Анатолий Безуглов - Конец Хитрова рынка

• Название: Конец Хитрова рынка
• Автор: Анатолий Безуглов
• Жанр: Детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-87675-013-1

В трилогию А. Безуглова и Ю. Кларова вошли три детективные повести: "Конец Хитрова рынка", "В полосе отчуждения", "Покушение", которые объединены одним главным героем — чекистом Белецким.

В повести "Конец Хитрова рынка" описываются криминальные события, происходящие в 1918–20 гг., в "В полосе отчуждения" А. Белецкому поручают ответственное дело об убийстве человека в полосе отчуждения железной дороги. Завершает трилогию роман "Покушение". В напряженной обстановке Белецкий расследует дело о покушении на ответственного работника.

---

— Митя, ты чего бороду не носишь?

— Что? Бороду? Чу-дак! — Ерохин засмеялся. — Придумал тоже, бороду! На кой ляд мне борода?

«Действительно, зачем ему борода? — поразился я. — Чего это вдруг мне в голову пришло? Нет, кажется, я все-таки пьян. Больше пить нельзя. Хватит. Больше ты не выпьешь ни одной стопки, — убеждал я сам себя, — ни одной. Понял?»

— Ты чего на певицу пялишься? Нравится? — допытывался Ерохин, упершись грудью в край стола. — Хороша девица? Хочешь познакомлю?

— Зачем?

— Ха-ха-ха! Ну, право слово, чудак! Не знает, зачем с девицами знакомятся! Не бойсь, научу! С Ерохиным не пропадешь. Думаешь, дурак Ерохин? Нет, Ерохин не дурак. Ерохин придуривается. Ерохин знает, что с дураков спрос меньше. Ерохин жить хочет! Понимаешь, жить! Дурак Горев, что лбом паровоз остановить пытается. Дурак Савельев. Сколько лет он в полиции? А что имеет? Кукиш с маслом да коллекцию тараканов. Не-ет, жить надо уметь. Война, революция — это все проходит. Побьют красные белых, белые красных, похоронят друг друга, а умные останутся. И жить будут, и водочку пить будут, и баб любить будут! Осознал?

— Подожди, подожди.

Со мной творилось что-то странное. Я слышал слова Ерохина, но смысл их как-то ускользал от меня, мысли терялись, растворялись в разгоряченной алкоголем голове.

— Подожди, подожди, — бормотал я, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки, — что-то непонятно…

Ерохин поддел вилкой несколько маринованных маслят, засунул их в рот, проглотил. Провел по толстым губам остреньким язычком и пригладил без того гладкие, блестящие от бриллиантина волосы.

— А непонятно тебе, потому что ты еще сосунок, молочко на губах. Хлопаешь ушами да веришь всему, что тебе Миловский и Сухоруков говорят. А толк из тебя будет. Ты уж мне поверь, я в людях разбираюсь. Вот из-за истории с самоваром над тобой твои дружки смеялись, а я — нет. Потому что понимаю: широкая натура у парня. На, бери, не жалко. Так и нужно. Но и свою выгоду забывать не следует. Отдал сотню — заработал тыщу. Понял? А на нашем деле только дурак не озолотится. У нас при Николае начальником сыскной Mapшалк был. Три доходных дома имел, свой выезд, подвал всяких иноземных вин. Понял?

— Подожди, подожди, — повторял я с пьяной настойчивостью. — Давай разберемся.

— А мы и разбираемся. Сам живешь и другим давай. Верно?

— Верно, — подтвердил я, еще не понимая, куда Ерохин клонит.

— Вот, к примеру, то дело в гостинице «Гренада»… Ну, помнишь, актерку в номере обворовали? Ну, там кулон, сережки… Помнишь? Ты это дело швейцару клеишь…

— То есть как это «клею»? — Я почувствовал, что трезвею. — Я никому никаких дел не клею. Против него три показания…

— Два показания, три показания… — перебил меня Ерохин. — Что мы, на уроке арифметики, что ли? Ты же умный парень. При чем тут показания? Старика-то жалко? Две дочки у него, бедняги, на выданье, сам голышом ходит… По-человечески-то жалко его?

— Ну, на бедного он не похож. Валюты у него будь здоров!

— Да пойми, дурья голова, зачем тебе его сажать? Выслужиться, что ли, хочешь?

Я молчал. Конферансье, перекрывая гул голосов, объявил:

— Выступает известный еврейский комик-аристократ Павел Самарин!

На эстраду вышел полный мужчина во фраке и летней шляпе из кокосовой мочалки — «Здравствуйте-прощайте». Поклонился, потер руки.

— С разрешения достопочтенной публики я прочту маленький, совсем маленький, — он показал руками, какой именно маленький, — отрывок из популярной революционной пьесы «Ванька на престоле».

— Давай лучше «Центрофлирт»! — закричал кто-то из зала.

«Интересно, певица еще будет выступать?»

— Выпьем? — предложил Ерохин и положил свою руку с выхоленными ногтями на мою.

Ладонь у него была потная, горячая. Я выдернул руку и брезгливо вытер ее салфеткой. Но он не обиделся.

— Выпьем?

— Нет, пить я не буду.

Ерохин выпил сам. Поморщился, словно у него болели зубы.

— Тяжелый ты человек, Саша, и неумный человек. Думал, умный, а ты дурак, как есть дурак. Знаешь, сколько он дает? Десять тысяч. Да на эти деньги… Половина твоя, идет? Ну, три четверти?

