Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 1)

• Название: Орлица Кавказа (Книга 1)
• Автор: Сулейман Рагимов
• Издательство: Язычы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1989

---

— Ладно, не гомонись. Ты лучше выкладывай — что Хаджар, как Хаджар?

— Держат. Сидит.

— Сибирью не пахнет?

— Пока, вроде, не собираются.

Аллахверди поведал обо всех своих приключениях, о казачьем офицере, увязавшемся за ним, о том, что разузнал через Томаса, и еще о том, что, по приказу сверху, — то ли царь, то. ли наместник распорядился — в Гёрус подкрепление шлют. Аллахверди сообщил и о том, что в народе о гачагах думают-говорят.

Наби и горд, и рад, но главное: Хаджар.

— Зачем же войска шлют, как думаешь?

— Известное дело, чтобы с войском твоим воевать, — проговорил Аллахверди с улыбкой.

— Ну, и сколько у Наби "войск"?

— По слухам, тыщ десять. Наби усмехнулся в усы.

— А где, любопытно, эта десятитысячная рать?

— У страха глаза велики! — повеселел Аллахверди, хорошо знавший, что гачагов-то наберется не более сотни. И гордо добавил: — Видать, властям в Зангезуре каждый камень гачагом кажется!

Наби посерьезнел:

— А вот сколько их, солдат, казаков с бекским-ханским ополчением?

— Счету им нет! Говорят, и пушек больше сотни приволокли.

— Ну и ну! Ив кого будут палить из этой артиллерии? — подивился Наби этим опасливым небылицам, потешился, нахохотался до слез. — Уж не думают ли они, что мое гачагское воинство по всем губерниям растянулось — от Зангезура и до Ширвана, от Карабаха до Миля и Мугани!..

— Мало того, сказывают, мол, за Наби весь Кавказ стоит, — не без гордости добавил Аллахверди. — И мусульмане, и христиане… армяне и грузины, лезгины и чеченцы, и осетины… И потому падишах, мол, торопит войска, чтобы по Кавказу шарахнуть из пушек, и с той, и с этой стороны!

Такой вот разговор получился, вперемежку быль и небылица. Аллахверди выкладывает, что видел и слышал, а где и распишет, разузорит, посмакует.

— Еще я слышал, что вестовые так и снуют, туда-сюда, от Фитильборга до Кавказа. Среди всего прочего, говорят, что нарочный от уездного начальника с пакетом в Гянджу помчался… Ясное дело, о каземате… о бунте губернатору доложили.

— Постой-постой… Какой еще бунт?

— Из-за Хаджар…

— Может, ее обидели? Задели? Говори!

— Да нет же… кто посмеет ее тронуть!

Наби уже не отстанет, взбеленился, будто ранили, занозили его.

— От них всего можно ожидать! — задыхался Наби. — В камере-одиночке, стены, охрана, шито-крыто…

— Никакой гад не посмеет тронуть Хаджар!

— А зачем же тогда — бунт?

— Говорят, один новоприбывший сукин сын в погонах, что-то сказал ей.

— Что именно?

— Да ты не кипятись… язык без костей… вот и сорвалось словечко…

— Какое словечко? Говори! — Наби душил гнев, грудь вздыбилась, рука, стиснувшая винтовку, дрожит.

— Не даром говорят же мечом ранят — заживет, а словом — нет.

— Вот из-за той самой раны и взбунтовался каземат. Цепи разорвали, загремели, лупят по стенам, по решеткам.

— Что ж получается, — горячо проговорил Наби. — Они там по рукам, по ногам связанные взбунтовались, а мы, вооруженные гачаги, ни черта не можем сделать. Выходит, узники во сто крат смелей нашего брата?

— Так-то оно так… — осторожно подтвердил Аллахверди, желая понемногу охладить гнев уязвленного друга. Потому, разматывая нить разговора, перекинул внимание на утешительные и ободряющие сообщения. — Через кузнеца Томаса узнал я: они там, в тюрьме, все как один возроптали. Даже, знаешь, песни запели.

— Какие еще песни?

— О вас — о тебе и Хаджар! — гордо приосанился Аллахверди. — Те, что из уст в уста переходят! Говорят, даже кое-кто из солдат подхватил, подпевал.

— Ты мне зубы не заговаривай, — перебил Наби, готовый сейчас же рвануться в бой. — Какое слово тот гад сказал?

— Ну, сказал… неважно, какое…

— Важно!

— "Кара пишик" — вот что сказал. Не горячись…

— Ждать нельзя! Надо напасть на каземат!

— Людей погубишь, Наби!

— Лучше погибнуть, чем жить в бесчестии!

— Не ты ли твердил: "Сумей — убей, а сам уцелей, живой — снова в бой"?

— Грош цена жизни такой.

