Игорь Шафаревич - Социализм как явление мировой истории

• Название: Социализм как явление мировой истории
• Автор: Игорь Шафаревич
• Жанр: Философия

---

«Мы повторяем: крестьянин и рабочий, когда ты идешь бороться и умирать в борьбе, иди и борись и умирай, но за свои права, за свои нужды. Вот в этом „иди и умирай“ и лежит центр тяжести»

 (154,с.117).

«Но ведь это есть не что иное, как самоубийство, и бесспорно, что в течение многих лет русская интеллигенция являла собой своеобразный монашеский орден людей, обрекших себя на смерть, и притом на возможно быструю смерть»

 (154,с. 117–118).

Действительно, воспоминания террористов того времени передают какую-то странную атмосферу экстаза, постоянно смешивающегося с мыслями о смерти. Вот для примера несколько отрывков из воспоминаний Б. Савинкова о его товарищах по покушению на Плеве (155). Один из них — Каляев.

«Каляев любил революцию так глубоко и нежно, как любят ее только те, кто отдает за нее свою жизнь».

«К террору он пришел своим, особенным, оригинальным путем и видел в нем не только наилучшую форму политической борьбы, но и моральную, быть может, религиозную жертву».

Каляев говорил:

«Ведь с.-р. без бомбы уже не с.-р.».

Другим участником был Сазонов.

«Он почувствовал за широтою Каляева силу, за его вдохновенными словами — горячую веру, за его любовью к жизни — готовность пожертвовать этой жизнью, более того — страстное желание такой жертвы».

«Для него (Сазонова — авт.) террор тоже прежде всего был личной жертвой, подвигом».

После совершения убийства, из тюрьмы, Сазонов писал своим товарищам:

«Выдали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире не сравнимо… Едва я пришел в себя после операции, я облегченно вздохнул. Наконец-то, кончено. Я готов был петь и кричать от восторга».

Третьей участницей была Дора Бриллиант.

«Террор для нее, как и для Каляева, окрашивался прежде всего жертвой, которую приносит террорист».

«Вопросы программы ее не интересовали. Быть может, из всей политической деятельности она вышла с известной степенью разочарования. Ее дни проходили в молчании, в молчаливом и сосредоточенном переживании той внутренней муки, которой она была полна. Она редко смеялась, и даже при смехе глаза ее оставались строгими и печальными. Террор для нее олицетворял революцию, весь мир был замкнут в боевой организации».

Савинков приводит разговор накануне покушения.

«Приехала Дора Бриллиант. Она долго молчала, глядя прямо перед собой своими черными опечаленными глазами. — Венья-мин! — Что? — Я хотела вот что сказать… Она остановилась, как бы не решаясь окончить фразу. — Я хотела… Я хотела еще раз просить, чтобы мне дали бомбу. — Вам? Бомбу? — Я тоже хочу участвовать в покушении. — Послушаейте, Дора… — Нет, не говорите… Я тоже хочу… Я должна умереть…»*

Длинный ряд подобных примеров заставляет предположить, что вымирание и — в пределе — смерть человечества не есть лишь случайное, внешнее последствие воплощения социалистического идеала, но как тенденция является органической и основной частью социалистической идеологии, более или менее сознательно воспринимается ее последователями и даже вдохновляет их.

Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма — она составляет цель социализма.

Один читатель моей более ранней работы (156), в которой я высказал эту точку зрения на социализм, обратил мое внимание на то, что она уже содержится в «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевского. Правда, непосредственно слова Достоевского относятся к идее католицизма, но он считал социализм развитием католичества, исказившего учение Христа (этот взгляд содержится в его статьях в «Дневнике писателя»). Да и та картина жизни, которую как идеал рисует Великий Инквизитор, поразительно напоминает Платона или Кампанеллу:

«О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся». «Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, невинными плясками».

«И не будет у них никаких тайн от нас. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — судя по их послушанию, — и они будут нам покоряться с весельем и радостью»**.

