Татьяна Туринская - Сюрприз в бантиках

• Название: Сюрприз в бантиках
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

— А вот это видел? Ей теперь нервничать нельзя — молоко пропадет. Шагай, зятек, шагай. На будущее наука будет. Когда в следующий раз надумаешь жене рога наставить, двадцать пять раз вспомнишь эту историю. Да только жена уже будет другая. Всё, я сказала. Иди.

Каждый вечер Вадим вышагивал под окнами Юлькиной палаты. Каждый вечер приносил яблоки да бананы — передачи возвращались ему без всяких записок. Она даже в окошко ни разу не выглянула, хоть он и кричал под окнами, и записки слал с мольбами о прощении. Толку не было.

На работе тоже было паршиво. При очень редких встречах Шолик сквозил по нему равнодушным взглядом, и Вадим не мог понять, получил ли шеф его послание или нет. Жалко, если такая информация пропадет: обидно было оказаться единственным пострадавшим. Хотелось, чтобы Чуликова получила по заслугам. Однако та глядела на него победительницей. И сослуживцы ехидно хихикали в сторону Бахарева, даже не думая прятать довольные усмешки. Как же: пережили еще одного незадачливого любовничка Чуликовой. Вадим вновь и вновь вспоминал, как кто-то в первый день работы назвал его "свежим мясом". Эх, дурак, вот тогда бы уже и сообразить, что бежать отсюда нужно, из этого гадюшника.

Вторая неделя отработки подходила к концу. Бахарев и раньше чувствовал себя здесь чужим, теперь же и вовсе стал изгоем. Однако это волновало его меньше всего: черт с ней, с работой, черт с ними, с такими сослуживцами. Не они терзали душу, совсем не они…

Ему даже не позволили присутствовать при Юлькиной выписке. Вернее, он-то все равно там был, но подойти к ней не удалось. Издалека заснял на видеокамеру, вот тебе и вся радость.

Ну что ж, раз с этого боку ничего не получается, он попробует зайти с другого. Он должен, он обязан встретиться с Юлькой, поговорить с нею, убедить, что это было лишь раз и больше никогда в жизни не повторится: если уж и была в чем-то права теща, так в том, что в следующий раз Вадим двадцать пять раз подумает, прежде чем позволит кому-то увидеть противоугонное устройство. Даже нет, не двадцать пять раз — пятьдесят, пятьсот, тысячу раз! Миллион! Единственный неудачный опыт — самая лучшая наука. В следующий раз, как у собаки Павлова, сработает инстинкт: измена — это слишком больно, это никакое не удовольствие, это самое настоящее наказание.

Он пропал на целую неделю. Не звонил, не маячил под тещиными окнами — будто умер. Готовился к очередной атаке. К последней. Если и это не поможет, тогда… Но об этом лучше не думать. Оплакивать горькую свою судьбинушку он будет потом. А может, посчастливится, и не придется ничего оплакивать? Может, еще праздновать будет?

Две недели отработки тянулись, кажется, бесконечно. Таково уж свойство времени: когда все хорошо, оно летит, стремительно мчится мимо, унося в прошлое счастливые мгновения жизни. Если же фортуна вдруг отвернулась, то и время начинает капризничать, превращаясь в тугую резину. Но как бы лениво оно ни стало, а совсем остановиться не могло. Вот и его две недели истекли, закончился его срок заключения. Почти закончился — остался один-единственный денек. Но он уже не в счет — завтра Бахарев спокойно соберет вещички, оформит в отделе кадров трудовую, получит в бухгалтерии расчет и почувствует себя, наконец, вольной птицей.

Наверное, нужно было подождать до завтра, и уже с чистой совестью идти на поклон к Юльке. Но Вадим не выдержал: не то что день — каждый час без Юльки был для него чудовищной по жестокости карой. Он ведь так хотел быть рядом с ней, рядом с малышкой: вставать к ней по ночам, пеленать ее — пусть он пока еще не знал толком, что это такое, но он быстро научится всем отцовским премудростям. А вместо этого он, как волк-одиночка, бродит по опустевшей квартире, воет потихоньку, чтоб соседей не напугать. Будь что будет: если все готово, зачем ждать еще один день?

Вадим совершенно не был уверен, что его план сработает. Еще меньше был уверен в том, что сразу, с первой же попытки удастся встретиться с Юлькой. Пусть не в первый вечер, и даже не во второй, и не в третий — но когда-нибудь она ведь выйдет из дому? Хотя бы для того, чтобы погулять с малышкой. Правда, в такую погоду с новорожденным ребенком вряд ли кто рискнет прогуляться — недаром в старину февраль лютым называли. Только начало месяца, а он уже полностью оправдал свое название. Но это малышке мороз страшен, а Бахареву никакая погода не указ.

