Владимир Кормер - Наследство

• Название: Наследство
• Автор: Владимир Кормер
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9691-0426-6 (т. 1)

В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели. Затем роман был издан в Париже (под редакцией Ю. Кублановского), но полный авторский вариант вышел в журнале «Октябрь» в 1990 году.

---

Вирхову досталось место возле самой двери, он сидел на белой, принесенной из кухни табуретке. Пока отец Владимир отвечал на вопрос об Армагеддоне, Вирхов, склонив голову набок, с интересом рассматривал книги, обстановку, пластик и коврик на полу, дорогой блестящий торшер в передней комнате и присутствующих.

Кроме Мелика, двух его молодых людей и Татьяны, здесь была еще группка, пришедшая раньше, — эта дама, спросившая об Армагеддоне, и трое молодых людей, в числе которых и юноша, интересовавшийся Григориями. Между этими четверыми существовала какая-то связь, что было заметно с первого взгляда по тому, как они смотрели один на другого, ища поддержки и помощи, причем дама осуществляла как бы интеллектуальное руководство, но настоящим центром была угрюмо и упорно молчавшая, но, вероятно, имевшая что-то сказать личность в выцветшей ковбойке и драном вязаном жилете, из которого торчали крепкие узловатые плечи. Аицо этого человека было длинно и в складках, глаза серы, борода не стрижена, голова обрита почти наголо.

Все чувствовали себя неловко. Даже, как показалось Вирхову, Таня — хоть она и была знакома со священником давно и он явно обрадовался ей — вела себя неестественно, как-то пугливо, в тон той пышноволосой даме, понижая голос. Вирхов и сам не знал, как ему вести себя, и испытывал известное смущение. То же двое других незнакомых молодых людей (из которых один осмелился спросить про Григориев), сидевших с застылым выражением лиц.

Разговаривали в основном священник и дама, да изредка вставлял какие-нибудь реплики Мелик и совсем редко — Таня. Из Меликовых молодых людей первый — вчерашний изящный светский юноша — совсем оцепенел от презрения к профанам и, поджавши и без того тонкие губы, недвижимо сидел в кресле глубоко в первой комнате. Скрестив руки на груди и положив ногу на ногу, он только нервно подрагивал ногой, и пышноволосая дама, затылком чувствуя его неприязнь, каждый раз испуганно озиралась на это почти не приметное другим подрагивание. Второй держался свободнее и отчасти развязно, то и дело громко хохоча и хихикая высоким, еще не оформившимся юношеским фальцетом там, где отец Владимир и Мелик улыбались.

Те четверо, как нетрудно было понять, тоже были здесь первый раз, визит их не был запланирован на сегодня, и Мелик обнаруживал недовольство, что они здесь. Несколько раз он позволил себе поморщиться, на что отец Владимир тоже незаметно, как бы оправдываясь, разводил руками, но одновременно делал успокоительную гримасу и однажды даже сказал вполголоса среди совершенно иной речи: «Ничего, ничего, все нормально».

— А в чем дело? — наклонившись, спросил Вирхов у Мелика.

— Да понимаешь, тут еще один человек должен прийти, которого этим идиотам видеть не нужно было бы.

— А кто они?

— Да какие-то идиоты, — повторил досадливо Мелик. — Это жена вон того, бритого. А сам он? Не знаю, инженер какой-то, но, по-моему, шизофреник. Видишь ли, хочет креститься, но обязательно только в старообрядческой церкви. Чистоты хочет. Эта церковь, видишь ли, продалась Антихристу, а та нет. Ходит к ним. Они его сначала гнали, а теперь вроде бы ничего, притерпелись… Там ведь знаешь какие порядки; на пять минут к службе опоздал — иди домой. Хуже, чем на партсобрании… Подожди, он сейчас заговорит, сам увидишь.

— Отец Володимер, — и в самом деле, неправдоподобно окая, басом заговорил наконец новоиспеченный старообрядец. — Объясните, вы признаете значение науки? Нужна она, как нас пытаются убедить, или нет?

Священник мотнул головой не без юмора и с готовностью сказал:

— Ну разумеется. Бог дал человеку мир во владение для того, чтобы человек осваивал этот мир, преображал бы его. Наука играет в этом не последнюю роль. Почитайте книгу «Философия хозяйства» отца Сергия Булгакова. Не читали? Очень рекомендую. Хотя, конечно, нужно предостеречь и от излишнего преувеличения ее роли. Человек ведь обладает удивительной способностью извратить вообще все, чего ни коснется. Вот вам пример — Индия. Я только что прочел одну книжку. — Он действительно взял со стола издание Географгиза в бумажной обертке. — Какая страна! Пятьсот миллионов. Сотни людей лежат вдоль дороги в канавах. Полицейский идет вдоль дороги с плеткой или крючком, за ним арба. Он ударит, кто жив — тот встанет, мертвого — крючком и на арбу. Вот вам пожалуйста. Только наука может их спасти.

