Ромен Звягельский - Виктория

• Название: Виктория
• Автор: Ромен Звягельский
• Жанр: О войне

---

Площадь святого Павла была обрамлена полукругом высокой металлической ограды городского парка. Главная аллея парка напрямую выходила к соборной площади, рядом с которой соседствовала городская ратуша. Ему очень хотелось пройти посмотреть, что происходит за этим большим лесным массивом, но он представил себе, как дома переживает мама, и что с ней будет, задержись он еще на два-три часа: аллея была очень длинной. Он решил отложить прогулку на вечер.

Мама встретила его виноватым взглядом:

— Приходила консьержка, сказала, что ей велели составить списки жильцов. Раздевайся. Сегодня луковый суп и горбуша в кляре.

— Идет. Я мою руки.

Такса процокала нестрижеными когтями по паркету, а затем по кафелю за Жаком. Любопытная.

Отец приходил с работы только вечером, сразу после ухода из военного департамента Антверпена он устроился на судоремонтный завод заместителем директора. Элизабет училась до шести. Отец теперь забирал ее из колледжа и приводил домой. Выходило даже немного позже. Мадам Смейтс привыкла уделять все свое внимание старшему сыну в середине дня. Ужин и весь вечер она посвящала дочери. Муж не требовал внимания, наоборот, всячески обособлялся по вечерам в будние дни. Но Барбара и ее дети знали, что отец любит их. Просто эта любовь даровалась им под условием сохранения суверенитета. Вот в выходные — другое дело. Выходные Хендрик Смейтс не представлял себе без домашних хлопот, прогулок по парку или пива на бульваре. В выходные жена и дети могли просить все, что хотели: они имели все права на него, особенно Элизабет.

— Так что ты говорила про Катарину?

Барбара в чепце и фартуке наливала сыну суп из белой овальной супницы.

— Да. Консьержка. Она приходила сказать, что немцы собирают списки жильцов.

— Разве в муниципалитете нет описей?

— Не знаю. Им нужны имена, профессии и возраст. Мне все это не нравится. Начинаются всякие сюрпризы. Пустили их по-хорошему, пусть и ведут себя деликатно.

— Ну, во-первых, наши ребята дали им жару в Льеже и на Маасе. Во-вторых, это же военная власть, мама. Ей не будешь диктовать. Мне недавно одна клиентка сказала: неприлично диктовать девушке, как ей себя вести. А тут не девушка, а целый великан Антигор. Ты сказала наши данные?

— А что мне оставалось? Нужно будет переговорить с соседями. Я давно не была у Полины. Как тебе суп? А что за клиентка?

— Нравится, — ответил Жак и, увидев, как напряглась мама, рассмеялся, Суп нравится. А клиентка… клиентка еще больше.

— Вот как? — Барбара потупилась, — И ты от меня скрыл. И давно это у вас? Кто она?

— Мама, мама, остановись. Я знаю только, что ее зовут Гретта, и она сейчас смотрит на тебя из того окна.

Мадам Смейтс встрепенулась и, резко обернувшись, действительно наткнулась взглядом на курносую куколку в окне напротив.

— Какая беспардонность! Она смотрит тебе прямо в рот!

— А чего плохого, что женщина смотрит в рот мужчине? Давай свою замечательную рыбу.

Она открыла жаровницу, по гостиной разлетелся запах настоящей горбуши в собственном соку и поджаренном луке. Сок, вылившийся из нее, еще булькал на дне посудины.

— О! Как вкусно!

— Не заговаривай мне зубы, пожалуйста! Тебе передалась скрытность от твоего отца. Кто она? Кто ее родители?

— Лучше бы я тебе о ней не упоминал, мама, — мягко заметил Жак, — я ее совсем не знаю, видел один раз.

— Но ты сказал, что она тебе нравится?

— Посмотри на нее. Разве она может не понравиться? Она же милашка!

Мама покачала головой. Жак улыбнулся, поняв, что ему удалось отвлечь маму на другую тему: теперь она не будет думать об оккупационных властях, а станет ревновать к незнакомке, о которой Жак, как ему казалось, знал все на свете.

Не дожидаясь возвращения сестры и отца, он пригрозил Таксе, чтобы та молчала, и выскользнул за дверь, не предупредив маму об уходе: так был шанс выйти на улицу еще засветло. Консъержка беседовала внизу с двумя солдатами. Они были в пилотках и, очевидно, просто клеились к дородной Катарине. Однако, когда Жак проходил мимо, один из них поправил висящий на груди автомат.

Жак вышел на улицу и увидел Гретту. Она вышла из своего подъезда и неторопливым шагом направилась в сторону площади святого Павла.

Он улыбнулся и не стал окликать ее. Вернулся и снова зашел в подъезд. Немцы замолчали и смотрели ему в затылок.

