Ольга Денисова - Карачун

• Название: Карачун
• Автор: Ольга Денисова
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

— Толкни, если что… — сказал он старику, потянулся и устроился поудобней, ногой подвинув бревнышко поглубже в костер.

И стоило ему закрыть глаза, невидимые ведьмы неслышно двинулись к костру, призраки, зажимая смешки длинными костлявыми пальцами, на цыпочках вышли из-за деревьев, и даже лешие, неуверенно переглядываясь, полезли из нор.

— Кыш, нечисть… — пробормотал Зимин и вяло махнул рукой.

Сладко поплыла голова, и он начал проваливаться в сон, как самолет проваливается в воздушную яму, — с ощущением невесомости, свободного полета. И тощенькое байковое одеяльце натянулось и летучим кораблем закачалось в воздухе, медленно разворачиваясь, чтобы лечь на курс.

— Земля, прощай, — то ли шепнул, то ли хотел шепнуть Зимин и увидел рядом со своим летучим кораблем невидимую ведьму.

— Летим! — она сделала быструю петлю вокруг него и помчалась вперед и вверх, пробив толщу леса. Ведьма была совершенно голой.

— Эй, я не могу так быстро! — крикнул он ей вслед.

— Тебе мешает сила, укорачивающая день, — философски заметил один из призраков, примостившихся на корме. Призраки переглянулись и расхохотались. — Притяжение земли.

— Что тебе на этой земле? — ехидно спросил другой. — Смотри, какой простор!

Ветер дернул паруса летучего корабля, стоило тому подняться над лесом, и погнал по круглобоким волнам сосновых крон, меж острых рифов еловых верхушек. Призраки с хохотом кувыркнулись с кормы, как водолазы в ластах, — спинами вперед. Но тут же появились за бортом:

— Прыгай к нам! Не бойся! Прыгай!

Он прыгнул. И чокнутые мельники закрутили жернова-шарманки! Такого бесшабашного веселья Зимин не видел ни разу в жизни: он колбасился с маленькими белыми бесенятами, плясал канкан, обнимаясь с ведьмами (потому что не умел танцевать фламенко), орал песни с призраками в саванах и свистел в четыре пальца. Он взмывал к звездам и пикировал к земле, и полоскался в джакузи из тугого ветра, и нырял в глубь леса, дразня ворчливых и недоверчивых леших. И валялся на облаке, как на перине, глядя в звездное небо — в окружении голых невидимых ведьм. И снова оказывался в хороводе, который пьянил не слабей коньяка под сумасшедшую музыку чокнутых мельников.

Только с каждой минутой все отчетливей в этой музыке Зимину слышались странные тревожные нотки: цокот копыт тощей клячи, волочащей за собой скрипучий катафалк. И он хотел вырваться из круга, метался и бился кулаками в плечи, накрытые истлевшими саванами, — но освободиться не мог. Веселье становилось кошмаром, из которого не было выхода.

Он проснулся от прикосновения к лицу чьей-то холодной руки: таким движением закрывают глаза покойнику. Вокруг была кромешная темнота, но лицо старика словно светилось — мертвым восковым светом гнилушки. Зимин хотел оттолкнуть разбудившую его руку, но почему-то промахнулся.

Костер давно замело, и снег накрывал Зимина тощеньким одеяльцем, вроде того, что служило ему мушкетерским плащом. Холод не вызывал дрожи, он ледяной глыбой лежал где-то глубоко в груди, грыз не снаружи, а изнутри. Ветер выл, как пес над мертвецом: низко и горько.

— Лучше бы тебе не просыпаться, — сказал старик.

Зимин хотел спросить, почему, но не выговорил этого слова: челюсти не ворочались, язык заплетался. Так же как и мысли: они были тягучие, цеплялись одна за другую, свивались в липкие клубки. Он попытался сесть — надо было сесть, — но не сумел сделать этого толком. Не то чтобы тело его не слушалось — оно просто слушалось не сразу и не всё одновременно.

— Потому что умереть во сне — большое счастье, — ответил старик. — Не все это понимают. Впрочем, не бойся, тебе не будет больно. Смерть от холода сладка и приятна, а у тебя нет ни одного шанса выжить. Да и нужна ли тебе такая жизнь? Без рук и без ног?

— Я… — попробовал выдавить Зимин что-то в свое оправдание, но мысль ушла из головы.

— Тебе никто не поможет. Ты мог бы спастись рядом с горячей печью или под одеялом в объятьях подруги, хлебая теплый чай. Но ты один — и ты умрешь.

Сбоку к нему подсела нагая невидимая ведьма, положив метлу рядом с собой.

— Оставайся с нами, — шепнула она прямо в ухо. — Ты веселый, ты мне нравишься… Посмотри, какая я красивая.

— Толку-то с твой красоты, — то ли сказал, то ли подумал Зимин.

