Татьяна Туринская - Идолопоклонница

• Название: Идолопоклонница
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

Женя удивленно приподняла брови. Так вот как? А Городинский ведь ей все представил иначе, совершенно в других тонах. Интересно, кто из них говорит правду?

Катя вновь притихла. На ее миловидном, чуть полноватом лице обозначилась какая-то внутренняя боль, словно она рассказывала не о событиях десятилетней давности, а о том, что происходило буквально вчера. Женя тоже молчала. Боялась выдать свой интерес к теме каким-нибудь неосторожным словом. Или интонацией. Или просто движением.

— Бедная баба, — вздохнула Катя. — Как я ее понимаю! Знаешь, если бы я не смогла иметь детей, я бы не знаю, что с собой сделала! И уж как самый минимум — согласилась бы на любое лечение, даже на такое уродующее, как гормоны. В общем, в Алине как будто надлом какой-то произошел. Пока Олег ей не сказал 'Хватит', она еще вроде бы надеялась, держалась. По крайней мере, не собиралась мириться с такой несправедливостью. А потом, когда он запретил… Он просто взял и вышвырнул в мусорку все ее лекарства. Дорогущие — жуть! А он просто сгрёб в мусорное ведро и выбросил. Как она плакала! Ты не представляешь. Я до сих пор помню, как сердце сжималось. Я тогда даже не понимала, какая это страшная беда для женщины — не иметь детей. Но вот тогда, в тот миг… Когда Алина поняла, что всё, конец ее надеждам… Это было ужасно. Мне ее до сих пор жалко. Несчастная баба. Разве деньги и власть могут заменить счастье материнства?!

О, а вот это Женя понимала очень хорошо! Тут же в памяти всплыл крошечный мальчишечка в кувезе с прикрепленными к голому темно-розовому тельцу датчиками и иголкой капельницы, торчащей из тоненькой, как веревочка, ручки. Ведь именно его потерю оказалось пережить тяжелее всего. Даже тяжелее, чем предательство того, чье имя она под страхом смерти не произнесет! И как она только могла подумать, что уже практически готова выпустить его имя из темницы памяти?!!

— Нет, — грустно, но вместе с тем крайне убежденно ответила она. — Дети — это дети. Тут и говорить нечего. И тут я с твоей Алиной абсолютно солидарна.

Катя глубоко вздохнула, в очередной раз сопереживая бывшей родственнице, и вновь продолжила:

— Ну ладно. В общем, надлом. Ты понимаешь, что это значит? Это когда человек теряет основу. Вот из-под нее как будто стул вытащили и заставили сидеть в воздухе. Или нет. Как будто позвоночник из нее вытащили. Даже скелет. Все до единой косточки. Когда от человека остается только бесформенная масса. Она тогда даже в бутылку заглядывать начала. Впрочем, Олег ее быстро от этого отучил — у него ведь был печальный опыт с отцом, он не мог ей этого позволить. Но только на борьбу с бутылкой его и хватило. Он ведь тогда начал бизнесом заниматься. Времена-то были тяжелые. Особенно для работников науки. Если и не сокращали поголовно, так в неоплачиваемые отпуска всех подряд отправляли. В принципе, Олег мог не слишком-то и париться — Алина ведь зарабатывала о-го-го, на три семьи бы хватило. Но Олег гордый. Он не может у бабы на шее висеть. Даже у собственной жены. Начал мотаться в Германию за бэушными машинами, тут их продавать. Были свои сложности, но были и маленькие успехи. В общем, он понемножку начал подниматься на ноги. Так, чтобы собственной жене в глаза смотреть было не стыдно. Но и дома бывал все реже. Постоянно где-то пропадал. А у меня как раз началась собственная жизнь. Кавалеры, свидания. Игоречек нарисовался на горизонте. Потом вообще замуж вышла и сюда переехала. И Алина все чаще оставалась одна. Я, конечно, пока Сережку не родила, старалась про нее не забывать, почаще к ней приезжать. Как только Олежка умотает в Германию — я к ней. Бывало и с ночевками. И праздники иной раз с ней вдвоем проводила. Потому что к нам с Игорем она категорически отказывалась ехать, панически боялась стать обузой. Вот мне и приходилось Игоря отпускать к друзьям, или к родителям, а самой с Алиной сидеть. У нас, кстати, были прекрасные отношения. Она ни разу меня не попрекнула куском хлеба, хотя первые годы ведь очень тяжело жили. Нет, Жень, я правда Алине благодарна. Она очень хорошая баба, очень. Только несчастная такая… Обделенная. Сначала дети, потом…

Катя вдруг встрепенулась:

— Ой, уже поздно. Ты, может, спать собиралась? А я вот тут пришла без приглашения, болтаю без умолку. Я, может, пойду?

О, только этого не хватало! На самом интересном месте! Женька чуть не воскликнула во весь голос: 'А дальше?! Что же было дальше?! Не томи!!!' Однако невероятным усилием воли сдержала эмоции, ответила спокойно, даже буднично:

— Да какой спать! Я сегодня сдуру кофе перепила, так вообще уснуть не смогу, наверное. Давай, рассказывай. Интересно ведь: сама Петракова тебе вроде второй мамы была.

