Бертран Рассел - Человеческое познание его сферы и границы

• Название: Человеческое познание его сферы и границы
• Автор: Бертран Рассел
• Издательство: Ника-Центр, Институт общегуманитарных исследований
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-88230-011-8, 966-521-093-9

"Человеческое познание, его сфера и границы" — лучшее произведение лорда Бертрана Артура Уильяма Рассела (1872–1970), оставившего яркий след в английской и мировой философии, логике, социологии, политической жизни. Он является основоположником английского неореализма, "логического атомизма" как разновидности неопозитивизма.

---

Перед тем, как попытаться придать больше точности принципу, который я предлагаю, я скажу несколько больше о сфере его применения и правдоподобия. Вообще говоря, этот принцип утверждает, что совпадения за пределами какой-то черты не являются вероятными и становятся в увеличивающейся степени невероятными с каждой ступенью возрастания сложности. Однажды у меня был ученик, который уверял меня, что его имя Гиппократ Апостолос, мне показалось это невероятным настолько, что я показал на него одному человеку, который его знал, и спросил: «Как зовут этого молодого человека?» «Гиппократ Апостолос», — ответил он. Я проделывал этот эксперимент снова и снова получал один и тот же результат и потом проверил в университетском списке студентов. Наконец, несмотря на первоначальную невероятность его утверждения, я был вынужден поверить в это. Так как это имя было сложной структурой, то казалось чрезвычайно невероятным, что каждый, кого бы я ни спрашивал, просто изобретал бы один и тот же ответ в момент моего вопроса. Если бы они сказали «Джон Смит», я почувствовал бы себя менее убежденным, потому что это менее сложная структура. Эддингтон предлагал в качестве логической возможности положение, что, возможно, все книги в Британском музее были созданы случайно обезьянами, игравшими с пишущими машинками. Здесь содержится два разных вида невероятности. Во-первых, некоторые книги Британского музея содержат какой-то смысл, тогда как от обезьян можно было бы ждать только бессмыслицы; во-вторых, существует много экземпляров большинства книг, а два экземпляра одной и той же книги, как правило, тождественны по словарному составу. Мы можем здесь обеспечить правдоподобие с помощью того, что, по-видимому, является применением математической теории вероятности: при случайном выборе, скажем, сотни букв, они в огромном большинстве случаев не составят какого-либо значащего предложения. Если мы теперь предположим, что книга содержит 700 000 букв, то шанс, что, будучи выбраны наудачу, они сами оформятся в значащие предложения, равен бесконечно малой величине. Это первая невероятность, но имеется и другая. Допустим, в ваших руках вы держите два экземпляра одной и той же книги, и допустим, что вы предполагаете, что их тождество друг с другом случайно; тогда шанс, что первая буква в двух книгах будет одна и та же, равен отношению 1:26, таков же шанс, что и вторая буква будет одна и та же, и так далее В результате шанс, что все буквы одни и те же в двух экземплярах книги, состоящей из 700 000 букв, будет 1/26 в 700 000-й степени. А теперь допустим, что вы идете на склад издательства и находите там не два экземпляра книги, о которой идет речь, а несколько тысяч экземпляров. Предположение о случайности явно становится еще более невероятным. Тогда вы чувствуете себя вынужденным изобрести какое-либо предположение для объяснения сходства между различными томами. В это время издатель, показывающий вам книги, говорит: «Это одна из наших книг, имеющих самый большой успех, и ее автор очень скоро придет ко мне; может быть, вы желаете познакомиться с ним?» Вы знакомитесь с автором и спрашиваете его: «Это вы написали эту книгу?» Он отвечает: «Да». В этот момент, несмотря на весь ваш юмовский скептицизм, вам становится ясно, что, возможно, шумы, которые, по-видимому, исходили от издателя и автора, обозначают то, что они обозначали бы, если бы их произносили вы сами, и что эти многие тысячи тождественных друг с другом томов, которые вы осмотрели, имеют общий источник, который, как он сам об этом говорит, является автором. Пока автор рассказывает вам, как он писал книгу, вы замечаете, что факты, которые поразили вас, перестают быть поразительными, если есть закон природы, гласящий следующее: «Существует тенденция, что за каждым сложным событием следуют другие сложные события, идентичные или приблизительно идентичные с ним по структуре и распределяющиеся от одного к другому по всей определенной области пространства-времени». К этому времени автор заканчивает свой рассказ и вы, прощаясь с ним, говорите: «Рад был познакомиться с вами», — поскольку ваш новый принцип убедил вас, вопреки Юму, что вы действительно познакомились с ним и что он не является просто частью вашей иллюзии.

