Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

• Название: Собрание сочинений. Том 1
• Автор: Константин Симонов
• Жанр: Поэзия

---

В Берлине, на разбитом в пыль вокзале,

Не долго адрес школы вспоминали,

Углом сложили дымные листки

И "Сакко и Ванцетти" надписали.

Имперской канцелярии огнем

Недаром мы тот адрес освещали;

Два итальянских слова... Русский дом...

Нет, судьи из Америки едва ли

Дождутся, чтоб мы в городке своем

Ту улицу переименовали!

.....................................................

Я вспомнил об этом в Италии,

Когда, высоко над горами,

Мы ночью над ней пролетали,

Над первых восстаний кострами.

Будь живы они, по примете,

Повсюду, где зарева занялись,

Мы знали б, что Сакко с Ванцетти

Там в скалах уже партизанили!

И снова я вспомнил про это,

Узнав в полумертвом Берлине,

Что ночью в Италии где-то

Народом казнен Муссолини.

Когда б они жили на свете,

Всегда впереди, где опасней,

Наверно бы Сакко с Ванцетти

Его изловили для казни!

Я вспомнил об этом сегодня,

Когда в итальянской палате

Христьянский убийца и сводник

Стрелял в коммуниста Тольятти.

Нет, черному делу б не сбыться,

Будь там он в мгновения эти -

Наверно под локоть убийцу

Толкнул бы товарищ Ванцетти!

Предвидя живое их мужество,

Я в мертвых ошибся едва ли, -

Ведь их, перед будущим в ужасе,

Назад двадцать лет убивали!

Ведь их для того и покруче

В Бостоне судили заранее,

Чтоб сами когда-нибудь дуче

Они не судили в Милане.

И на электрическом стуле

Затем их как раз и казнили,

Чтоб, будь они живы, от пули

Тольятти не заслонили.

У нас, коммунистов, хорошая память

На все, что творится на свете;

Напрасно убийца надеяться станет

За давностью быть не в ответе...

И сами еще мы здоровия стойкого,

И в школу идут по утрам наши дети

По улице Кирова,

Улице Войкова,

По улице Сакко - Ванцетти.

1948

ТРИ ТОЧКИ

Письмо в Нью-Йорк, товарищу..,

Мой безымянный друг, ну как вы там?

Как дышится под статуей Свободы?

Кто там за вами ходит по пятам,

Вас сторожит у выходов и входов?

В какой еще вы список внесены

По вздорным обвинениям в изменах,

Сержант пехоты, ветеран войны

С крестом за храбрость в битве при Арденнах?

Где вы живете? В том же уголке

Нью-Йорка, на своем 105-м стрите?

Или, ища работы, налегке

Из Балтиморы в Питсбург колесите?

Кто в стекла там влепляет бледный нос,

Когда звоните вы из автоматов?

Кто вслед за вами звездный шлет донос

Под звезды всех Соединенных Штатов?

А может, вас уж спрятала тюрьма,

Но, и одна оставшись, мать не плачет, -

Ни жалобы, ни просьбы, ни письма;

Мать коммуниста - что-нибудь да значит.

Как я желал бы знать, что в этом так

И что не так! Что с вами вот сегодня?

Пришлите мне хоть, что вы живы, знак,

Что вы свободны, если вы свободны.

Ну, голубя нельзя за океан,

Так выдумайте что-нибудь, пришлите

Какой-нибудь журнал или роман

И слово "free"[3] в нем ногтем подчеркните!

Простого факта, что у вас есть друг

В Москве, достаточно врагам в Нью-Йорке,

Чтоб вас травить, ругая на все корки,

Всю залежь клеветы сбывая с рук.

Мы - коммунисты. В этом тайны нет.

Они - фашисты. В этом тайны нет.

Без всяких тайн, что мы воюем с ними,

Они же объявили на весь свет.

Пусть тайной будет только ваше имя.

Как им его хотелось бы узнать!

В моем письме увидеть бы воочью...

Но я пока стихи пошлю в печать,

Им назло имя скрыв под многоточьем.

Я знаю, как вы любите Нью-Йорк

С его Гудзоном, авеню, мостами,

Таким, как есть, но главный ваш восторг

Ему - тому, каким еще он станет.

Каким он хочет, может, должен быть -

Дверь в будущее, а не сейфов двери.

