

Сперва он поерзал в кресле, прилаживаясь к спинке и не прикасаясь к управлению. Затем, с уморительной улыбкой скосив глаза, стал потирать руки, как перед стопкой горячих блинов; потом с нежностью, будто беря вилку и нож в руки, примерился к управлению и обвел глазами приборную доску, как бы прикидывая: где тут что? Где икорка, водочка, и что еще ждет его на столе? Поведение Сергея в кабине было настолько характерным, что и этого было достаточно, чтобы заметить, какой он незаурядный летчик-испытатель. Мне подумалось: "Поди, он всегда с этаким аппетитом принимается за очередной испытательный полет".

В последующие недели самолет продолжали готовить к первому вылету, и кличка «анаконда» к новой машине прилипла напрочь. Летчик-испытатель Андрей Григорьевич Кочетков стал частым гостем в нашей летной комнате.

Обыкновенного роста, плотный, но не толстый, он приходил сюда и, очевидно, любил больше послушать других, чем сам поговорить. И надо сказать, главное из того, что его коснется, я узнал многие годы спустя. Тогда же мы с ним лишь приветливо здоровались, обмениваясь двумя-тремя фразами.

Наше знакомство состоялось еще в войну. Андрей Григорьевич тогда работал в НИИ ВВС и не просто имел диплом инженера, чтоб упоминать о нем в анкетах, как иногда, чего греха таить, среди летчиков-испытателей бывает, а вел напряженную и ответственную работу один в двух лицах: и летчика-испытателя и ведущего инженера.

Из подобных ему я хорошо знал и прекрасно помню бывшего спортсмена-планериста, участника ряда планерных слетов в Коктебеле, летчика-испытателя редких качеств — Алексея Ивановича Никашина.

Никашин в войну, помимо всех других испытаний, в том числе и опытных самолетов, «заведовал» в Государственном Краснознаменном научно-испытательном институте Военно-Воздушных Сил истребителями конструктора Лавочкина и очень много приложил добросовестнейшего труда, стараясь испытать очередной лавочкинский боевой самолет, полученный от промышленности, со всей тщательностью. И так как Никашин никогда не относился к своему делу формально, будучи ведущим инженером и летчиком, хотя работы в войну было вечно невпроворот, то и отношение к нему конструкторов, в том числе и Семена Алексеевича Лавочкина, было необыкновенно добрым. Надо сказать, Семен Алексеевич был чутким, душевным человеком и относился к летчикам на редкость внимательно и человечно.

Вот и перешло после гибели Никашина в 1943 году при испытании неудачного опытного самолета конструкции Гудкова доброе отношение Лавочкина к преемнику всех дел Алексея Ивановича — инженеру-летчику Кочеткову.

Этим и можно объяснить, что, когда кончилась война и в авиапромышленности закипела страда создания новых и новейших реактивных самолетов, Лавочкин приглашал Андрея Кочеткова на испытание своих истребителей, и не однажды.

Впервые я увидел Андрея в 1944 году, когда летчиков-испытателей промышленности пригласили в НИИ ВВС на доклад об испытаниях на плоский штопор американского истребителя Р-63 «кингкобра». В нашем институте уже было известно, что подполковник Кочетков вернулся из Америки, где провел на фирме «Белл» эти испытания.

И вот в какой-то хмурый день поздней осенью ЛИ-2 привез нас на место. А через десять минут мы уже были в конференц-зале, выделяясь среди ладно скроенных мундиров старших офицеров своими теплыми, но колючими фуфайками с воротниками до ушей и лоснящимися на рукавах штатскими пиджаками. Но скажу прямо, никто как-то не придал тогда нашему виду ни малейшего значения. Наоборот, военные и штатские летчики-испытатели весело и шумно здоровались, по-родственному колотили друг друга по плечам, шутили, пока кто-то не крикнул:

— Усаживайтесь, товарищи, начинаем!

И стало тихо. На эстраде перед громадной коричневой из линолеума доской, только что начисто протертой мокрой тряпкой, появились два офицера. Один, повыше и худощавый, — это был Федор Павлович Супрун, брат дважды Героя Советского Союза Степана Павловича Супруна, — взял со стола плакаты и стал прилаживать у доски. Другой, раскрасневшийся, с указкой, как со стеком, выступил вперед на авансцену и, чуть запинаясь от волнения, заговорил. Это и был Андрей Григорьевич Кочетков.

2. Его "королевская кобра"

Американская фирма "Белл Эйркрафт Корпорейшн" в те годы поставляла нам по ленд-лизу свои самолеты-истребители Р-39 «эйркобра».

Первые изображения «эйркобр» появились на страницах авиационных журналов перед войной и сразу привлекли к себе внимание специалистов. Самолет, несомненно, выделялся из ряда подобных по назначению своей оригинальностью и смелостью усматриваемых в нем технических идей. О самолете можно было спорить, но отрицать талантливость его создателей вряд ли кто-нибудь смог бы.