— Мамы? — удивленно переспросила Катя. — Нет, Жень, ну что ты! Какая мама? Нет. Мы с ней, скорее, подругами были. Впрочем… Какая ей из меня подруга? Она ж на одиннадцать лет меня старше, как Олег. Нет, скорее, она меня воспринимала, как младшую сестру. А я ее, соответственно, как старшую. В общем, Олег частенько бросал нас одних. Бизнес, бизнес, будь он неладен! Все хотел зарабатывать не меньше жены, что б не комплексовать. У него, знаешь ли, бзик, как у Гоши из фильма 'Москва слезам не верит': мужик не имеет права зарабатывать меньше жены, и всё тут. Потому и пропадал целыми днями. А у Алины завелись тараканы в голове. У нас хоть и большая разница в возрасте, но когда поговорить не с кем… В общем, проскакивали в ее речах такие странные мотивы. Мол, она Олегу не пара, она ему жизнь портит. Что если бы не она, он нашел бы себе другую женщину, настоящую, которая ему сможет родить ребеночка. Все время говорила, что она должна его отпустить. Что он не сможет быть счастливым с нею. Что он не уходит только из жалости. А на самом деле, мол, только и мечтает о разводе. Просто, говорила, он слишком порядочный для того, чтобы самому позаботиться о своем счастье. Мне бы прислушаться к ее словам, понять, что для нее это слишком серьезно… Но… Молодость, молодость! У меня как раз Сережка в генплане появился. Я ходила такая счастливая, такая гордая! Живот свой огромный носила, как знамя! И даже не представляла, как ей это больно. Она-то как раз за меня радовалась, однако это не мешало ей страдать. А я не видела, я не понимала, ослепленная счастьем. У нас с Игорьком никогда копейки лишней не было, ты же знаешь. Олег на него даже злился первое время: мол, что это за мужик такой, который семью не может нормально обеспечить. А потом, когда я забеременела… Он за это Игорька готов был на руках носить.

Катя вдруг как-то сморщилась, брови резко сошлись у переносицы, образовав глубокие морщинки, носик вздернулся, и на глазах сверкнули слезы. Всхлипнула, шморгнула носом, улыбнулась:

— Ой, Женька, видела бы ты его в тот момент, когда я ему сообщила о беременности! Мой Олежка, мой суровый серьезный братик, расплакался, как кисейная барышня. Он не плакал, Женька, он рыдал! В голос рыдал! Мне кажется, он так выстрадался за эти годы вместе с Алиной… Ах, какие же мужики дураки! Ну почему он никогда не показывал Алине своих чувств, своих переживаний?! Он, дурачок, думал, что от его твердости ей легче станет. Старался не демонстрировать истинных своих чувств. Всегда с таким равнодушием говорил о детях, подчеркивая, что ему совершенно наплевать на то, что у них нет детей. А сам… Я ведь даже не представляла, как он измучился… И вот когда я ему рассказала о своей беременности… Женька, как он плакал! Он плакал и смеялся одновременно. А слезы текли ручьем! Он меня обцеловал всю, он меня на руках по всей квартире таскал, как перышко! И смеялся, и плакал… Никак остановиться не мог…

А теперь Катя сама не могла сдержать слез. Они катились и катились по ее щекам, а она только стряхивала их, когда они подбирались к крыльям носа и начинали щекотать его. Плакала, шморгала носом. А бровки как-то так несчастно оставались сдвинутыми на переносице, почти до неузнаваемости исказив ее лицо.

И у Жени вдруг тоже защипало в носу. И совершенно неожиданно на глазах появились слезы. Казалось бы — ей-то какое дело до чужих проблем? Ей со своими бы разобраться. Но как-то все сошлось в одну точку, как-то тисками сжало сердце. Ведь никто не плакал от счастья, когда она объявила тому, кому в ее памяти нынче места нет, о том, что скоро станет матерью, его лицо исказила гримаса разочарования, а уж никак не слезы радости. А теперь… Ведь ей уже двадцать восьмой год, а детей тоже нет, как у Алины. И даже мужа нет. И даже надежды на то, что он объявится в ближайшем будущем, тоже не слишком много осталось. И что ж ей, всю жизнь одной куковать? Когда у других уже полноценные семьи: и муж, и парочка замечательных ребятишек…

А еще… А еще было как-то очень странно слышать такие вещи об Олеге. Как-то не вписывались Катины воспоминания в образ страшного человека Зимина, который нарисовал перед Женькой Городинский. Кто прав, кто неправ? Кому верить? Разве может страшный человек Зимин плакать от счастья? Вот хмуриться и делать равнодушное лицо при несчастной, не умеющей родить ребенка жене — это да, это запросто. Вот тут Зимин для Жени был очень даже узнаваем. Но плачущий Зимин?! Это нонсенс. Если только не ложь все то, что наговорил ей Городинский. Но если бы это было ложью, с какой бы стати Димка так его испугался? До обморока, до бабской истерики?