Валерий Губин - Памятник

• Название: Памятник
• Автор: Валерий Губин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Губин Валерий Дмитриевич Памятник

Валерий Дмитриевич ГУБИН

ПАМЯТНИК

Фантастический рассказ

- Опять мой агрегат барахлит, - Спиридонов в сердцах стукнул по ящику. Тот задребезжал, выпустил струю пара, и еще одна капля черной жидкости упала в кружку. Кофеварка была гордостью Спиридонова. Он собирал ее из железного лома целый год, после того как нашел дерево, чьи зерна по виду были очень похожи на кофе. И по запаху тоже. Но работала она плохо редкий день удавалось сварить достаточное количество. Трудно было отрегулировать подачу пара, часто он выходил совсем не туда, в какую-нибудь новую трещину.

- Ты все же постарайся отладить, - сказал наблюдавший за его манипуляциями Калнынь, - такой день, а мы без кофе. Как-то ведь надо отметить, не липучку же снова глотать.

Уже много лет назад они научились выделять из растения с толстыми мясистыми стеблями, похожего на столетник, сладкий тягучий сок. Но сейчас хотелось именно кофе - крепкого, густого, после которого колотится сердце и чувствуется, что жизнь продолжается.

Сегодня исполняется ровно тридцать лет со дня их неудачной посадки, в результате которой ракета превратилась в груду лома, а они, чудом спасшиеся, - в пожизненных пленников этой затерянной в глубинах космоса планеты. Тридцать лет, в течение которых быстро таяла надежда на помощь, на то, что кто-нибудь в этом столетии снова сюда заглянет.

Планета оказалась необычайно привлекательной. Мягкий ровный климат, полное отсутствие крупных хищников, множество съедобных плодов и растений. Из обломков ракеты соорудили четыре хижины, сносную мебель, даже легкие металлические копья для охоты. Уцелел, правда, один бластер с большим количеством зарядов к нему, но им никогда не пользовались, берегли на всякий случай.

За несколько первых лет они обследовали - километров на сорок-пятьдесят - всю территорию вокруг. На востоке лежал бескрайний океан, на западе - труднопроходимый лес. А на юг и север тянулась равнина с редкими перелесками, прозрачными речками и небольшими возвышенностями. Здесь и стоял их лагерь, здесь они охотились, путешествовали, здесь же недалеко от лагеря - первые три года рыли огромную, в виде креста, канаву - опознавательный знак их стоянки, который можно было заметить с высоты.

Вначале, теплыми вечерами, собирались вместе, говорили о Земле, вспоминали друзей и родственников, потом, когда темнело, рассматривали крупные, незнакомые звезды. И казалось, что положение не так уж безнадежно, что они рано или поздно вырвутся отсюда и вернутся домой. Но потом, ночью, они стонали во сне, плакали, даже вскакивали в ужасе и бежали друг к другу, ища утешения и поддержки. Однако, чем дальше, тем реже случались подобные взрывы, прошлое отодвигалось, затягивалось туманом времени, былые надежды и страхи все более представлялись им смешными, и со временем они свыклись с тем, что вся их жизнь, большая часть жизни, пройдет здесь и здесь же окончится, под вечно голубым небом, среди бурной растительности этой мягкой плодородной земли. Канаву почти засыпало, и она заросла так, что, даже стоя рядом, с трудом можно было разглядеть следы их титанической работы.

Все свободные от добывания пищи часы они отдавали любимому делу: Спиридонов писал очередной философский трактат, Калнынь и Павлов часами ожесточенно спорили над шахматной доской, создавая математический аналог "эвристического шахматного анализатора", а Кирабаев ничего не хотел знать кроме поэзии, и его стихи - удивительный синтез средневековой арабской лирики и европейского символизма - вызывали неизменное восхищение.

Так прошло десять лет, потом еще десять, появились болезни, накапливалась усталость. И интерес к прежней работе начал падать. Они, наконец, пришли к мысли, что все их творчество - лишь попытка искусственно продлить прошлую жизнь, попытка вымученная и нелепая на этой далекой планете. Нужен был новый смысл, который помог бы им просто и естественно жить здесь, и друзья стали пристальнее всматриваться в то, что их окружало, - деревья, растения - вслушиваться в шум ветра и голоса птиц. Они, сами того не сознавая, пытались обнаружить следы того, что здешняя природа не просто терпит их, но что она их приняла, и они постепенно становятся необходимой частью ее существования.

И вот однажды появилось эхо. Спиридонов, обжегшись паром, громко вскрикнул, и через несколько секунд этот крик прозвучал снова - сначала с одной стороны поляны, потом с другой, уже глуше. Друзья переглянулись удивленно и замерли. Через минуту крик опять повторился, только уже не такой пронзительный и раздраженный, скорее даже уже не крик, а звук трубы, его воспроизводящий, - мелодичный и яркий. Он снова прозвучал еще через минуту, затем еще и еще, и каждый раз все дольше и все музыкальнее. Они начали петь, кричать, стучать палками по железу и были буквально затоплены какофонией звуков, которые эхо возвращало к ним со всех сторон. Потом этот шум как-то упорядочился и стал походить на музыку, словно кто-то собрал все звуки, обработал, пригладил и попытался найти в них гармонию, насколько это было возможно.

