Сергей Мацапура - Товарищ сержант

• Название: Товарищ сержант
• Автор: Сергей Мацапура
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары

Герой Советского Союза Сергей Степанович Мацапура прошел Великую Отечественную войну с первого ее дня и до последнего в сержантском звании. Обстоятельства на фронте складывались так, что ему пришлось овладеть многими воинскими профессиями. Стрелял из пушки прямой наводкой по вражеским танкам, ходил в штыковые атаки в стрелковой цепи, был пулеметчиком, разведчиком, подрывал мосты и водокачки. С 1943 года — механик-водитель танка. Мастер вождения боевой машины, он в своих воспоминаниях щедро делится громадным опытом, приобретенным во многих боях, рассказывает о друзьях-однополчанах, чьи подвиги и высокое воинское мастерство обеспечивали успех на трудном боевом пути до стен поверженного Берлина.

---

Невдалеке ударили немецкие танковые пушки. Чувствуем, бьют вслепую. Слышат нас, но не видят. Подбегают пехотинцы, которых мы обогнали во ржи. Кричат, что впереди, за лесом, речка Пилица и брод. Фашистские танки Т-III и пять-шесть машин с автоматчиками отходят лесом в нашем направлении. Не иначе как прорываются к броду.

Лейтенант Погорелов развернул взвод, пошли на сближение. Из леса на опушку выехал немецкий средний танк — прямо под наш огонь. Два снаряда попали в него одновременно. Рванулись мы в глубь леса. Он редкий. Видно, как с вражеских автомашин спрыгивают и разбегаются солдаты, как пытается остановить их офицер. Стучат танковые пулеметы, офицер падает, скрежещет под гусеницами раздавленная автомашина.

Идем к речке Пилице. Вот и она. С первого взгляда вижу, что пройти ее нельзя. Даже не доходя полсотни метров, танк начинает садиться. Почва зыбкая, как студень. За рекой три домика под шиферными крышами. С чердака одного из них бьет пулемет. Голованенко стреляет, сшибает пулемет вместе с крышей. Тут же сильнейший удар в башню, треск, снопы искр внутри танка, как при электросварке. Слышу голос Володи Голованенко:

— Серега, ничего не вижу.

Он сильно контужен. Лейтенант Погорелов сменяет его у пушки.

Огонь противника усиливается. Отвожу машину к лесу, щупаю глазами берег, ищу следы колесных или гусеничных машин. Где же он, этот брод? Нигде никакого на него намека. Жара невыносимая, хочется пить, язык стал как рашпиль.

До семнадцати часов мы вели огневой бой с артиллерией и танками противника. Подбили еще одну противотанковую пушку. Брод так и не нашли. Получили по радио приказ перейти к обороне.

Отошли мы на удобные позиции, осмотрелись. Поблизости только одна машина. А еще три танка из нашей роты сидят в трясине по башню. Противник ведет по ним огонь — не подступись. Но кое-как все же удалось подцепить за трос машину Пермякова. Трос короткий, я должен тащить засевший танк с открытого места. Это еще ладно! Но когда начал его тащить, то и моя машина стала садиться в болото. Что делать? Решили подождать до сумерек. Подойдет батальон — вытащим. Чтобы обмануть фашистов, экипажи двух танков после нескольких довольно близких разрывов вражеских снарядов выкинули из люков на броню дымовые шашки, а сами отошли в лес. Издали такое впечатление, что танк подбит и горит.

Фашисты совсем было прекратили стрельбу, и все обошлось бы благополучно, но дело испортил младший лейтенант Васильев — командир третьей засевшей в болоте машины. Экипажу он приказал отойти в лес, сам остался в танке. Открыл огонь. Вражеские артиллеристы немедленно ответили и подбили неподвижную машину. Васильев был убит.

Трудно мне говорить о нем, давать какую-то оценку его действиям. Трудно потому, что, с одной стороны, был он человек еще очень молодой, но смелый, решительный. Погиб на боевом посту. А с другой стороны, погиб понапрасну. Смелость на войне тогда ценна, когда имеет крепкий фундамент — ясную цель и высокое воинское мастерство. Иначе она обращается в безрассудную лихость. Еще мальчишкой прочитал я где-то про один случай из времен гражданской войны. Эскадрон конницы с клинками наголо атаковал бронепоезд и до последнего человека полег под пулеметами. Тогда мое воображение захватила эта картина, я тоже хотел с клинком скакать на бронепоезд. Потом, в сорок первом, узнав войну в ее натуральном виде, суровую, жестокую, не прощающую ни малейшей оплошности, понял, что война — это прежде всего тяжелый и непрерывный труд. Хороший солдат — всегда трудяга. Он знает цену пота и крови, он не подставит себя под огонь противника ради амбиции или ложного самолюбия. А когда приходит конец, такой солдат встречает его спокойно и с достоинством, как издавна повелось на Руси. А «красивая смерть» — это пусть остается для плохого кинофильма.

Было еще светло, когда в лесу зафырчала автомашина. Ну конечно же наш Барабонов со своим ЗИСом, доверху набитым ящиками со снарядами. В ближнем тылу бродили еще группы гитлеровцев и даже отдельные танки, а он сумел проскочить к самому переднему краю. Знал, что после такого боя боеприпасы у нас на исходе. Кабина и борта автомашины изрешечены осколками. А спросишь, где попал под огонь, отшутится: «О том я после войны расскажу. Девчонкам на вечеринке. А ты давай не задерживай — сгружай боеприпасы». И весь с ним разговор.