Нагрузившись под завязку — кульки едва не лопнули по швам — Бахарев отправился на охоту. Прятаться не стал — устроился на скамейке как раз под самыми окнами. Сидеть было холодно, ветер свистел в ушах и под дубленкой. Как минимум легкая простуда ему после такой прогулки обеспечена, ну да Бог с ней, переживет — не впервой. Лишь бы все получилось, лишь бы вымолить прощение…

Ждать пришлось долго. У Вадима было такое ощущение, что его уже давно заметили не только жильцы интересующей его квартиры, но и все остальные. Заметить заметили, но продолжают испытывать его на прочность. Ну что ж, пусть. Если нужно — он тут целую ночь просидит. Может, им мало видеть его замерзшую фигуру в свете одинокого фонаря, им еще и при свете дня хотелось бы разглядеть в мельчайших подробностях, как он дрожит на промозглом ветру? Пусть потешатся. А он вытерпит, если такова цена его бездумного поведения. Он все вытерпит, пусть даже ему придется насмерть примерзнуть к этой скамейке…

Однако до утра ждать не довелось. Хотя к скамейке он, кажется, все-таки примерз. По крайней мере, когда Юлька, наконец, вышла из подъезда, Вадим не смог приподняться ей навстречу.

— И долго ты намерен тут сидеть?

Даже не поздоровалась. Спросила неласково, даже где-то грозно. Но Бахарев слишком хорошо знал ее, чтобы не расслышать в ее голосе тревожных ноток. Волнуется. Видимо, уже давно за ним наблюдала. И пожалеть хотела, и гордость свою блюла. Однако жалость все же победила. Оставалось надеяться, что жалость эта совсем и не жалостью была на самом деле, а любовью.

— Долго. Пока не простишь.

— Я никогда не прощу, так что можешь возвращаться.

Говорить было тяжело — от холода свело челюсти. Да и нечего было ответить Бахареву, а потому он только упрямо покачал головой.

Юлька усмехнулась:

— А, ты жить здесь собрался? То-то я смотрю, вещички прихватил. Или это мои? Вот спасибо, а то мне все недосуг за ними заехать.

Вадим снова упрямо покачал головой. Стянул перчатку с озябшей руки, влез во внутренний карман. Диктофон был совсем маленький, и он зажал его в руке: как бы не замерз да не отказал в самый ответственный момент:

— Я, конечно, виноват, и вины своей отрицать не собираюсь. Но ты все-таки послушай это. Многое станет понятно.

На ветру голос Чуликовой слышался не достаточно громко. Юлька решительно забрала у него диктофон и поднесла к самому уху. Слушала внимательно, гневно хмурясь. Иногда посматривала на мужа то вопросительно, то возмущенно, но в основном смотрела мимо него. Дослушав запись до конца, вернула диктофон:

— И что?

Не подействовало… Все верно — исповедь Чуликовой ни в малейшей степени не снимала ответственности с самого Вадима. И все-таки он так на нее надеялся. Ну что ж, у него был еще один аргумент, самый-самый последний. Если и он не поможет — тогда все. Финита, как говорят французы.

С неимоверным усилием он оторвал себя от скамейки. Ухватился за один из кульков и вытряхнул его содержимое прямо на снег. Пестрые лоскуты вывалились кучей, в которой невозможно было определить, что есть что. Как будто платье цыганское, что ли? Все разноцветное, яркое.

Юлька наклонилась и потянула за верхнюю тряпочку. Расправила в руках и фыркнула: трусы. Клоунские, одна штанина желтая, другая в красно-синий цветочек. Бросила обратно, выхватила из кучи другие. Те оказались еще потешней: голубенькие в клеточку, как шторы в тещиной кухне, с нашитыми на них разнокалиберными пуговицами. Третьи — в дурацких розочках, четвертые в дырках, будто модные джинсы. Пятые с бахромой, шестые в горошек… Короткие, длинные. Сатиновые, батистовые и теплые, байковые, ниже колена и на потешной манжетке.

— О, смотри, это зимний вариант. Вот завтра их и надену — как раз под такую погодку. А эти, смотри — на лето.

Бахарев вытянул из кучи кокетливые полупрозрачные шортики с аппликацией в виде забавного розового сердечка на причинном месте.

Юлька снова фыркнула и рассмеялась открыто, словно и не была обижена на мужа.

— А зачем столько много?

Бахарев бросил трусы в кучу. Взял ее за плечи, посмотрел в глаза серьезно:

— Я теперь только такие носить буду. И не на какие-нибудь мероприятия, а всегда — мало ли какая Чуликова на дороге встретится. А так я всегда буду во всеоружии. Потому что мне не нужны никакие чуликовы, и никакие другие не нужны. Мне нужна только одна. Моя, родная, Бахарева. Мой Бельчонок, моя мама Белка. А еще мне нужна маленькая девочка, у которой пока даже имени нет. Но я умру за нее, как за тебя. Мне нужны только вы двое: мама Белка и совсем еще крошечная Белочка…