Существенным в том принципе, который я выдвигаю, является то, что он подчеркивает значение структуры. Когда мы исследуем ход причинного следования, мы обнаруживаем, что качество какого-либо события может полностью измениться в ходе такого следования и что единственно постоянной вещью является структура. Возьмем, скажем, радиовещание: человек говорит, и его речь является определенной структурой звуков; за звуками следуют события в микрофоне, не являющиеся, по-видимому, звуками; за ними в свою очередь следуют электромагнитные волны; а они в свою очередь трансформируются опять в звуки, которые благодаря большой изобретательности очень сходны с теми, которые издает говорящий. Однако промежуточные звенья этой причинной цепи, насколько мы знаем, похожи на звуки, издаваемые говорящим, только по структуре. (Я сказал бы, что отношения, посредством которых определяется структура, полностью являются отношениями, предполагающими пространственно-временную смежность.) Радиовещание считали удивительным изобретением, а на самом деле оно лишь очень не намного сложнее обыкновенного слышания. Подумайте о том, что происходит, когда один человек говорит, а другой слушает: говорящий производит определенные движения в своем рту, сопровождаемые дыханием, которое является причиной того, что волны идут по воздуху от его рта к уху слушающего. Когда эти волны достигают уха, они заставляют токи бежать по нервам к мозгу, и, когда эти токи достигают мозга, слышащий получает последовательность слуховых ощущений, очень похожих на те, которые имеет говорящий, если он не глухой. Единственно важным отличием от радиовещания является здесь отсутствие стадии электромагнитных волн; в каждом из этих случаев имеется последовательность событий, некоторых одного рода, а некоторых другого, но все они сохраняют одну и ту же структуру, и именно благодаря этому постоянству структуры говорящий способен сообщать что-либо слушающему. Общим, по-видимому, является то, что если А и В суть две сложные структуры и А может быть причиной В, то должна быть какая-то степень идентичности структур А и В. Именно благодаря этому принципу комплекс ощущений может давать нам информацию о комплексе, который был его причиной. Если вы видите что-либо шестиугольное, то поскольку шестиугольность есть структурное свойство, постольку и физический объект, бывший причиной вашего зрительного ощущения, должен быть шестиугольным, хотя его шестиугольность находится в пространстве, которое не тождественно со зрительным пространством.

Следует заметить, что то, в чем мы нуждаемся в добавление к действительному опыту, представляет собой только принцип, сообщающий вероятность некоторым видам индукции. Я думаю, что мы должны не только искать простые законы вроде «А является причиной В', но также и сформулировать принцип, гласящий следующее: Если даны две идентичные структуры, то вероятно, что они имеют причинную связь одного из двух видов. Первый вид состоит из тех структур, которые имеют общего причинного предшественника; это иллюстрируется примером различных зрительных ощущений многих людей, смотрящих на данный объект, и примером различных слуховых ощущений многих людей, слышащих какую-либо речь. Второй вид возникает, когда две структуры состоят из сходных ингредиентов и где существует причинный закон, заставляющий также ингредиенты организоваться в определенную систему. Наиболее ясными примерами этого вида являются атомы, молекулы и кристаллы. Сходство между различными животными или растениями данного вида может быть подведено под любой из этих видов: если мы не идем во времени назад дальше происхождения данных животных или растений, то мы имеем случай второго вида и должны предположить, что все спермы данного вида имеют некоторую идентичность структуры и что ее имеют также и все яички. Если, однако, мы примем в расчет эволюцию, то мы можем проследить это сходство до общих предков, употребляя данное слово на этот раз в его буквальном значении.

Вопрос о том, должен ли данный ряд комплексов, имеющих одну и ту же структуру, рассматриваться как принадлежащий к первому или второму виду, не всегда является легким вопросом, и не всегда на него можно дать определенный ответ, как мы это только что видели в случае двух животных одного и того же вида. Вообще первый вид комплекса в качестве единиц структуры имеет события, тогда как последний в качестве таких единиц имеет устойчивые физические объекты. Но это не является универсальным отличительным признаком. Возьмем, например, отношение между написанным и речью: структурными единицами речи являются события, тогда как в написанном такими единицами являются материальные объекты, но когда имеется тождество структуры между устной и письменной речью, тогда каждая из них может быть причиной другой и является таковой в каждом случае диктовки или чтения вслух. Это же применимо и к отрывку музыки или граммофонной записи. Я думаю, однако, что те случаи, в которых последовательность событий представлена статической материальной структурой, могут возникнуть только там, где имеется какое-либо правило для рассмотрения частей материальной структуры во временном порядке и, таким образом, преобразует их снова в последовательность событий. Книгу, написанную на каком-либо европейском языке, нужно читать слева направо и сверху вниз; граммофонная пластинка должна проигрываться с помощью иголки, движущейся от периферии к центру. Или возьмем пример без вмешательства человека; интерпретация геологами земных пород как представляющих историю Земли зависит от рассмотрения пород снизу вверх, потому что наиболее глубокие породы представляют наиболее раннее время.