И вот как Великий Инквизитор понимает ту конечную цель, ради которой будет построена эта жизнь:

«…Он видит, что надо идти по указаниям умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь не заметили, куда их ведут»

(157, с. 325–327).

§ 6. Заключение

Это парадоксальное явление можно понять только предположив, что идея смерти человечества может быть привлекательна людям, что стремление к самоуничтожению, хотя бы как одна из многих тенденций, играет роль в истории человечества. И такая гипотеза действительно находит много подтверждений, причем в явлениях, играющих существенную роль в духовной жизни человечества, каждое из которых и само, независимо от социализма, естественно приводит к подобному выводу. Сейчас мы приведем некоторые из них.

Те явления, на которые мы хотим обратить внимание, относятся к грандиозному и древнему религиозно-философскому течению: пессимизму или нигилизму. В различных вариантах этих учений либо смерть человечества и гибель вселенной рассматривается как желательная цель мирового процесса; либо — основной сущностью мира объявляется Ничто, а целью ставится постижение всего сущего как его отражения. В. Соловьев, посвятивший понятию пессимизма статью (109, т. X, с. 254–258), выделяет безусловный пессимизм, который соответствует интересующему нас течению. Его первое полное выражение содержится в буддизме. В той же статье Соловьев характеризует буддизм как учение о «четырех благородных истинах»:

«1) существование есть мучение,

2) причина его есть безмысленное хотение, не имеющее ни основания, ни цели,

3) избавление от мучительного существования возможно через уничтожение всякого хотения,

4) путь такого избавления ведет через познание связи явлений и соблюдение совершенных нравственных заповедей, данных Буддой, а конец его есть Нирвана, полное „погашение“ бытия»

 (109, т. XIV, с. 254).

Является ли Нирвана (буквально «угашение») действительно переходом в «ничто»? Взгляды самого Будды на этот вопрос истолковывались по-разному. Макс Мюллер, например, считал, что Нирвана для самого Будды есть завершение, а не уничтожение бытия, полагая, что религия, предлагающая ничто в качестве конечной цели, не могла бы существовать. Г. Ольденберг в своей книге (158) посвящает раздел рассмотрению этого вопроса. Он приводит ряд рассказов, характеризующих отношение Будды к тому, существует ли Я и что такое Нирвана. Содержание их одно: Будда отказывается отвечать на такие вопросы, своим авторитетом запрещает ученикам размышления об этом. Но какой смысл сквозит в этих ответах? Автор считает:

«Если Будда избегает отрицать существование Я, то делает это лишь для того, чтобы не смутить недальновидного слушателя. В этом отрицании вопроса касательно бытия или небытия Я сквозит именно ответ, к какому неизбежно приводят все посылки буддийского учения: Я (воистину) не существует. Или, что одно и то же: Нирвана — это просто уничтожение».

«Но понятно, что мыслители, постигшие и усвоившие себе это воззрение, не желали возвести его в официальный догмат буддийской общины».

«…официальное церковное учение остановилось на том, что по вопросам: существует ли Я, живет или не живет по смерти Совершенный Святой — Великий Будда не дал никакого поучения»

 (158,с.227).

То, что Будда оставил без ответа вопросы о существовании Я и о природе Нирваны, — естественно привело к различным толкованиям этой проблемы в рамках буддизма. Две основные буддийские секты — хинаяна и махаяна — дают на вопрос о Нирване противоположные ответы. В хинаяне Нирвана считается прекращением деятельности сознания. Современный индийский автор так характеризует учение хинаяны:

«В хинаяне Нирвана истолковывается негативно, как угасание всякого бытия»

 (159, с. 506).

«Этот взгляд отражает усталость и отвращение к нескончаемой борьбе за становление, выражает облегчение, находимое в простом прекращении всяких усилий. Хинаяна не является обычной доктриной. Ее вдохновляет своего рода ненависть к миру»