— С умом надо действовать, Наби, с толком.

— Ладно! Соберем гачагов, совет будем держать. Десять — на дозор остальные ко мне.

— Вот это дело! — одобрил Аллахверди. — Ум хорошо, а два лучше.

— Тут поболее выйдет.

— Ну, пусть, — улыбнулся Аллахверди. — Я хочу, чтоб Хаджар вырвалась из неволи и всех вас живыми-невредимыми застала.

— Слышал, сказано, в бою малому — малый урок, большому — большой, — уже успокаиваясь, совладав с собой, проговорил вожак. — Пусть из пушек палят, — мы и под картечью пробьемся и дело сделаем.

— Пока давай дело исподволь делать! — веско сказал Аллахверди, призывая друга к терпению. — Падишаху русскому немудрено — одного солдата подстрелят другого выставит, сотню перебьют — новую пришлет, а вот наш Гачаг Наби кем себя заменит?.

— Хаджар и заменит.

— Я знаю: она дюжины джигитов стоит. Но, по совести говоря, не приведи аллах, чтоб и "львица" без друга-супруга осталась. — Аллахверди, кое-как урезонивший своего друга, добавил:

— Не зря говорят: "Терпенье — Друг, оружие героя, коль выбито из рук оружие другого".

Гачаг Наби проворчал, сжимая винтовку:

— Кровь-то у тебя здесь, в Салварты, поостыла — на холодке, все Поговорками сыплешь, все слова да слова… — Гачаг Наби подозвал стоявшего поодаль брата Мехти, который, похоже, тоже рвался в бой, особенно после тех новостей, которые услышал.

Глава тридцать восьмая

Мысли главноуправляющего, помимо забот о ликивидации гачагского отряда, занимали и доходившие до него слухи и сведения о сочувствии и поддержке отряду в низах, о песнях в честь гачагов, о странной и недопустимой солидарности среди мусульманского и христианского населения, которая оборачивалась против интересов империи.

Как ни раздражался главноуправляющий, когда, к примеру, распекал губернаторов, но и в критические моменты он умел взять себя в руки, собраться с мыслями и действовать хладнокровно. И он решился написать письмо царю, как об этом говорят в народе…

Перед ним лежал проект донесения Его императорскому величеству, составленный полковником Игнатьевым. Обмакнув перо в чернила, он стал вносить поправки, подчеркивая сложность положения и особо выделив опасность, которой чревато движение Гачага Наби для умонастроений местного кавказского населения, склонного, по его мнению, к непослушанию и воинственности. И потому, дескать, надо держать Кавказ в ежовых рукавицах, под неусыпным вниманием и давлением, дабы строптивость и своеволие не стали дурным примером для остальных…

Кавказские "туземцы", как выражался главноуправляющий, привержены к дикой, необузданной жизни в горах, промышляют охотой, набегами, разбоем, они все еще не могут проникнуться должной приязнью к государственным установлениям, законоположениям и цивилизованной организации. Им бы мчаться в седле, действовать, как заблагорассудится! Это их врожденная страсть, это их стихия. Очевидно, влиянию этой стихии подвержены не только лица мужского пола, но даже и женщины, о чем свидетельствует пример вышеупомянутой Хаджар Ханали кызы.

Эти врожденные свойства, подогретые подстрекательством вольнодумцев, приводят к вооруженным покушениям и выступлениям против власти. Случаен ли бунт, поднятый в каземате? — Наместник, корпевший над каждым словом, прервал писание, задумался. — Отнюдь нет! Хотя и косвенно вина за допущение подобных эксцессов ложится на меня лично, но корни зла гнездятся в психологии и нравах местного простонародья, превозносящего разбойницу… Среди таковых, к великому сожалению, обнаруживаются и лица христианского вероисповедания.

Мы, — продолжало перо его высокопревосходительства, — далеки от мысли заглаживать и утаивать меру своей вины и почитаем долгом своим искреннее ее признание…

…Достойно сожаления, что фоторепродукции оной "Орлицы Кавказа" имеют хождение среди тифлисской публики. И это не может не заставить усомниться в верноподданнических чувствах местной христианской публики…

Далее его превосходительство доводил до высочайшего сведения случаи помощи и поддержки гачагов со стороны этих иноверцев; "утечки" патронов из казенных арсеналов, которые нерадивые солдаты обменивают на горячительные напитки у местных "винокуров", о прямом соучастии немусульман в действиях гачагов.

Наместник сделал далее пространную извинительную оговорку, дескать, очевидно, что вышеизложенным сообщением мы рискуем вызвать неудовольствие и раздражение Его императорского величества, обремененного державными делами и предприятиями. Однако, продолжал наместник, преданность долгу и отечеству обязывает нас не замалчивать ничего. Полагаю, лучше заблаговременно оповестить вас, чем каяться после.