— Скажите, пожалуйста, отец Владимир, — снова вмешалась идиотка с пышными волосами, — а Кришнамурти жив?

— Я, к сожалению, последнее время ничего о нем не слышал, — по-прежнему спокойно отвечал священник. — Последний раз я читал о нем в одном английском журнале.

— Одну минуту, отец Владимир, — перебил его старообрядец, приняв тяжелый «мужицкий» недоверчивый вид, будто он подозревал, что, уцепившись за другую тему, тот хочет уйти от ответа на его вопрос. — Одну минуту. Давайте продолжим об этом, — грозно сказал он.

— Да, об этом, — живо отозвался отец Владимир, снова смеясь и перебирая в пальцах бороду. — Разумеется. Сейчас покончим и с этим, — воскликнул он. — Вот вам другой пример. Эротика, секс. — (Жена старообрядца покраснела.) — Все мы знаем людей, только этим и живущих. Это, конечно, очень нехорошо. Однако кто из нас скажет, что этого не существует вообще? Задача, следовательно, заключается в том, чтобы суметь сочетать и то и другое… Что я имею в виду?.. Суметь остаться человеком и не забыть Бога.

— А разве наука может существовать в сравнении с вечностью? — вновь грозно спросил старообрядец.

— Гм… — поперхнулся отец Владимир, но скорее играя на других гостей. — Как говорит русский философ Георгий Федотов, нужно жить так, как будто завтра конец мира, а работать, творить так, как будто впереди вечность…

Какая-то еще мысль, видно, все же сбивала его, и он снова, уже по-настоящему запнулся.

— Значит, вопрос ставится так, — продолжал он после запинки. — Правомерна ли культура, если завтра конец мира? Иными словами, зачем все это? — Его доброе лицо погрустнело. — Я, собственно, привел только что слова, которые дают в какой-то мере ответ на этот вопрос. Можно привести и другой пример. Однажды к Людовико Гонзаго, девятилетнему мальчику, игравшему в мяч, подошли взрослые и спросили: «А что бы ты делал, Людовико, если б узнал, что завтра конец света? — Что бы я делал? — сказал он. — Я продолжал бы играть в мяч…» Вот как он ответил. Конечно, он был святой, он и так был в Боге… ему, разумеется, можно было играть в мяч…

— А что вы делали бы, если бы узнали, что завтра конец света?

— Что я делал бы? — задумался священник.

— Я надеюсь, ты позвонил бы нам, отец Владимир, — вставил Мелик.

Все, кроме инженера-старообрядца и его жены, не понявшей шутки и озиравшейся, засмеялись.

— В самом деле, что делал бы я? — повторил отец Владимир. — Нет, не знаю… Хорошо было бы написать такую книгу — «История ожиданий конца света». Ведь этого всегда ждали. Всегда людям та эпоха, в которую жили они, представлялась самой страшной, самой апокалиптичной. А следующие поколения только усмехались… Но что буду делать я?.. Апостол Павел говорит, что надо продолжать выполнять свое дело… Но я, пожалуй, не смог бы… Я должен был бы проститься со многими, у многих просить прощения…

— Вы не сказали еще, что Церковь всегда очень строго осуждала ереси, связанные с гипертрофией апокалиптических ожиданий, — быстро и тихо, испуганно заметила Таня.

— Простите, — воспользовавшись мгновением, прежний молодой человек решился опять задать заготовленный еще дома вопрос (как стало ясно теперь — норовя выйти из-под контроля старообрядческой четы), — простите, я хотел узнать, а верно ли, что евреи прощены Папой? И может ли земная власть отменить наказание, назначенное Богом?

— Верно. Может, — отвечал отец Владимир сразу им обоим, не особенно вникая в смысл и не желая отвлекаться от темы, которая чем-то задевала его; или он знал, что старообрядец все равно не даст ему оставить ее, а профессиональная гордость требовала при этом, чтобы он дал исчерпывающий ответ. — Это очень серьезный вопрос, — вздохнул он. — Правомерны ли все наши занятия, если завтра конец мира. Ну пусть не завтра, пусть через пять, через десять лет…

Он посмотрел странно, тоскливо: ему явно хотелось окинуть взглядом свое уютное жилище, портреты на стенах, бюст Данте, книги. Он поднял на секунду глаза и тотчас опустил их.

— Не знаю, не знаю, — сказал он. — Наверно, все-таки надо продолжать делать свое дело, — сказал он суше, чем ему хотелось. — Но одновременно, разумеется, необходимо внутренне готовить себя, как нам и положено, к иному, — засмеялся он, показывая ровные белые зубы и окончательно стряхивая с себя печаль. — Так ведь говорят наши трапписты, встречая друг друга? — обратился он к Тане. — У нас тут такие специалисты, — как бы представил он ее тем. — Вот кто должен был бы отвечать на наши вопросы. Мы устроим как-нибудь диспут, обсудим все эти вопросы, различные точки зрения. Хотя, безусловно, точка зрения у нас одна — церковная, — хорошо поставленным голосом воскликнул он.