Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 1)

• Название: Орлица Кавказа (Книга 1)
• Автор: Сулейман Рагимов
• Издательство: Язычы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1989

---

…Конечно, спасенный от расправы человек рано или поздно, узнает и оценит, кто был его спаситель на самом деле. Пусть даже и никто не узнает, пусть мнят его выпивохой и бедолагой, который сдуру влип, попался на крючок, а спасенный, дескать, сам и выкрутился. Пусть. "Но я скинул ошейник ищейки. Я не стану глодать кости и объедки с вашего стола, господа, не ищите и не ждите меня. Никто не свернет меня с этого пути, господин главно… отравляющий… С меня хватит! Нате, подавитесь своими подачками! На смерть пойду, а с дороги не сверну. Не купите!"

Дато взвинчен, взбудоражен предчувствием неминуемого яростного противоборства, рокового и светлого часа судьбы своей, он устремляет взор к небу, по которому ползут пасмурные тучи, замирает у крутой скалы и, молитвенно воздев дрожащие руки, шепчет: "Господи милосердный и всемогущий! Прости грехи мои! Прости Дато, отрекшегося от имени своего! Прости меня, святой Иисусе! Дай мне сил встать на путь праведный, дай мне вернуться в лоно веры своей и рода своего!"

Глава пятьдесят девятая

Где же искать этого человека, от которого, наверное, ведет тайная ниточка к другим людям, хорошим, честным, отважным? Где затерялся их след? Нет обнадеживающих примет ни в каких потаенных уголках, нет их в заброшенных башнях старых крепостей и замков, нет их ни в горных пещерах, ни в одиноких лесных сторожках. Не видно их в тифлисских погребках, среди завсегдатаев духанов и ресторанов над Курой…

Шпики из сил выбились, ошалело следуя за ним, что это Сандро вытворяет? То несется, как угорелый, то плетется еле-еле, то часами из духана не вылезает, а выйдет ни в одном глазу — то усядется на крутом берегу Куры и глядит-глядит в воду, не шевельнется. Спятил, что ли, чертов сын?..

Издевается?.. А нам велено: следите, куда пойдет, с кем переговорит, себя не выдавать, сообщников схватить, привести живыми, любой ценой — но живыми.

Наконец Дато, обшарив всю округу, напал на верный след. И направился к берегу Куры.

Лето было в разгаре.

Приречное приволье заполонили люди. Были среди них и служивые, солдаты, казаки, приведшие коней на водопой.

Там и сям взвивались дымки, разносился острый дразнящий запах шашлыка, звенели голоса. Разношерстная публика расположилась по обе стороны реки, на прибрежных песках, на зеленых лужайках, у опушек лесов.

На тихих раздольных плесах и лодках катались веселые компании.

Дато, облазивший уже всю округу, направился в гущу отдыхающих, метая по сторонам цепкие быстрые взгляды. Кто купался, кто загорал на песке, кто, расположившись на траве, вокруг расстеленных скатертей, потягивал в компании вино, передавая рог по кругу.

Шпионы навострили уши: что-то будет…

Дато продолжал путь пологим берегом Куры. Он миновал небольшое сельцо с глинобитными мазанками, иные с крышами, поросшими травой и заброшенными, заросшими подворьями. Трудно было в густой, буйно расползшейся зелени угадать давнюю тропу, дорогу…

На отшибе, ближе к берегу, горбились холмы, заросшие колючками, окруженные кустами красноватого жилистого тамариска. Вверх по течению песчаные плеши редели, там и сям виднелись огнища.

Вниз по течению — пески, тамариск, безлюдье.

Сыщики плелись за Сандро, уже и не очень заботясь о скрытности, то шастая от куста к кусту, то плюхаясь в песок.

Но сколько бы шпионов ни следовало за ним по пятам, дюжина, тридцать, сотня, Дато теперь было нипочем, он уже выбрал свой жребий.

"Орлица Кавказа", в его представлениях, превращалась в удивительную легенду, в манящий мираж, в символ бессмертия. Все уйдет бесследно, все канут в Лету — и длиннохвостые помпадурши, и бекские жены, а крестьянская дочь Хаджар останется жить дастаном в памяти народной, песнями, славящими ее. И эта слава вечно сохранит имя героини!

У Наби-голубым-голубые глаза,
Наш Наби для врага-супостата гроза,
Кров Наби подпирает собой небеса,
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Над вершинами гор нависает туман,
Опасается враг и мучитель: аман!
И сродни Кёроглу — наш Наби-гахраман![28]
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Хмурит брови Наби — лиходею грозит,
В сердце злого врага беспощадно разит,
Бекам, ханам пощады просить — не просить…
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Полуденное солнце стоит в вышине,
И Хаджар понеслась на своем скакуне,
И молва разнеслась по родной стороне.
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья подруга смелей, чем смельчак Наби!