Уже в сумерках подошли к нам остальные танки 3-го батальона. Совместными усилиями быстро вытащили все три завязшие машины. Две из них, экипажи которых дымовыми шашками имитировали пожар, были в целости, третья — танк младшего лейтенанта Васильева — получила пробоину в корпусе. Мотор не имел повреждений. Ремонтники быстро залатали пробоину, и к утру машина была в строю.

На следующий день получилась у нас неувязка с пехотинцами, которая могла бы плохо кончиться. Танки стояли в молодом саженом сосняке, поблизости окапывался стрелковый батальон. Противник видел нас плохо, вел редкий и неприцельный огонь. Под машиной старшего лейтенанта Сихарулидзе, метрах в ста пятидесяти от нас, укрылся начальник штаба стрелкового батальона, с ним связисты с радиостанцией. Вдруг залп немецких шестиствольных минометов накрыл машину Сихарулидзе.

Одна мина попала в лобовую броню, сорвала с танка оба крыла. Этим легким повреждением все и ограничилось, так как экипаж был внутри машины, пехотинцы — под ее днищем.

Последовал еще залп — опять по тому же месту. Мы тоже закрыли все люки. Когда огонь стих, слышу: рация работает уже под днищем нашего танка. Так и есть — начальник штаба батальона с радистами перебрались к нам. Причем работают не только на прием, но и на передачу. Вылез я из люка, говорю:

— Товарищ старший лейтенант, прошу отойти от машины.

А он зло так спрашивает:

— В чем дело, сержант?

— В том, что ваша рация работает на передачу и вас засекли немецкие пеленгаторы. Накроют одним залпом.

— Не командуйте, — отвечает. — Здесь я приказываю.

В этот момент подошел мой ротный, капитан Карпенко. Как всегда, не повышая голоса, он разъяснил старшему лейтенанту простую истину: наши собственные танковые радиостанции работают на передачу только в крайнем случае. Иначе их сразу же засечет противник. Ну а последствия ясны.

Карпенко кивнул в сторону танка старшего лейтенанта Сихарулидзе:

— Вам этого мало? Прошу уйти от машин.

Начальник штаба стрелкового батальона с ворчанием переместился со своими радистами в глубь леса, но как только они возобновили радиопередачу, туда опять полетели мины, а потом и снаряды.

В обороне на реке Пилица 3-й батальон 107-й танковой бригады простоял более двух месяцев. С пехотинцами завязались у нас добрососедские отношения. Когда случались на плацдарме перебои в снабжении (фашистская авиация постоянно бомбила переправы), делились друг с другом чем могли. То мы им хлеба подбросим, то они нам махорки.

Фашисты оборонялись за речкой, метрах в двухстах, Как вечер, кричат с той стороны: «Эй, Иван, у тебя опять на обед кукуруза?! Приходи, покормим! У нас баранина». Ну мы, разумеется, в долгу не оставались. Володя Пермяков, бывало, такую речь толкнет в ответ, что мы со смеху катаемся.

А в ночь на великий наш праздник 7 Ноября в расположении фашистов поднялся переполох. Трещали пулеметы и автоматы, рвались ручные гранаты. Потом все стихло. Под утро пришел к нам посланец от соседей-пехотинцев, притащил полмешка немецкого шоколада, бутылки с красным вином.

— С праздничком, — говорит, — вас, товарищи танкисты! Примите подарок. Ребята просили передать.

Рассказал, что ночью ходили в разведку. Удачно Взяли трех «языков», в том числе офицера. На обратном пути натолкнулись на землянку, а в ней продовольственный склад. Решили, что не следует добру пропадать. Тем более что у нас праздник.

Вскоре после октябрьских праздников 107-ю танковую бригаду сняли с переднего края, отвели ближе к Висле. Отсюда мы повзводно переправлялись за реку, к своим тыловым подразделениям, переводили машины на зимнюю смазку, после чего возвращались на плацдарм.

21 ноября был у нас опять праздник, так сказать, армейского значения. 2-я танковая армия была переименована в гвардейскую, 16-й танковый корпус стал 12-м гвардейским танковым, 107-я танковая бригада — 49-й гвардейской танковой. Состоялся торжественный митинг, нам вручили гвардейские значки.

После митинга командующий армией генерал Богданов обходил строй подразделений 49-й гвардейской Вапнярской Краснознаменной, ордена Суворова танковой бригады. Остановился и возле нашего танка, спрашивает:

— Механик-водитель машины номер триста двадцать два жив-здоров?

Отвечаю:

— Так точно, товарищ генерал!

— Я-то, — говорит, — думал, ты громобой, косая сажень в плечах. Помнишь город Пухачев?

Как же мне не помнить?! На ближних подступах к городу, когда мы разгоняли метавшихся во ржи гитлеровских пехотинцев, путь танку пересек неведомо откуда выскочивший вездеход. Я едва успел затормозить. Он тоже тормознул. Кричу из люка разные веские слова, а водитель вездехода в ответ: «Не горлань, начальство везу». Говорю: «Начальство тем более должно правила знать». Гляжу, приподнялся брезент, сам командарм Семен Ильич Богданов кивнул мне головой. «Ты прав, танкист, — говорит. — Должно знать!» И поехали они дальше. А номер моей машины он, видимо, запомнил.