Я встал.

— Сколько с меня за выпивку?

— Благородный? Взяток не берешь? — Физиономия Ерохина побагровела, на низеньком лбу поблескивал пот. Он теперь походил на разъяренного хорька. — Перед Советской властью не выслужишься. Дворянин небось? Ничего, недолго ждать: всех в ставку к Духонину отправят, к стеночке рядочком поставят. И тебя, и Горева, и Савельева… Всех, всех! Пролетарское происхождение не выслужишь, за столом трудовых мозолей не натрешь!

Я начал пробираться к выходу, обходя тесно поставленные столики. У гардеробной меня нагнал Ерохин, схватил за локоть, жарко зашептал в ухо:

— Обиделся, чудак? Ишь какой обидчивый. Раз-два, и обиделся. Шуток, что ли, не понимаешь?

— Хороши шуточки!

— А что, и пошутить нельзя? Контрреволюция? Ведь я тебя, чудака, испытывал. Миловский просил, ей-богу. Испытай, говорит, Белецкого. Узнай, чем дышит… Вот я и испытал. Не веришь? Хочешь, побожусь? Не хочешь? А что хочешь? Ты дружбу Ерохина не теряй, пригодится…

Я с трудом вырвался из его цепких рук и вышел из кафе. Было холодно, но уже пахло весной. На скамейках бульвара, как и несколько лет назад, сидели парочки. Мне почему-то вспомнилось, что вот на такой скамейке под многолетним тополем частенько проводили свои вечера и мы с Надей — моей первой любовью. На спинке скамейки я еще вырезал тогда наши инициалы. Нади теперь в Москве нет, уехала вместе с родителями куда-то на юг, а может быть, за границу, кто знает? Но если бы она и была здесь, это бы все равно ничего не изменило, потому что Наде последнее время нравился Пашка Нирулин из реального училища, и она ему еще подарила пенковую трубку. «Настоящая английская», — хвастался Пашка. Он вообще был хвастун. Тоже, наверно, уехал. А Вера пишет, что в Ростове неспокойно и ожидаются события. Но Нина Георгиевна все-таки отправилась к ней. В голове копошились отрывистые, несерьезные мысли. Меня сильно покачивало. Незаметно я прошел свой переулок и оказался у Мясницких ворот, для чего-то остановился у чайного магазина. Видимо, стоял я там долго, потому что сторож, лохматый старик с берданкой, не выдержал и крикнул:

— Чего вылупился? А ну проходь!

Я опять вернулся на бульвар. Меня подташнивало, но чувствовал себя я значительно лучше. По лестнице своего дома я уже поднимался довольно твердо, по крайней мере мне так казалось. Но, открывая дверь, доктор Тушнов подозрительно на меня посмотрел и, не обращаясь ко мне лично, а куда-то в пространство, сказал:

— При алкогольном опьянении лучше всего помогает нашатырный спирт.

Последней моей мыслью, когда я засыпал, было, что Тушнов растрезвонит завтра о происшедшем по всему дому.

XII

Проснулся я раньше обычного. Во рту было мерзко, к голове словно кто-то привязал кирпич: я никак не мог оторвать ее от подушки. Умываясь, я все вспоминал вчерашний вечер, гадкий, сумбурный. Обидней всего было, что Ерохин со своим предложением обратился не к кому-нибудь, а ко мне. Неужто я произвожу такое впечатление? Или он просто решил, что с мальчишкой легче договориться? Ну и дрянь! Я, говорит, не дурак, а умный. А вот Горев и Савельев дураки. Белые похоронят красных, а красные белых, а потом он и вылезет из щели и будет жить в свое удовольствие. Да, накопил он на таких делах, наверно, порядочно. Я вспомнил, что краденое Ерохин почему-то всегда обнаруживал не у воров, а уже у барыг. Ну, конечно, Виктор еще говорил, что это подозрительно. Наверное, получает мзду с воров да еще с клиентов. Клиентам-то главное вернуть обратно свои вещи, а у кого они окажутся, у воров или перекупщиков, им все равно. А ворам лишь бы продать. Вот он и мухлюет. А я тоже хорош: нашел с кем пить. Работник уголовного розыска, который пьет подпольную водку! И вообще, зачем мне пить? «Сегодня же доложу обо всем Миловскому, обязательно», — твердо решил я, выходя из дому.

Ерохин обычно приходил на работу с опозданием. Но сегодня он уже сидел за столом и одним пальцем перепечатывал на машинке протокол осмотра места происшествия.

— Опаздываешь?

Я молча кивнул на часы: было без двадцати восемь.

— А-а, — протянул он, и не поворачивая ко мне головы, спросил: — Побежишь капать?

— Не капать, а докладывать о происшедшем.

— До-кла-дывать? — пропел издевательски Ерохин. — Ишь какой, из молодых да ранний. Докладывать! Ну, и докладывай. Только учти: веры мне побольше, чем тебе. Скажу: мальчишка мне предлагал взятку, а я отказался, вот он и полез в амбицию, решил провокацией заняться. Ну, тебя и того… за решеточку. Понял? «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно…» Сейчас как в приговорах пишут? «Определить в место заключения до полного торжества мировой революции». Вот и посидишь до полного торжества. А торжество, видать, не скоро будет…