— Будем летать по лесам и болотам. Не бойся, умереть — это не страшно, это хорошо.

— Правда оставайся, — над ним остановился призрак в саване — и саван коснулся щеки Зимина. — Что тебе на этой земле?

— Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем… — отчетливо выговорил Зимин, разбирая липкий комок мыслей. Почему-то было тяжело дышать — словно ледяная глыба в груди заняла слишком много места. А главное — не очень-то и хотелось.

— Хочешь быть королем? — обрадовалась ведьма и махнула рукой подругам.

Зимин отодвинулся от нее и, надеясь встать, поднялся на колени. Не прошло и секунды, как они окружили его со всех сторон холодным бледным сонмом — и смеялись, и целовали его щеки, уши и шею. И гладили по голове, и дули в затылок, и обнимали за плечи. Откуда ни возьмись появилась ледяная корона — тонкая и выгнутая однополостным гиперболоидом, как Эйфелева башня. Вереница призраков тащила к костру тяжеленные сундуки, раскрывала их на ходу, демонстрируя Зимину их сияющее содержимое.

— Все твое, — голосили ведьмы. — Мы будем твоими верноподданными.

Призраки падали перед ним ниц, ведьмы изгибались в притворных поклонах. Зимин сидел на коленях и не мог ни толком вдохнуть, ни подняться. Старик стоял чуть в стороне и смотрел на него с улыбкой.

— Бери! — ведьмы выбрасывали из сундуков горсти блестящих алмазов — те взлетали в воздух и превращались в хихикающих белых бесенят. — У нас много, нам не жалко.

Собрать бы немного сил… Совсем немного… Зимин сосредоточился и поднялся на одно колено — нога в тонком носке не почувствовала прикосновения к земле. Совсем. А ботинки лежали где-то под снегом. Захотелось плакать: не от обиды, не от страха, а как плачет уставший ребенок — просто так. Он попытался встать, но ледяная глыба навалилась на грудь и по ребрам покатилась судорога, выворачивая их края наружу. Впрочем, у судороги тоже было немного сил, и Зимин смог вдохнуть, только снова оказавшись в снегу.

Призраки делали вид, что помогают ему подняться, на самом же деле лишь нарочно мешали, толкались, делали подсечки — и притворно сокрушались оттого, что у них ничего не выходит.

Зимин снова с трудом встал на колени под их дружные аплодисменты, на голову ему водрузили упавшую корону; ведьмы использовали метлы как опахала, вместо того чтобы мести снег.

— Кыш, нечисть… — прошамкал он одеревеневшими челюстями, — мешаете.

Они послушались, притихли, расступились, но в его сторону решительно ступил старик.

— Послушай, а зачем тебе жить? Ты думал над этим?

— Жить хорошо, — ответил Зимин, с трудом ворочая языком.

— Чем хорошо?

— Всем.

— Лаконично.

Зимин кивнул и на карачках пополз к канистре, убранной подальше от костра. Руки не чувствовали холода.

— Сколько упорства… — покачал головой старик.

Это была не усталость — нечто другое. Словно из груди вынули что-то, вложив в нее ледяную глыбу. Словно кровь загустела и еле-еле ползла по жилам. И сердце билось тихо и медленно, никуда не торопясь. Зимин выбросил из головы липкие мысли и оставил там только одну: огонь. Он не испытывал ни страха, ни отчаянья, у него не было желаний — у него вообще ничего не осталось, только отупение.

— Тебе это не поможет, — вздохнул старик.

Зимин не стал тратить силы на ответ.

Стоя на карачках было не так-то просто взять в руки лопату, и Зимин, еле-еле подвинув канистру к бывшему костру, начал расчищать снег голыми руками. Под ним быстро нашлись грязные угли, мокрый пепел и потухший стволик сосенки. Нужно много огня. Сразу много.

— Это тебя не спасет! — повторил старик настойчивей. — От огня будет только хуже!

Набросав валежника поверх мокрого кострища, Зимин встал на колени и взял в руки канистру. Надо быть осторожным — не облиться самому. Притихшие ведьмы раскрыв рты стояли за спиной, сундуки со снегом растворились в воздухе, а маленькие белые бесенята опускались на валежник, надеясь засыпать его до того, как он загорится.

Огонь метнулся в стороны и вверх с тяжелым хлопком, обдал лицо жаром, опалил брови и ресницы. Валежник занялся не сразу, и Зимин кинул сверху несколько еловых веток, чтобы задержать рвущееся прочь пламя. Повалил белый дым, смешанный с паром, пламя затаилось под хвоей, но через минуту хвоя скукожилась, шипя и вспыхивая, и сучки под ней затрещали, выплевывая смолу.

Зимин придвинул руки вплотную к огню — они не чувствовали жара.

— Эй, не делай этого… — как-то необычно тихо и жалостно сказал старик.