Глава шестидесятая

Когда дверь закрылась за сконфуженным статс-секретарем, государь взял со стола портрет "Орлицы Кавказа", долго сверлил его глазами и вновь бросил на прочитанный рапорт главноуправляющего. Увидеть бы эту "татарку" воочию… Поглядеть на эту узницу-недотрогу… Никак, видишь ли, там, в каземате, не могут к ней подъехать, подступиться…

И не чета она ветреным строптивицам, которых можно приблизить ко двору, осыпать милостями и умаслить… Не чета она светским жеманницам, которым можно вскружить голову комплиментами и бриллиантовыми перстнями, растопить их сердце лобзанием ручки.

Царь вспоминал… В народе считали, что так вспоминает он о своих приключениях:

— Вы говорите от чистого сердца, государь?

— Да, совершенно чистосердечно, мадам. Вы — ангел, сошедший с небес!

— С небес?

— Да, да, ангел небесный…

— Вы преувеличиваете, ваше императорское величество.

— Я не кривлю душой, мадам.

— Покорнейше благодарю.

— И я благодарю вас, — царь огляделся, нет ли поблизости нежелательных ушей. — Но, право… ценит ли ваш супруг свое божественное сокровище…

— Увы… Он меня не замечает.

— Почему же?

— Все по сторонам смотрит…

— Вы — звезда нашего бала-маскарада…

— Внушите это моему благоверному…

— Вы, стало быть, недовольны им?

— Да…

— Я готов преданно служить вам. Я готов доказать свою верность…

— А вдруг… — лукаво усмехнулась покорительница императорского сердца, мой муж вызовет вас на дуэль!

— Я приму вызов… — хмелея от восторга, пылко прошептал царь и, взяв нежную руку, хотел было приложиться устами, как тут промелькнула тень: это был шеф третьего отделения. Государь отпустил руку, пряча конфуз и досаду и стараясь сохранить подобающее достоинство.

— Ради вас я готов стреляться с кем угодно.

— О нет, государь!.. Я бы не хотела, чтобы вы рисковали своей бесценной жизнью… столь необходимой вашей империи… К тому же… дуэли нынче вышли из моды…

— Я не очень больно стиснул вашу ручку?

— Чуть-чуть… пустяки…

— Увы, я хотел поцеловать вас…

— Что же вам помешало?"

Ну, и так далее…

После такого общения в кулуарах дворца они, как ни в чем не бывало, устремлялись в зал, в ослепительное сияние бала-маскарада.

Теперь, спустя год, глядя на злополучный рапорт с Кавказа, государь испытал щемящую боль при воспоминании о давнем флирте, который, увы, был прерван: вскоре господина N отозвали вместе с обворожительной супругой, увезшей на точеном пальчике бриллиантовую память о высочайшей благосклонности…

Да, принесла тогда нелегкая этого генерала охранки!..

Глава шестьдесят первая

Государь вернулся к мыслям о портрете "Орлицы Кавказа". Она оставалась для царя загадкой.

Кто же эта женщина, способная постоять за себя, даже в столь безнадежном, обреченном положении, среди мундиров и штыков?..

Да уж, эта непокорная "дикая кошка" не чета покладистой светской ветренице… С ней… должно быть, шутки плохи. Государь не знал об участи Кичик-хана, жившего по ту сторону Аракса, который поплатился головой за посягательство на честь воинственной "татарки"… Будь она покладистей — могла бы давно уговорить Наби прийти с повинной или даже подыскать себе более подходящую "партию".

Но тогда Хаджар не была бы Хаджар.

"Как же быть с этой разбойницей? — размышлял государь. — Как сломить ее волю?"

Затоптать ее в грязь, опозорить на весь мир? Взять ее силой? Это ли не худшая кара для нее и всех ее сородичей? Уничтожить ее — если не физически, то нравственно! Тогда неповадно будет ей петь дифирамбы! То-то будет пощечина!

Развенчать, ославить эту "туземную амазонку"! Тогда ей одно останется умереть! Тогда и Гачаг Наби станет на колени… Всему Кавказу урок впрок пойдет… И магометанским бунтарям, и христианским еретикам…"

Самодержец упивался мстительными грезами, не сводя ненавидящего взора с портрета летящей на коне воительницы. И вдруг ему почудилось, что Хаджар повернула лицо к нему и их взгляды скрестились… От этого наваждения государя передернуло… Он стряхнул головой, откинулся на спинку кресла, пытаясь отогнать навязчивую иллюзию…