— Вас ист дас? — спросил один другого.

Жак, подходивший им по возрасту в приятели, не глядя на них, поднял руку, прося не мешать ему наблюдать через двойные стеклянные двери. Он с радостным возбуждением и азартом увидел, как Гретта обернулась, ища его глазами, потом и вовсе развернулась и обиженно расставила ноги на уровне плеч.

Один немец перегнулся через плечо Жака и заржал, подзывая своего напарника. Тот навалился сзади, ухватился на плечо первого и тоже загоготал, сотрясаясь и показывая пальцем на Гретту. Жаку было весело, но он прокручивал в голове: пристойно ли позволять им смеяться над упрямой Греттой. И смех-то у них был какой-то животный.

Он опустил свое плечо настолько, чтобы первый солдат отцепился от него, и вышел навстречу Гретте. Той некуда было деваться. Она позеленела, но улыбнулась розовыми губами и обнажила немного выдающиеся вперед белые зубки:

— Вот так встреча! Ну что, идем в парк?

Он был совершенно обескуражен ее прямотой и агрессивностью. Взяв ее под руку, он повел Гретту в парк, осыпая комплиментами ее ночной просвечивающий костюм и это довольно короткое цветастое платьице, так гармонирующее с бежевым пиджаком, шляпку, сумочку, которую она забыла вчера в салоне, мастерскую Буклера и вообще весь этот мир, подославший ему такое чудо в перьях.

Слава Богу, у нее было чувство юмора. Она довольно просто приняла его шутливый тон, и отвечала ему тем же. Они пошли по главной аллее парка, которая из-за своей прямизны и просвета в конце парка казалась более светлой, чем другие, узенькие аллейки, расходившиеся в стороны.

На каждом шагу здесь были закусочные, карусели встречались реже, кругом было много молодежи и немецких солдат, и те, и другие пришли в парк приглядеться друг к другу, понять от кого исходит большая опасность, и узнать, к чему готовиться в будущем. Слышалась немецкая речь, контрастирующая с мягким шелестением фламандского.

— Они не разграбят наши музеи? А они ведь католики?

— Нет, кажется, они не верующие вообще.

— Значит, они разграбят и костелы. Мне говорили, что им в обязательном порядке предписано каждую неделю посылать домой посылки с награбленным. Вот уже месяц они растаскивают несчастную маленькую Бельгию. Неужели это доставляет их женам радость?

Она заказывала ему мороженое, пирожное, тарталетки с грибами, билеты на карусели, а сама упивалась счастьем, о котором мечтала с детства. Именно о таком, когда много мороженного и каруселей, и все, о чем ни попросишь, исполняется. Она даже была уверена, что настоящему мужчине только этого и надо: беспрекословного подчинения женщине — ну хотя бы в таких безобидных мелочах.

Гретта была на седьмом небе.

— Посмотри, какой хорошенький очкарик, — говорила она Жаку, раскачивающему отдельно стоящие качели, и показывала маленьким розовым коготком, — Но зачем они так коротко стригутся. Словно готовятся к гильотине.

— Тише, Гретта. На тебя уже смотрят.

— Пусть они сами… катятся к чертям, у-у, — она состроила рожицу какому-то пялившемуся на нее офицеру.

— Мой брат всегда ходил с длинным хвостом, я не привыкла к таким бритоголовым.

— Ходил? А сейчас он где?

Она скривила губу, потом пожала плечом, словно сказала себе, наплюй на все, не тормоши себе душу, и очень сухо произнесла:

— Во время бомбежки — авиабомба попала в наш дом. Я в то время обжималась с одним пареньком на сеновале… шучу, шучу. Я была в школе. Заметно, что я закончила школу?

У нее забегали глаза, она зло выплескивала остроты:

— Так вот. Авиаснаряд — такой большой — с эту скамейку. Он упал на нашу ферму. Прямо в цель попал. Наверное, Гитлер ошибся. Не думал же он, что именно моя семья — его главный враг. Хотя, нет. В чем-то он был прав. В общем, все умерли — девять человек. Они обедали. А я была в школе исправляла двойку по пению. Я пела в это время.

— Как же ты пела в момент бомбежки? Гретта, остановись, успокойся.

Он придержал низкие надежные качели. Погладил ее волосы.

— Липкие.

— Еще бы, столько лака на них вылить! Я пела во время бомбежки! Я пела! Ха-ха-ха! — она взяла его за лацканы куртки, — я пела от страха.

— Как же ты одна? Как же ты устроилась в Антверпене?

— Все деньги хранились у отца в «сейфе»: я стала единственной наследницей. Ха! Гитлер позаботился обо мне, накрыв весь наш древний род одним ударом.