К нему б вам только руки приложить!

А вы еще приложите! Я верю.

Тогда я вам на новый адрес ваш

Пошлю письмо и в нем, взяв карандаш,

На ваше имя громкое исправлю

Три точки, что пока я молча ставлю.

1948

БАЛЛАДА О ТРЕХ СОЛДАТАХ

Около монастыря Кассино

Подошли ко мне три блудных сына,

В курточках английского покроя,

Опаленных римскою жарою.

Прямо англичане - да и только,

Все различье - над плечами только,

Буквы "Poland" вышиты побольше.

По-английски "Poland" значит - Польша.

Это - чтоб не спутать, чтобы знать,

Кого в бой перед собой толкать.

Посмотрели на мои погоны,

На звезду над козырьком зеленым,

Огляделись и меня спросили:

- Пан полковник, верно, из России?

- Нет, - сказал я, - я приехал с Вислы,

Где дымы от выстрелов повисли,

Где мы днем и ночью переправы

Под огнем наводим у Варшавы

И где бранным полем в бой идут поляки

Без нашивок "Poland" на английском хаки.

И один спросил: - Ну, как там, дома? -

И второй спросил: - Ну, как там, дома?

Третий только молча улыбнулся,

Словно к дому сердцем дотянулся.

- Будь вы там, - сказал я, - вы могли бы

Видеть, как желтеют в рощах липы,

Как над Вислой чайки пролетают,

Как поляков матери встречают.

Только это вам не интересно -

В Лондоне ваш дом, как мне известно,

Не над синей Вислой, а над рыжей Темзой,

На английских скалах, вычищенных пемзой.

Так сказал я им нарочно грубо.

От обиды дрогнули их губы.

И один сказал, что нету дольше

Силы в сердце жить вдали от Польши.

И второй сказал, что до рассвета

Каждой ночью думает про это.

Третий только молча улыбнулся

И сквозь хаки к сердцу прикоснулся.

Видно, это сердце к тем английским скалам

Не прибить гвоздями будет генералам.

Офицер прошел щеголеватый,

Молча козырнули три солдата

И ушли под желтым его взглядом,

Обеспечены тройным нарядом.

В это время в своем штабе в Риме

Андерс с генералами своими

Составлял реляцию для Лондона:

Сколько польских душ им черту продано,

Сколько их готово на скитания

За великобританское питание.

День считал и ночь считал подряд,

Присчитал и этих трех солдат.

Так, бывало, хитрый старшина

Получал на мертвых душ вина.

.....................................................

Около монастыря Кассино

Подошли ко мне три блудных сына,

Три давно уж в глубине души

Мертвые для Лондона души.

Где-нибудь в Варшаве или Познани

С ними еще встретиться не поздно мне.

1944 - 1948

НЕМЕЦ

В Берлине, на холодной сцене,

Пел немец, раненный в Испании,

По обвинению в измене

Казненный за глаза заранее,

Пять раз друзьями похороненный,

Пять раз гестапо провороненный,

То гримированный, то в тюрьмах ломанный,

То вновь иголкой в стог оброненный.

Воскресший, бледный, как видение,

Стоял он, шрамом изуродованный,

Как документ Сопротивления,

Вдруг в этом зале обнародованный.

Он пел в разрушенном Берлине

Все, что когда-то пел в Испании,

Все, что внутри, как в карантине,

Сидело в нем семь лет молчания.

Менялись оболочки тела,

Походки, паспорта и платья.

Но, молча душу сжав в объятья,

В нем песня еле слышно пела,

Она охрипла и болела,

Она в жару на досках билась,

Она в застенках огрубела

И в одиночках простудилась.

Она явилась в этом зале,

Где так давно ее не пели.

Одни, узнав ее, рыдали,

Другие глаз поднять не смели.

Над тем, кто предал ее на муки,

Она в молчанье постояла

И тихо положила руки

На плечи тех, кого узнала.

Все видели, она одета

Из-под Мадрида, прямо с фронта:

В плащ и кожанку с пистолетом

И тельманку с значком Рот Фронта.

А тот, кто пел ее, казалось,

Не пел ее, а шел в сраженье,

И пересохших губ движенье,

Как ветер боя, лиц касалось.

......................................................

Мы шли с концерта с ним, усталым,

Обнявшись, как солдат с солдатом,

По тем разрушенным кварталам,