- Вы слышите, она учится разговаривать, - уверял Калнынь, - природа ведь - большой ребенок. До нас ей говорить было не с кем, и она молчала. А теперь пытается и подражает.

Иногда среди ночи их будил голос, громко распевающий песню, - слов не уловить, мелодия немного странная, - но голос, если вслушаться, был кирабаевский, его интонации, Кирабаев часто напевал за работой. Так они лежали 10 - 15 минут без сна, потом кто-нибудь не выдерживал, высовывался из хижины и кричал:

- Прекратить!

- Прекратить, прекратить, прекратить... - сразу обрадованно трещало, булькало, свистело со всех сторон, и тотчас складывалась мелодия со словом "прекратить". Под нее они и засыпали.

Потом что-то случилось с атмосферой. Временами вся ее толща вдруг становилась мощным увеличительным стеклом, и они видели то, что было скрыто далеко за горизонтом. Прямо перед лагерем возникал океан необыкновенной синей воды или вставал густой непроглядный лес с такими высокими деревьями, что приходилось запрокидывать голову. А иногда картины совсем непонятные - заснеженные скалы, пустыня с огромными барханами.

- И стало видно далеко-далеко, во все концы света, - обычно комментировал каждое новое явление Спиридонов, содрогаясь в душе от этих странных видений.

Однажды они услышали грозный ракетный рев, выскочили и увидели корабль, идущий на посадку, потом раздался взрыв, оторвался искореженный стабилизатор, сам корабль вновь подбросило вверх, и он исчез за горизонтом. Все это происходило в десяти метрах от них, но не чувствовалось ни ударной волны, ни опаляющего жара.

- Это она нам показывает нашу катастрофу, - догадался Калнынь. Что-то на поверхности взорвалось от пламени двигателей.

- Видимо, так, - согласился Спиридонов, - интересно было бы посмотреть на это место.

Еще несколько раз они видели себя - как копают канаву, как ставят свои хижины, как Павлов собирает из ракетного хлама свою знаменитую "платформу-велосипед", на которой они совершали путешествия, или конструирует солнечные батареи к кофеварке. Павлова показывали чаще других, видимо, он сильно интересовал своими произведениями. Он был замечательным механиком, способным из ничего создать полезную вещь. Но иногда они могли часами наблюдать, как Павлов, огромный, в десяток метров высотой, задумчиво сидит на пне, а глаза у него грустные - вот-вот заплачет.

- Не было этого, - горячился в таких случаях оригинал, - не было у меня никогда такого печального лица. Фантазируют, искажают реальность!

И вот однажды, несколько месяцев назад, они услышали далекий мощный гул, доносившийся с запада из-за леса.

- Ракета, - вскочил Павлов, - это же корабль идет на посадку!

- Брось, - махнул рукой Калнынь, - опять наша хозяйка балуется. Это же наш корабль. Двигатели наши - я слышу.

- А вдруг это все-таки настоящий?

- Я рассчитал, - повернулся к нему Кирабаев, - что теоретически в этот сектор корабль может зайти раз в двести лет.

- А я все-таки пойду.

- Куда? Если это не фокусы нашей благодетельницы, то до источника звука километров сто, не меньше.

- Ну и что! За две недели обернусь.

- Сходи, проветрись, - разрешил Спиридонов, - только помни, что тебе не сорок, и даже не пятьдесят лет. Мы будем волноваться.

Уже много лет никто из них не отходил далеко от лагеря - силы не те и только Павлов время от времени все еще совершал походы, будто искал что-то, иногда пропадая на два-три дня. Возвращался усталый, с черным лицом и никогда ничего не рассказывал.

Павлов ушел, взяв с собой бластер и все заряды. Друзья смотрели, как он идет, опираясь на палку, старый и совсем седой, долго смотрели, пока его маленькая фигурка не скрылась за холмом.

Как только стемнело, они разожгли огромный костер и всю ночь поддерживали его, молча сидели, глядя в огонь, и каждый думал: а что если и правда это настоящий корабль, и их жизнь второй раз круто повернется? Никакой радости по этому поводу они не испытывали, скорее тревога начинала понемногу просыпаться в их душах. Что им делать на Земле - они теперь музейные экспонаты, которых будут показывать экскурсантам: "Космонавты прошлого века! Живая легенда!" Их друзья - кто живы - наверное, большие начальники. Их девушки уже вышли на пенсию. А рев и грохот городов? А прокопченная насквозь атмосфера?